По обе стороны Килиманджаро

Трапеза

Этому человеку явно хотелось заговорить со мной. У стойки бара, кроме нас, толпились еще люди, но он все время посматривал на меня. Не помнит, что именно он пил, но пил со вкусом и не спешил на ленч-, хотя прекрасно знал, что время ленча, по заведенному еще англичанами порядку, оканчивается здесь ровно в два часа.

Оставалось полчаса, и я торопился, так как с раннего утра колесил по пыльным дорогам Микуми и успел порядком проголодаться. Тем более, что некоторое время я был свидетелем довольно своеобразной трапезы.

Мой незнакомец все-таки не выдержал и заговорил:

— Это, кажется, вы взяли хвост буйвола?

— Да.

— Я тоже хотел взять его, но вы меня опередили.

Я уткнулся в кружку с пивом, а словоохотливый незнакомец придвинулся поближе ко мне.

— Я родился и вырос в Восточной Африке, но такое видел впервые. И моим друзьям раньше не приходилось наблюдать это своими глазами. Нам очень хотелось взять кончик хвоста на память. Но вы нас опередили. Вы, может, заметили нас, наша машина стояла рядом.

Даже ради приличия я не стал врать и сказал, что не могу припомнить его. Вокруг было столько разных машин, и люди смотрели не друг на друга, а только в одну сторону.

Я запомнил африканца, шофера «лендровера». У него что-то случилось с мотором, и он не мог сдвинуться с места. Африканец хотел выйти из машины, но не решался. Тогда он попросил меня подать немного вперед, встать между «Лендровером» и львами и только потом, не закрывая дверцы, шофер выпрыгнул из кабины, поднял капот и торопливо, постоянно оглядываясь, стал проверять контакты аккумулятора.

Метрах в десяти от нас лежала туша буйвола;, окруженная семью львами. Брюхо буйвола было вспорото, и рядом валялся большой ком плотно утрамбованной в. желудке, еще зеленой травы. Трава была влажная, пропитанная желудочным соком. Голова животного как-то по-особому закинулась назад, словно львы просто играли с буйволом, щекотали его, а он ежился от удовольствия и кокетливо улыбался. Такое нелепое впечатление создавалось потому, что мягкие места с морды буйвола, в том числе верхняя и нижняя губы, были содраны, а обнажившиеся зубы и розовые десны застыли в подобии какой-то сатанинской улыбки.

Львы отгрызли ему хвост. Интересная деталь: все они вгрызались в тушу только сзади. Видимо, там кожа буйвола не так прочна, как на других частях тела.

Львы засовывали морды в образовавшееся широкое отверстие, и по тому, как напрягалась и играла их мускулатура, было видно, что они рвут там мясо кусок за куском. Когда морды с азартно блестящими глазами снова высовывались наружу, то, несмотря на жару, казалось, что из их полуоткрытых пастей шел пар еще не остывшей, опьяняющей хищников крови.

Ближе всех к туше был только старый гривастый самец и молоденькая львица. Остальные пятеро находились несколько поодаль. Судя по тому, как тяжело и часто раздувались их бока, все семейство уже успело плотно позавтракать, а старый лев и его прожорливая молодка были «на втором дыхании», вернее, заканчивали второй завтрак.

Львы по очереди жрали целый день, до исступления. Такая удачная охота (больше тонны свежего мяса!) бывает у них не часто, и природный инстинкт пробуждает жадность.

Несмотря на то что опасная и, видимо, продолжительная погоня за буйволом, а также разбухшие, набитые до отказа желудки клонили их ко сну, львы не забывали, что на поле брани они не одни. Где-то рядом стал скапливаться второй эшелон, претендующий на тушу буйвола: метрах в ста — ста пятидесяти появились первые разведчики — гиены. В их движениях чувствовалась подчеркнутая медлительность, деланное безразличие. Они приблизились, сели, глядя как будто куда-то в сторону. Только время от времени короткими перебежками гиены подтягивались поближе и залегали в траве. А там дальше мелькали все новые и новые их морды, тоже вроде бы выражавшие полное безразличие. Вот они уже заняли свои позиции и полукругом залегли в ожидании. Может быть, гиены окружили бы львов плотным кольцом, но со стороны дороги им мешали автомашины.

Львы давно заметили гиен, но делали вид, что не видят их, ведь те держались пока на почтительном расстоянии. Наконец нахальство трусливых любителей падали явно перешло пределы дозволенного, и одна из львиц, встрепенувшись, вскочила, грозно поглядывая туда, где притаился замаскированный полукруг. Этого оказалось вполне достаточно. Гиены, стараясь не терять напускного безразличия, одна за другой тихо встали и, изредка оборачиваясь, медленно удалились. Только плотно поджатые хвосты выдавали их внутреннюю тревогу.

А метрах в трехстах от поля битвы скопились грифы, облепившие голые ветви двух стоящих рядом деревьев. Они спокойно ждали своей очереди. Я насчитал их больше пятидесяти.

Наконец гривастый лев окончательно впал в блаженное состояние. Сначала он ритмично, в такт дыханию слегка покачивал головой, словно про себя укоризненно повторял: «Ай-яй-яй!». Потом его глаза все больше тускнели, веки наливались свинцовой тяжестью. Собрав остатки сил, он отошел на несколько метров и повалился в траву. Его примеру последовали остальные.

Воцарилась тишина. Гиены, как ни странно, не подходили к туше. И грифы по-прежнему сидели на деревьях. Каким-то чутьем и те и другие понимали, что их время еще не настало. Это только начало трапезы.

И, видно, не только меня, но и многих свидетелей этой сцены подмывало озорное желание взять себе в качестве сувенира отгрызенный львами хвост буйвола с кисточкой жестких волос на конце.

— Вы заметили, — продолжает разговор незнакомец, — что рядом со львом все время находилась молодая львица? Я думаю, что это именно она прикончила буйвола.

— Как, разве не сам лев?

— Что вы! Львы сами никогда не охотятся, вернее, никогда не нападают на жертву. На это есть львица. Лев же только руководит охотой и первый терзает уже поверженную жертву. Правда, на старости лет эта избранная самими львами привилегия иногда оборачивается для них же самих трагически. Львицы покидают старика, и он уже неспособен прокормиться. Так вот, львицы гонят облюбованное животное и, улучив момент, одна из них бросается на жертву и наносит ей смертельную рану. При охоте на буйвола это должно быть сделано с первого раза: львица должна разорвать кровеносную артерию у него на шее. Если она только ранит животное, то силы буйвола удесятеряются, и тогда ему не страшны даже семеро львов, поэтому они тут же бросают дальнейшее преследование и скрываются от нависшей над ними опасности.

Позднее я убедился, что мой собеседник был совершенно прав. В одном из номеров танзанийской газеты «Санди ньюс» за август 1973 г. были опубликованы выдержки из дневника главного смотрителя национального парка Микуми Дж. Стефенсона, в котором, в частности, есть такая запись: «В конце ноября (прошлого года. — В. С.) был найден молодой лев, в полном расцвете сил, убитый буйволом. Работник заповедника обнаружил его истекающим кровью в районе нижней ЛАгоды. Вернувшись через час, он увидел, как престарелый лев питался останками молодого…».

Когда я возвратился в Дар-эс-Салам, хвост буйвола, два дня пролежавший в багажнике, стал сильно попахивать падалью; пришлось его выбросить. Но прежде я отрезал ножницами пучок жестких волос с самого кончика и положил на память в целлофановый пакетик.

Случилось так, что через неделю мне снова пришлось проезжать мимо Микуми. Я направлялся в небольшой танзанийский поселок Тундуму, расположенный на границе с Замбией, где должна была состояться торжественная церемония по случаю начала строительства совместной танзанийско-замбийской железной дороги «Танзам» на замбийской территории. На обратном пути я не мог удержаться от того, чтобы еще раз не заехать в заповедник. Легко отыскалось то самое место. Вокруг уже не было ни львов, ни гиен, ни грифов. Не было и туши буйвола. Я узнал только траву, сухую и плотно утрамбованную, да метрах в тридцати от дороги белел кусок позвоночника с неровными обломками ребер. Это все, что осталось от трапезы.