Шумерские ночи. Том 2

— Может, камбалы еще? — с надеждой спросил он. — Для великого эна уступлю за полцены! Всего три медных сикля за хвост!

От камбалы посланники эна отказались, но та и без того разошлась быстро. Серебро рыбьих спин превратилось в серебро звонких сиклей. В серебро же превратилась и жемчужина — ювелир Эхта дал за нее целый сикль!

Куталлу нанизал блестящие колечки на шнур, подвесил к поясу и, совершенно счастливый, направил стопы в питейный дом. Про этот лишний сикль мама ничего не знает, так что его спокойно можно превратить в добрую ячменную сикеру.

Домой Куталлу вернулся, когда мама уже крепко спала. Выпил он вроде и немножечко, но отчего-то ноги заплетались колесом, а руки плохо слушались. Наощупь идя через сени, Куталлу обо что-то споткнулся… а, это ж его кувшин со дна моря. Совсем забыл о нем.

Куталлу снова стало интересно, что ж такое он выловил. Выйдя во внутренний дворик, под свет луны, он хотел сходить за ножом, поддеть пробку… но увидел, что пробки уже нет как нет. Видать, мама нашла и откупорила.

Куталлу понюхал горлышко — ничем и не пахнет, только солью и илом. Пустой-то кувшин был, ни вина и ни елея.

Жалко. Ну да хотя бы сам кувшин чего-то стоит, только почистить надо. В голове у Куталлу говорила сикера, и он решил отчистить медь прямо сейчас, но поскольку голос сикеры был громок, он просто несколько минут тер кувшин сухой тряпкой.

Потом ему надоело, и он лег спать.

Следующий день прошел так же, как все остальные. Мама с утра расхворалась, но в этом не было ничего особенного, с каждым годом она вставала с циновки все реже и неохотнее. Куталлу сам состряпал поесть себе и ей, заварил купленный у Ралины корень щавеля и ушел в море.

— Ма-ам!.. — крикнул он. — Щавель потом сама попей!..

Дома Куталлу или не дома, мама от того хворать больше или меньше не будет. А рыбу ловить надо. Вчера улов был хорош — вот так бы вот еще раз шестьдесят, и будет у Куталлу своя лавка, не придется торговать с причала. Можно будет и раба купить в помощь… а то рабыню.

Хотя кого он обманывает? Он просто рыбак. Никогда он не сможет купить раба. И то хорошо, что лодка и ослик есть.

Куталлу и сам немолод. Уже и сил меньше, и морщины появились. И то — он в море все время, а там и ветер, и солнце, и соленая вода.

Эх, у матери хотя бы есть он. Будет кому за ней ходить, когда совсем вставать не сможет, да и похоронить есть кому. А кто будет ходить за ним, когда он совсем состарится и уже не сможет выйти в море? Не женился ведь он, детей не завел.

Из-за матери ведь не женился. Бедный рыбак без отца и так незавидная партия, а она еще и нос каждый раз воротила. Пока Куталлу был молод и здоров, он хоть такую же беднячку мог взять, а там уж вместе бы хозяйство вели, из детей помощников себе растили.

А теперь если только вдовица невзыскательная сыщется.

Куталлу привычными движениями выводил лодку в море, привычными движениями ставил сети, а сам грустно смотрел вдаль и думал, что вот, больше половины жизни прожито, впереди вряд ли еще много лет, и годы эти, скорее всего, будут хуже прежних. Ведь у Куталлу нет ни денег, ни семьи, а молодость и здоровье подходят к концу.

Будь у него хотя бы денег побольше или будь он здоров как бык, то и ничего, жить можно. Но когда у тебя всего помаленьку, а прочего вообще нет, и никого вокруг нет, а впереди маячит старость, то немудрено, что ты все чаще ищешь забытия на дне кувшина.

О, клюет.

День и вечер прошли точно так же, как все дни и вечера. Вернувшись домой, Куталлу увидел, что мать все еще спит. Но еды стало меньше, а целебный настой выпит — значит, просыпалась, поднималась. Куталлу решил ее не будить.

Вряд ли ей долго осталось. Старуха уже.

Ну и пусть отдыхает. Куталлу, конечно, она во многом жизнь отравила, но ее же и дала. А когда ее не станет, он останется совсем один…

Может, поспрашивать уже, есть ли в городе вдовы, да чтоб не слишком старые… да чтоб не слишком гулящие… небогатые одинокие вдовы, конечно, зарабатывают известно чем. Но то время от времени, а так обычно всяким шитьем, вязанием, стиркой еще.

Надо будет еще корня щавеля купить. Или лекаря к матери позвать, пусть посмотрит. Хорошо бы, конечно, мага из Ура, да на него у Куталлу сиклей не хватит.

А на лекаря хватит, но и то — что он скажет? Что маму в Куре заждались?

Да и маг бы то же самое сказал. Судя по тому, что маги тоже и стареют, и болеют, и умирают, лекарства от всех болезней у них нет.

Ладно, когда Куталлу состарится и не сможет ходить в море, будет корзины плести. Да и отложит уж что-нибудь себе — вчера, вон, сколько сиклей заработал. Почаще б такие удачные дни выпадали.

Когда он проснулся следующим утром, то невольно вздрогнул. Мать стояла над циновкой и смотрела немигающим взглядом. Куталлу даже испугался, но и обрадовался — поднялась, ходит.

— А я тебя уж будить хотела… кха-кха!.. — закашлялась мама. — Вставай, я лепешек напекла.

Лепешки маме сегодня не удались. И пахли неаппетитно, и вкус странный. То ли не пропеклись, то ли мука испортилась. Но Куталлу ничего не сказал, потому что мама все-таки хворает, незачем ее лишний раз расстраивать.

А нормальной еды он в каре купит, у дядюшки Хаблума. Еще и маме принесет, а то что все рыба, да каша, да лепешки. Дядюшка Хаблум так мясо жарит, что язык проглотишь. Рыба и похлебки у него тоже есть, но в основном к нему идут за мясом.

Хотя похлебку тоже можно взять. Для мамы, если совсем расхворалась. Попросить у дядюшки Хаблума понаваристей, с самого дна.

Конечно, каждый день вот так готовую еду не укупишь. Особенно мясо. Но… а ну как мама и вправду скоро отойдет? Пусть хоть хорошо поест, а то в Куре, говорят, еда на вкус как пепел.

К вечеру мама еще не отошла, но была плоха. Когда Куталлу вернулся, она сидела на циновке, смотрела в угол комнаты и что-то бормотала.

Так она себя раньше не вела.

— Мам… — опасливо окликнул ее сын. — Ты поешь… Я мяса принес… и похлебку еще… абрикосов вот… Травок, может, тебе заварить еще?

Мама не ответила. Только перевела взгляд правее и забормотала громче. Она словно с кем-то говорила… но сразу замолчала, когда сын подошел поближе.

Куталлу положил ей руку на лоб — вроде теплей обычного, но не очень сильно. Может, все-таки пройдет еще? Пусть поест.

От мяса мама отказалась, но похлебку начала неохотно хлебать. Куталлу придерживал миску — руки у старухи заметно дрожали. Она съела почти все… но потом покачнулась и согнулась в мучительных спазмах. Изо рта хлынула гадкая жижа — маму вырвало.

В луже извивались крохотные червячки.

Вот теперь Куталлу испугался. Его самого слегка замутило, он едва тоже не выпростал желудок. Проверил похлебку — вроде не испорчена. Пахнет хорошо, а червей уж точно нет.

Похоже, все серьезней, чем думалось — мама расхворалась не на шутку. Куталлу сходил за лекарем, но тот, как назло, ушел принимать трудные роды и не мог вернуться до утра. Так что Куталлу просто разбудил травницу и набрал корешков и целебных снадобий. Попросил чего-нибудь от червей.

— Что, Кута, плохо рыбу прожарили? — ворчливо спросила Ралина. — Или малосольную сделали? Говорю, говорю рыбакам — не солите, а жарьте! Или варите! Черви только огня боятся! А теперь маяться будешь, выводить! Кто болеет-то?

— Мама…

— Эх…

Половину ночи рыбак сидел у маминой циновки, приносил пить и утирал испарину с лица. Потом бороться со сном стало невозможно. Куталлу устал за день, голова отяжелела, глаза слипались. Держа руку матери, он видел сны наяву… что это там, в углу?.. нет, просто показалось…

Все-таки уснув, Куталлу погрузился в кошмары. В царстве Сисига его поджидали ночные демоны, неописуемо омерзительные твари с шевелящимся покровом. Проснувшись уже засветло, Куталлу поначалу не был уверен, что бодрствует. Еще с пару секунд перед глазами стояла кошмарная мерзость, а в ушах — влажные потрескивания и звук копошащихся червей.

Мама лежала, таращась в потолок. Куталлу замер в дверях — по ее глазу ползала муха, а мама даже не моргала. Неужто все, кончилась старуха?

Сначала Куталлу решил, что надо не за лекарем идти, а к жрецам, погребальную заказывать. Но потом мама все-таки моргнула и молча поднялась. На Куталлу посмотрела, как на чужого, и вышла во двор.

Ослик при виде ее истошно закричал и начал рваться. Когда мама двинулась к нему на негнущихся ногах, дернулся особенно сильно — а веревка-то была старенькая. Оторвался, пометался по двору и вылетел в сени, а уж из них — на улицу. Куталлу, будучи вчера в смятенных чувствах, забыл задвинуть засов.

— Куда?! — кинулся он следом.

— Бегун, Бегун, куда ты, Бегун, — безжизненным голосом заскрипела мама. — Иди домой, Бегун, куда ты убегаешь.

Где-то завыли собаки, в воздух поднялись птицы. Куталлу с минуту гнался за осликом, но тот словно взбесился и несся так, что не догнал бы и священный ламассу. На земле оставались белые капли — от страха Бегун пускал пену.

Домой Куталлу вернулся растерянный и расстроенный. Теперь еще и единственного осла потеряли. Бегун ведь был не старый, всего-то лет восемь прожил.

— Мам, я за лекарем схожу, — устало сказал он. — А осла уж потом поищем.

Мама ничего не ответила. Она так и стояла посреди двора, глядя вверх. Куталлу тоже поднял взгляд — и увидел летящую птицу… нет, не летящую. Падающую. Она шлепнулась на землю, но мама опять-таки даже не дернулась.

Неладное творится. Утро жаркое, солнышко палит, а Куталлу бьет озноб. Возможно, он тоже заболел, хотя и не так сильно, как мама. Или ему просто боязно… творится-то и впрямь неладное!

До лекаря Куталлу не пустили. Вышла его жена и велела ворочаться вечером, а сейчас господин лекарь спит, умаялся за ночь. Есть еще другой лекарь, при главном храме, но он дороже, у Куталлу столько и нет. Он на этого-то еле наскребает.

Пробегав по городу и снова вернувшись, Куталлу пошатнулся, едва открыв дверь. В сенях-то еще ничем не пахло, и во дворе тоже, а вот внутри аж смердело.

Похлебка протухла?..

Не, не могла она так быстро все завонять. Ужасный запах. Прелый какой-то, смрадный. Словно труп гниет, и уже давно — а Куталлу всего-то пару часов не было.

Что это такое в миске?.. какая гадость… оно что, шевелится?!

Куталлу с отвращением отпрыгнул. В миске извивались черви. Нет, рыбаку не привыкать к червям, но Куталлу привык видеть их в земле или на другом конце удочки. Уж не у себя на столе, не в миске… тут он привык видеть рыбу, а не наживку!

Куталлу выбросил эту дрянь в яму за домом. А вернувшись, стал искать мать — и нашел в кладовой. Она лежала скрючившись, и Куталлу испугался еще сильнее. Похоже, все-таки…

Но мама была еще жива. Куталлу без труда ее поднял — старуха почти ничего не весила. Сын понес ее на циновку, но по пути почувствовал что-то странное… пальцы будто проваливались в кожу… нет, во что-то влажное, склизкое… и подергивающееся.

Лишь страшным усилием воли Куталлу не разжал руки. Он положил маму на циновку и с ужасом на нее уставился. Там, где он ее держал, остались продавленные раны, из которых сочилась словно расплавленная плоть… а в ней извивались черви.

Они сыпались на циновку, и Куталлу не мог оторвать от них взгляда. Его сковал животный ужас.