Слова. Том III. Духовная борьба

Уважение к чужой свободе

– Геронда, возможно ли, чтобы человек сознательно скрывал своё падение от духовника?

– Да, такое возможно, но и в том случае, если духовник знает или догадывается о его падении, нет смысла и пользы говорить об этом падшему. Часто, видя, что в духовной жизни человека что-то произошло, догадываясь или зная, что он что-то сделал, я из уважения к нему ничего не говорю ему об этом, если он сам не скажет. Я считаю насилием, бесчестием сказать человеку о чём-то в тот момент, когда он сам не хочет, чтобы я об этом узнал. Это тонкий вопрос, поскольку, сказав человеку о чём-то происшедшем с ним против желания, ты выставишь его на посмешище. Разве можно насиловать другого? Существует человеческая свобода. Я скажу человеку, что знаю о нём что-нибудь только в том случае, когда увижу, что он находится в опасности и иной возможности помочь ему нет. Или же я сделаю это, видя, что он пребывает в неведении и может потерпеть полную неудачу и погибнуть.

Лучше – если сам человек попросит тебя об этом – дать ему понять, в чём он виноват, чтобы он сам начал бить своего ветхого человека, поскольку тогда он будет испытывать меньшую боль. Погляди: ведь если малыш упадёт сам и ударится, то он плачет не так сильно, как если бы упал, оттого что его толкнул другой ребёнок. Чтобы один человек сказал другому, что ему нужно делать, слышащий должен быть смиренным, а говорящий – в десять раз смиреннее его, и, кроме этого, он сам должен стараться применять в своей жизни то, чему учит другого. Если я советую сделать что-то на сто процентов, то это значит, что сам я делаю это на сто пятьдесят процентов. Но даже и в этом случае я всё равно подумаю, стоит ли ему об этом говорить.

Конечно, в любом случае обличать можно только близких и знакомых людей. Духовник должен учитывать, какие права над собой дал ему человек и какую ответственность он за него несёт. Если духовник взял на себя ответственность за чью-то душу, то он обязан её обличать – естественно, с рассуждением. Однако нет пользы в том, что ты становишься чьим-то учителем и обличаешь дурные привычки человека, который не давал тебе на это прав. Это всё равно что кто-то зашёл бы ко мне в келью и стал бы переставлять в ней всё по-своему: переставил бы лампадку, кровать передвинул бы вон в тот угол, а чётки перевесил бы вон на тот гвоздь, не спрашивая меня об этом.