Азбука православной веры.

Глава 3

В. — Когда умирают, то все кончено!

О. — Да, для собак, ослов, обезьян, попугаев и других животных. Но ты уж слишком унижаешь себя, если равняешься с ними!

Во-первых, ты человек, а не животное; согласись же, что есть некоторая разница между тем и другим! Человек имеет душу, властную делать добро или зло, и эта душа — бессмертна, тогда как животное не имеет такой души.

То, что составляет сущность человека — его душа, то есть то, что в нас мыслит, может познавать истину и любить добро. Это и отличает нас от животных. Поэтому считается жестоким ругательством сказать кому-нибудь: «Ты скотина, животное!» Это значит отрицать его личность, его значение как человека.

Следовательно, говорить: «Когда я умру, то для меня все кончено» — это все равно, что сказать: «Я скот, я бессмысленное животное. Да и какое еще животное! Я хуже моей собаки, потому что она может бегать проворнее меня, видеть дальше и имеет тонкое чутье; я хуже моей кошки, которая видит в темноте и не имеет нужды в одежде. Одним словом, я последний из скотов и самое несчастное из животных!»

Если такое унижение тебе нравится, то пожалуйста, говори так; верь этому, если можешь! Но позволь же нам иметь больше самоуважения и громко утверждать, что мы — люди.

Во-вторых: Что стало бы с миром, если бы твое предположение было справедливо? Не превратился ли бы он в разбойничий притон? Тогда — добро и зло были бы не более чем пустая выдумка! Грабежи, убийства и все преступления были бы действиями столь же позволительными, как честность, благотворительность и другие добродетели!

Почему же, в самом деле, если мне нечего бояться в другом мире и если я умею ловко обезопасить себя в здешней жизни, почему мне не похищать чужое добро, не убивать даже, если того потребует моя выгода? Почему же не предаваться необузданно всем страстям, хотя этим я и оскорбил ближнего? А тайные несправедливости и сокровенные пороки, — к чему от них воздерживаться? Совесть я буду заглушать и беречься только того, чтобы не иметь дела с полицией или с уголовным судом. Я буду наслаждаться в жизни и сумею даже приобрести всеобщее уважение; а когда придет смерть, я погружусь в ничтожество, и пышные похороны будут последним следом моего существования!

Услышав подобные речи, ты, конечно, принял бы говорящего за безумца, которого надо запереть в клетку, как дикое животное, способное на все крайности.

И действительно, — каковы должны быть люди, утверждающие, что нет Бога, нет души, нет жизни будущей?

Одному пороку свойственно внушать подобные мысли; и, усвоив их, порочный человек принимает их потому, что бесчестное поведение заставляет его страшиться правосудия Божия и презрения честных людей.

Выдавая этот грубый материализм за результат размышления и высшего просвещения, он надеется приобрести многих подражателей и привлечь сторонников разврата, неверия и беспорядков…

Но не думай, что вера в уничтожение своего бытия была глубоким убеждением нечестивых: нет! Это слова и ничего более!

В самом деле, взгляни на них в грозный час их смерти! Какая перемена тона и речей! Неужели в болезни они успели изучить религию, увериться в ее истинах? Нисколько! Но они приблизились к смерти, предстали пред истиною, готовой произнести над ними суд! И мгла нечистых страстей скрылась от ее всепроницающего света; и слышен тогда голос совести, так долго заглушаемый.

В этот грозный час несчастные уже не презирают священника, не издеваются над молитвой, исповедью и причастием; они не думают уже, что ад и Рай пустые басни, которым верят только слабые умы!

Я знаю, что есть исключения, что не отрицавшие будущую жизнь обращаются к вере перед смертью. Но часто затмение рассудка и окаменение сердца, надежда выздороветь, а более всего — гордое упрямство или ложный стыд бывают причиной, что несчастный умирает как жил. Но исключение, как известно, подтверждает правило.

Впрочем, не я один, а голос всего человечества восстает против неверующего. Нет ни одного народа, когда-либо существовавшего, который бы не верил в будущую жизнь.

Везде и всегда чтили память умерших; везде и всегда молились за отца, мать, детей, друзей, похищенных смертью. На чем же основан этот всеобщий обычай, как не на глубоком, непреодолимом убеждении в бессмертии души? Это убеждение провозглашает ясно, что смерть есть только изменение жизни.

«Не плачьте! — говорил жене и детям, умирая, один благочестивый человек. — Моя любовь к вам будет жить вечно! Нам предстоит только временная разлука; не делайте же ее слишком скорбной! Я чувствую, что покидая землю, не лишаюсь бытия».

Таков голос совести, сладкий, утешительный голос истины! Таково и торжественное слово веры Православной! Она указывает нам, что земная жизнь — это временное испытание, которое милосердный Бог увенчает вечным блаженством. Вера побуждает нас заслуживать это блаженство — самоотвержением и исполнением долга.

Да удалится же от нас, от благословенной России этот гибельный материализм, который силится похитить у человека его высокие надежды! Прочь от нас это учение, не оставляющее несчастному ничего, кроме безотрадного отчаяния! Совесть и здравый смысл отвергают его с презрением!