Твари империи

Глава 23. Ильметра. Дорога на Такримур

По Западному Авару, в отличие от Восточного женщины редко путешествовали без сопровождения мужчин. Тем более, молодые, красивые и богато одетые девушки. И под мужчинами, следовало разуметь именно мужчин — мужей, покровителей, братьев или отцов, в крайнем случае, дюжину телохранителей, но никак не слугу или случайного попутчика. Тем более не мог по местным понятиям сойти за мужчину безусый юнец.

— Ты, — палец бычка уткнулся в Тейша. — Пойди, на дворе погуляй.

Юнга не двинулся с места, продолжая уплетать яичницу с салом. Ильметра, скрывая улыбку, сделала глоток вина. Вина кислого, как лицо невесты, выходящей замуж по настоянию отца; вина дешёвого, какое только и подавали во всяком трактире на этой дороге, независимо от богатства вывески и заверений хозяина. Такое единодушие не являлось, впрочем, следствием сговора жадных владельцев. Просто на крайнем западе Киеры всем прочим напиткам предпочитали пиво. Вот его-то и варили с душой. А вино закупали что подешевле, следуя больше традиции и давно канувшим в небытие имперским постановлениям, чем желанию угодить постояльцам.

— Не понял! — судя по озадаченной интонации, реплику громила адресовал скорее самому себе, нежели мальчику.

Здоровенный парень подсел к столику, за которым они ужинали, минуту назад. Почти всю минуту он просидел молча, буравя Ильметру взглядом. Видимо таким образом бугай пытался воздействовать на девушку психологически. Подготовить, так сказать, к следующему акту. Но все его усилия пропали даром. Даже не будь Ильметра тем, кем она являлась, вид громилы её скорее рассмешил, чем напугал. Он выглядел как малограмотный селянин, хотя если и был когда-то простым деревенским пареньком, то быть давно перестал. Его аура утратила чистоту пасторали, а тусклые пятна были свидетельством нравственного падения. Власть портит слабую душу, даже если власть эта в данный момент распространяется только на проезжего мальчишку и его с виду беззащитную спутницу.

— Он плохо знает западный диалект, — сказала Ильми. — А главное, выполняет только мои распоряжения.

— Как скажешь, госпожа, — неожиданно покладисто согласился бычок. — Пусть слушает.

Он пожал плечами и ещё минуту собирал в голове из слов следующую фразу.

— Господин Рогкобри предлагает тебе своё покровительство, госпожа.

Тейш криво усмехнулся, видимо припомнив предыдущего охотника до прекрасного тела его госпожи. Строго говоря, тогда Ильметра его госпожой ещё не являлась, а в хозяевах числился как раз тот самый охотник до наслаждений, что попытал удачи — шкипер наёмного судна, решивший вдруг изменить честной профессии.

Кривой усмешкой Тейш ещё и давал понять, что вполне владеет западным диалектом, а будь на месте деревенского олуха кто-нибудь поумней, он сделал бы вывод, что тем самым мальчишка показывает и отсутствие всякого страха. Сделал бы вывод и непременно задумался бы о причинах бесстрашия.

— Я не нуждаюсь в покровительстве, — спокойно ответила Ильметра. — Тем более в одном переходе от цели моего путешествия.

— В этом-то переходе вся суть, госпожа, — ухмыльнулся бычок.

Оказывается, он мог соображать быстро, а говорить складно.

— В ваших холмах что, завелись драконы? Быть может людоеды?

То что она назвала горы холмами задело его не больше чем ухмылка мальчишки.

— Почему обязательно драконы или людоеды? — спокойно возразил он. — Есть и простые разбойники.

— Одно имя ты уже назвал. Правда, не уверена, что сумею произнести его без ошибки. Рого… Робро…?

— Рогкобри, — напомнил бычок, проигнорировав иронию или не поняв её. — Ударение на второй слог.

— Допустим. Передай ему, что раз он не может предъявить дракона, то и я обойдусь без покровителя.

Отправляясь в путешествие, Ильметра подозревала, чем это ей грозит. Не то чтобы она нарочно попирала нравственные устои, бросая вызов общественному мнению Западного Авара или нарываясь на неприятности. Просто кроме Тейша никого путного (в первоначальном значении этого слова) под рукой не оказалось. Друзья и помощники частью остались в Валикерсте, частью разбежались по окрестным землям, вынюхивая следы конца света. В принципе она могла взять кого-то из вновь завербованных Оборном людей, но с малознакомыми провожатыми отправляться в дальний путь не рискнула, да и не захотела, а юнга сам напросился — оставаться среди дядечек, которые некогда собирались его пришить, он до сих пор побаивался.

Впрочем, один человек, которого следовало бы отнести к настоящим мужчинам, Ильметру всё же сопровождал. Вот только не целиком. И сопровождал — пожалуй, громко сказано. Он не ехал на лошади или в повозке, а путешествовал в шляпной коробке.

Как раз её, стоящую на соседнем стуле, Ильметра теперь подцепила рукой, вставая с намерением окончить не слишком интересный разговор.

— Пошли, — бросила она Тейшу.

Юнга махом выдул остатки пива, вытер рукавом губу и, схватив свечу, поспешил за госпожой. Бычок остался за столиком в одиночестве, не сделав даже попытки помешать ей.

Поднявшись наверх Ильметра прежде всего осмотрела комнату, на которую во время заселения едва взглянула. Комната имела крепкую дверь с массивными петлями и засовом, широкое окно, разделённое надвое толстой перекладиной. Перекладина при острой необходимости, например, в случае пожара, легко изымалась, но освободить её от хитрого замка получилось бы лишь изнутри. Воспользоваться той же дорогой в обратном направлении, скажем, с целью обчистить комнату или багаж постояльцев, было невозможно. В общем, хозяин побеспокоился о безопасности постояльцев, и ничего добавлять Ильметре не требовалось. На самом деле даже охранные чары, чуть ли не самые простые из всех, ей давались с трудом. Её магия почти всегда пробуждалась сама собой и формализации не требовала, а охранные чары пробуждаться не желали, если Ильметра не ощущала прямой угрозы вроде воя ночного оборотня или чего-то такого. Сейчас же интуиция подсказывала, что ночью за ней и так не придут. И вообще в трактире не тронут. При всём беззаконии, царящем в брошенном владыками герцогстве Грифа, разбойники скорее всего выберут для злодеяния тихое место, к примеру, в миле-другой за трактиром, где к дороге подступают заповедные рощи.

Ильметру поражало различие в судьбе этих мест с её родными. Казалось бы и там и здесь полоска земли, прижатая к морю горными хребтами. Условия схожие. Но Альпорт вроде бы и не заметил распада империи. Он как и раньше развивался за счет моря, торговли. Пусть некоторые связи прервались, зато нашлись другие. Здесь же все пришло в страшный упадок. Даже единственная сухопутная дорога, что связывала крупнейший порт с Центральной Киерой оказалась запущенной. Когда-то по ней без перерыва шли торговые поезда, дилижансы, имперская почта и знаменитые "рыбные экспрессы", доставляющие в столицу морепродукты в огромных бочках с морской водой. Ради них на каждом переходе были устроены бассейны, куда закачивалась морская вода, чтобы обитатели моря могли отдохнуть, пока в бочках меняют воду.

Ничего этого больше не осталось, лишь превосходную мостовую так и не смогли убить редкие повозки селян и торговцев. С другой стороны, как утверждали местные жители, сам порт Такримур вовсе не захирел, торговля там продолжалась, но моряки, рыбаки и купцы предпочитали переваливать грузы на мелкие суда и развозить товар морем, вдоль берега, и дальше реками, а не рисковать на пустой дороге.

Тейш уже застелил кровать госпожи и теперь, достав из сумки собственное одеяло, глазами подыскивал место, куда бы упасть самому. По грязному полу, где и полагалось спать правильным слугам, гуляли сквозняки. И если сейчас это был теплый ветерок, то ночью, когда бриз тянет от гор к морю, он мог запросто стать ледяным.

— Оставь, — сказала Ильметра, забираясь под одеяло. — Ляжешь со мной. Иначе завтра придётся лечить тебя от простуды, а у нас, как мне кажется, на это не будет времени.

Мальчишка покорно забрался под одеяло, прижался спиной к хозяйке и быстро уснул. И хотя ладонь Тейша среди ночи принялась искать её грудь, а найдя стала поглаживать, это было скорее отголоском младенчества, чем прорастанием мужчины. А она почти не отреагировала на ласку. Чтобы там себе не вообразил милый Дамми, её помыслы, не дающие быстро заснуть, касались сейчас только мести.

Это было странно. Жажда мести пришла не сразу после гибели отца, а только когда появился Вайхель. И дело было не в банальном сравнении с вином, мол, чем больше выдержка, тем выше наслаждение. Сама её сила, разбуженная Вайхелем, требовала мести. Хотя и не в качестве платы. Скорее это проснулась её сокровенная суть.

Несмотря на то, что Вайхель выполнил первоначальное условие (залог чего путешествовал в шляпной коробке), жажда мести не утолилась. Это могло означать что угодно, в том числе и то, что месть не свершилась полностью. И нечто, ожившее внутри неё, это понимало и требовало большей крови.

Это разбуженное нечто на границе яви и сна иногда вбрасывала в сознание предчувствия, смутные предостережения, послания. Возникло послание и теперь, да такое яркое, детальное, конкретное, какого Ильметра ранее не получала.

Ей привиделось, как они с Тейшем едут по дороге и как разбойники стреляют из подлеска, прикрываясь густыми зарослями кустов. Разбойники почему-то не пытаются заступить им дорогу, потребовать выкуп, просто наброситься, а просто стреляют на поражение. Ценности легче снимать с трупа, не правда ли?

Лошадку под Тейшем убивают первой. Левой рукой Ильметра дёргает на себя мальчишку, убирая его с тропы смерти, а правую ногу высвобождает из стремени, чтобы не оказаться придавленной убитой лошадью. В этот момент шелестит вторая волна стрел. Её лошадь валится, а сама Ильметра падает на спину, увлекая за собой юнгу. Оставив его лежать, она поднимается, затем приседает на корточки и из такого неудобного положения бросает в заросли гроздья ножей. Бросает, повинуясь инстинкту, почти без размаха. Затем вскакивает на ноги, достаёт меч (откуда у неё меч?) и врубается в кусты. Двое разбойников лежат убитыми. Один ранен. В раненом она узнаёт давешнего бычка. Несколько лучников убегают в сторону гор. Ещё человек пять или шесть бросаются на неё с пиками, клинками, топорами. Она убивает их одного за другим. Расчетливо, по одному-два удара на каждого. Кровь хлещет из отрубленных конечностей, рассеченных шей, пачкает одежду, руки, попадает на лицо. Вместе с чужой кровью её обволакивают тёмные отражения разбойничьих аур. Не все из них темные, словно ночь, некоторые лишь слегка покрытые дымкой. Но гнев получает новый источник силы. Он наполняет её, как крепкое вино и пускает по жилам огонь. Ильметра оглядывает поле боя и приканчивает раненого бычка.

Жестокость. Откуда в ней столько жестокости? Она поймала себя на мысли, что могла бы легко избежать стычки, но будто сама желает её. Она могла выбрать другой трактир, здесь на подходе к городу они стояли плотно, могла пустить в ход колдовство и отвести бандитам глаза. Могла, наконец, просто разбить пару носов и тем ограничить урок. Но с самого начала, едва почувствовав в трактире западню, она нарочно обостряла ситуацию. Зачем? Ей хотелось пролить кровь? Неважно чью? Ну, то есть, конечно, разбойники они разбойники и есть, к добропорядочным гражданам не относятся. Но её ли это дело?