Зарубежный детектив - 88

3

Мушкетеры прервали дуэль. На экране под адский грохот неистовой музыки появилась аббревиатура очередного шоу. Затем какофония звуков чуть поутихла, и музыканты оркестра неистовой барабанной дробью оповестили телезрителей, что начинается «Ударами шпаги».

Один из трех, сидевших за столом, подмигнул двум остальным и кисло улыбнулся. Второй, розовощекий толстяк, смахнул со скатерти крошки хлеба и, подвинув стул, устроился прямо напротив телевизора.

— Вот теперь посмотрим, — сказал он. На лице женщины отразился неподдельный испуг.

— Послушайте, — начала было она. Но тут трубы заиграли финальный марш, и на экране возникли две скрещенные шпаги. И никто не обратил внимания на ее слова.

Все трое следили за залом, за сидящими в узких креслах зрителями. Марина хорошо помнила бархатную, коричневого цвета обивку кресел. Из глубины зала эластичным шагом, отработанным за время бесконечных упражнений в спортивном зале, к зрителям вышел Жан Луи Шпага. Перед телекамерой он остановился и воздел над головой крепко зажатую двумя руками табличку, столь же знаменитую, как он сам. Откинул движением головы сползший на лоб белокурый чуб.

— Добрый вечер, дорогие друзья! — пропел он в микрофон, услужливо протянутый ему техником.

— Болван! — пробурчал розовощекий толстяк.

— Проклятый шут, стоит мне поглядеть на него, и сразу хочется вырвать этот белый петушиный гребень на голове.

— Помолчи! — оборвал его второй из сидевших за столом.

Марина не проронила ни слова.

— Начинаем наш еженедельный поединок, дорогие друзья. Наши встречи проводятся давно, и я хочу от души поблагодарить вас. Поблагодарить за тот энтузиазм и одобрение, которые вы по-прежнему выражаете в своих многочисленных письмах.

— Видишь, как он доволен? Ну, отправим ему еще одно письмецо, — с усмешкой обронил Джанни, не отрываясь от экрана.

— Помолчи же! оборвал его приятель.

— А теперь давайте поаплодируем Альберте. Вот она перед вами, еще более грациозная, чем обычно!

Вопреки указаниям режиссера, Шпага двинулся навстречу помощнице. А она тоже приближалась к нему танцующей походкой, сгибая длинные ноги в ослепительно сверкающих брюках и покачивая головой в обрамлении волнистых пепельного цвета волос. Шпага взял ее за руку и что-то ей сказал. Но что, никто не понял. Микрофона на шее он упорно не носил, и потому техник бегал за ним с аппаратом. Наконец он все же услышал и повторил:

— Вызываются два участника-соперника нашего конкурса.

И тогда публика вежливо зааплодировала.

Шпага посмотрел на левые ряды зала, затем на правые, и в этот момент его дали крупным планом.

Его лицо «заполнило» экран как раз в тот миг, когда дежурная улыбка уже погасла, и стало видно, как оно напряжено, как бегают глаза и как нервно дергаются губы.

— Он прочел! — возрадовался Джанни. — Посмотри на его физиономию. — Тут и Риккардо впервые вылез из брони мнимой невозмутимости.

— Да, без сомнения, прочел, — подтвердил он, придвигаясь вместе со стулом еще ближе к экрану. — Верно, Марина?

Но Марина, хоть и хранила внешне спокойствие, изо всех сил боролась с подступившей к горлу тошнотой. Каждый понедельник, в этот вечерний час, у нее перехватывало дыхание при одном воспоминании о том, как этот гнусный красавчик выставил ее на посмешище перед всей страной, нанеся ей подлые «удары шпагой». Ему нравилось окарикатурить очередного участника конкурса, сбить его с толку, пользуясь растерянностью, страхом перед телекамерой неопытного, впервые попавшего в студию человека. К тому же человек этот вначале верил показному дружелюбию господина Шпаги. «Синьора Марина, не из-за вашего ли морского имени вы попали в такую бурю, что вот-вот потонете?» Дешевая острота. Но она, вдруг начисто все позабыв, судорожно пыталась вспомнить латинские стихи, а этот Шпага наносил ей удар сзади. «Может, вы не поняли вопроса? Тогда повторяю, стихи «naturae deerat nostrae quod defuit аrti» часть эпитафии, написанной Анджело Полициано в память об одном великом флорентийском художнике. О каком именно художнике идет речь?»

А она подумала — этот наглец даже спрягать латинские глаголы толком не умеет, словно даже среднюю школу не кончал. В зале кое-кто заметил его ляпсус и засмеялся, а Шпага тут же отреагировал коротким смешком, уверенный, что смеются над ней, Мариной.

— А ведь вы считаете себя специалистом по «Жизнеописаниям» Вазари, дорогая моя синьора.

Она не отрывала от него глаз и неслышно шептала — да ты наверняка не знаешь, кто такой Вазари, а строишь из себя знатока, потому что заранее прочел письменные ответы. Ударил гонг — время для ответа истекло.

— О Джотто, дорогая моя синьора. Вы это знали?

И тут память мгновенно вернулась к ней, и она процитировала наизусть продолжение эпитафии, но Шпага оборвал ее на полуслове.

— Ваша запоздалая эрудиция бесполезна. Этот удар шпаги лишил вас половины уцелевших жетонов. Еще один такой удар, и вы вернетесь домой с пустыми руками. Ну а теперь перейдем ко второму участнику конкурса, синьору Микелино Перуцци из Павии…

Шпага на миг притворился, будто забыл о ней, и, чтобы еще сильнее ее унизить, похвалил Перуцци.

— Вот вы, синьор Перуцци, настоящий дуэлянт, который твердо идет к победе, прекрасно, синьор Перуцци! Поздравляю вас, синьор Перуцци! Вы тот скакун благородных кровей, который всегда первым приходит к финишу!

«А ты, кретинка, зачем сюда пришла со своим Вазари. Чтобы тебя потом назвали жалкой клячей, сбившейся с пути?»

Марина больше не следила за телеконкурсом, ей хотелось одного — сбежать, удрать домой. Чертов Риккардо, это он уговорил ее принять участие в телешоу. И все потому, что на предварительном экзамене она ответила на тридцать вопросов, куда более сложных, чем латинская эпитафия Полициано. Нет, напугало ее даже не то, что передача прямая, а злобные остроты этого гнусного шута Шпаги. Ему наплевать на естественное волнение участников конкурса, на их робость. Главное, чтобы на следующий день газеты хором восхваляли тонкое остроумие Жана Луи Шпаги, его дьявольское умение несколькими короткими фразами раздавить как червей тех глупцов, которые надеялись без труда выиграть кучу денег.

— Ну а теперь вернемся к нашей забывчивой морской девице. — Он стал перебирать какие-то бумаги, хотя давно уже нашел и зажал пальцем лист с очередным вопросом. Это, как и медоточивые просьбы к помощнице подойти поближе, и нервное поглаживание волос, тоже нехитрый способ «создать атмосферу», усилить напряжение в зале.

— Будьте внимательны, синьора Марина, на одной из страниц своих «Жизнеописаний» Вазари рассказывает о великом поединке двух флорентийских скульпторов. А все началось из-за того, что один из них раскритиковал творение другого, а тот в ответ сказал «сними его и сделай новый».

Что это была за скульптурная работа, как звали этих двух скульпторов и где находились эти шедевры искусства?

Она мгновенно ответила, что речь идет о Кресте, на котором был распят Христос, фамилии скульпторов Донателло и Брунеллески, а шедевры находятся один в церкви Санта Кроче, а другой — в Санта Мария Новелла.

Шпага поглядел на нее с неприкрытой неприязнью и нетерпеливо махнул рукой, чтобы погасить вспыхнувшие в зале аплодисменты.

— Чей крест находится в Санта Кроче и чей в Санта Мария Новелла.

Новый провал в памяти.

Она хотела сказать, что в Санта Кроче находится Крест работы Донателло, но подумала, что доверяться первой интуитивной догадке всегда опасно — у нее это получалось плохо. И она ответила: «В Санта Кроче находится крест работы Брунеллески».

— Ошибка! Ошибка! — возликовал Шпага. Он ударил правой рукой по своей «магической» тетради.

— Наши эксперты утверждают обратное! Как жаль, синьора Марина! Как жаль, но, увы, ответ неверен.

В голосе звучало злорадное торжество.

— Вы первая с начала всех конкурсных поединков, кто возвращается домой с пустыми руками. Но это тоже своего рода рекорд. Будь я на вашем месте, я бы занялся изучением не живописи, а мореходства.

Дома она гневно накинулась на Риккардо, который уговорил ее принять участие в этом телешоу и тем самым выставил на всеобщее посмешище.

Она ненавидела сейчас всех друзей, которые смотрели ту передачу в своих уютных теплых квартирах и злорад; но посмеивались. Да она в тот момент весь мир возненавидела!

Риккардо тоже был взбешен, но его ненависть вызывал Шпага. Он с самого начала стал сбивать ее с толку. А эти его «морские» остроты чего стоят! Вульгарный шут. Ничего, он этого наглеца навсегда отучит прославлять себя за счет других! Топишь наивных простачков, так мы тебя самого отправим на дно морское.

Джанни заерзал в кресле и, повернувшись, посмотрел на друга и жену. Риккардо сидел неподвижно, а Марину, сидевшую в глубине комнаты, он в полутьме не разглядел. Он провел рукой по лицу и довольно улыбнулся. Поистине, Риккардо пришла в голову чудесная идея! Риккардо, тот вообще был на верху блаженства. Ведь он устроил представление в представлении. Теперь этот чванливый и глупый петух, которому, что бы он там ни прокукарекал, отваливают миллионы лир, крепко почешется. Главное же, он вздумал насмехаться над Мариной, а уж такой умной, интеллигентной женщины поискать. Она все на свете знает. А тут целое лето в прострации пребывает. Из-за кого? Этого телепедераста. Да он этого слизняка играючи растопчет!

— А у нашего Джанлуиджи нервишки-то пошаливают, — громко сказал он. — Посмотрите, как он дергается. Тот с микрофоном никак за ним не успевает.

— Доктор Мастранджели, адвокат из Кастелламаре ди Стабиа, — представил очередного участника шоу Шпага. — И синьор Мори… вы, если не ошибаюсь, из Новары.

— Ошибаетесь! Ошибаетесь!

Мори басовито захохотал.

— Это я из Кастелламаре, На этот раз удар шпаги заслужили вы! — добавил он с ухмылкой.

Шпага вцепился в него как утопающий в уцелевшую доску. Обнажил в улыбке зубы, собственные мраморнобелые и искусную смесь синтетики и фарфора. Так что улыбка вышла ослепительно-лучезарной.

— Да, я допустил серьезный промах, дорогой синьор Мори. Вы правы. Уступаю вам шпагу, и вы нанесете мне за это удар.

— Ха-ха-ха! захохотал Джанни и, резко откинувшись на спинку, едва не опрокинул стул. — Вот дали бы мне шпагу, знаешь, что бы я ему отрубил?

— Что с ним сегодня творится? — проворчал в кабине помощник режиссера. — Смещается в сторону так, что телекамера никак его не может настигнуть. Спятил он, что ли? А тут еще забыл, откуда его дорогие друзья, путает города.

Он стал проверять мониторы.

— Что-то и в зале неспокойно, — заключил он. — Роберто, наведи-ка объектив на этих молодчиков в последнем ряду.

Роберто навел передвижную телекамеру, взял на прицел шестерку юнцов из последнего ряда, одетых кто во что горазд. Один — в рубашке, распахнутой до пупа, второй — в черной накидке, третий — в куртке с капюшоном, надвинутом на лоб.

— Почему их в таком виде пускают в зал, черт побери!

И как раз в этот момент из глубины зала донесся шум, а затем три резких удара.