Зарубежный детектив - 88

1

Заметив, что сторож разглядывает их через стекла массивной двери, вся группа с шумом двинулась вперед. А у сторожа был такой вид, словно он должен без зонтика выскочить на улицу под проливной дождь…

Группа приближалась. Те, кто стоял ближе всего к двери, согнулись и напружинились, чтобы остальные нечаянно не прижали их к стеклам.

Большинство в толпе составляли женщины. Не очень молодые, озабоченные матери несовершеннолетних бунтарей, юные матери розовощеких малышей и потерявшие всякую надежду старые девы. Совсем молоденьких девушек было всего с десяток. Но когда за спиной сторожа мелькнул белокурый чубчик Жана Луи Шпаги, именно эта «десятка» отчаянно завизжала. Немногочисленные мужчины притворились, будто им эта сцена противна. Впрочем, вопли буквально оглушали стоявших рядом, лишний раз напоминая, что толпа жаждущих увидеть своего идола во всем великолепии удручающе инфантильна, хоть и преобладают в ней увядшие матроны, неугомонные бабушки и группка истеричных девиц. Все они ринулись к Жану Луи Шпаге. А он приветливо размахивал небольшой табличкой, ничем не отличавшейся от тех, которые он из-за дальнозоркости держал чуть ли не в метре от себя, зачитывая вопросы очередному участнику очередного телеконкурса.

Выдержав эффектную паузу, Шпага с показным дружелюбием изрекал:

«Успокойтесь, дорогой друг, мы ведь ведем игру, а не битву. Наша шпага отсекает не головы, а ломти премий. При каждой ошибке я отсеку половину золотых жетонов, что лежат на столе. Согласны?»

Вот и сейчас он, мило улыбаясь, воскликнул:

— Дорогие друзья! Дорогие друзья!

Вопли молодых девушек и перезрелых домашних хозяек заглушали слова Шпаги — видно было лишь, как шевелятся его губы.

Для Жана Луи Шпаги все были «дорогими друзьями» и потенциальными участниками его крайне популярных телеконкурсов. Мир прямо-таки был населен одними только молодыми людьми и девушками, способными ради своего кумира на любые безумства, да еще графоманами. Письма последних и позволяли Шпаге еженедельно проверять степень своей популярности.

«Сегодня пришло всего только восемьдесят семь писем. Почиваете на лаврах, не так ли? Придумайте же что-нибудь, ну опубликуйте в газетах мои новые фото, что ли. У этих кретинов короткая память. Надо почаще бить их по башке». «Этими кретинами» становились для Шпаги все те же «дорогие друзья», но, разумеется, только в конфиденциальных беседах с помощниками.

— Дорогие друзья, — услышала наконец угомонившаяся толпа голос своего любимца. — Ах, если бы я мог хоть немного побыть с вами, — сокрушался с порога Шпага, наделяя каждого заученной улыбкой серых глаз. И не было в толпе человека, который бы не ощутил теплоту взгляда своего кумира. Между тем кумир глазами искал фоторепортера: «Чего он медлит, болван?! Не могу же я тут полдня торчать и выносить этот слюнявый восторг».

— Увы, меня ждет работа. Сын подрос, стал совсем большим. А вы сами знаете, какие они все требовательные, нынешние мальчики. Представляете, ему сегодня исполнилось два с половиной года.

В ответ — восторженные восклицания, нежные слова, растроганные улыбки. И тут фоторепортер нажал на кнопку. «Ну, хоть удачный момент не упустил, недоумок», — подумал Жан Луи.

— Ренцо, проложи мне дорогу, — шепотом приказал он сторожу. Вынул из кармана самописку и стал ждать, когда из спрессованной толпы к нему протянутся блокноты, сложенные вдвое листы, фотокарточки.

Одна блондинка протянула голую, посиневшую от холода руку.

— Распишись на ней, Жан Луи, — умоляющим голосом воззвала она к доброте своего идола. Увы, самописка лишь скользила по коже блондинки. Пришлось стиснуть ей запястье. Она мгновенно прижалась к нему. Шпагу обдал неприятный запах острых духов. Он не сопротивлялся. И вот уже его притиснули к двери, стали судорожно поглаживать, ощупывать.

— Ренцо, действуй!

Этот здоровяк Ренцо не рисковал, раздавая налево и направо тычки и пинки, своей популярностью. Он ринулся на штурм, с силой размахивая руками, отталкивая спины, плечи. Шпага держался как можно ближе к нему. Так они пробились наконец к «феррари», поджидавшей его у самого тротуара с уже распахнутой дверцей.

Шпага понимал, что поклонники будут разочарованы — ведь не он водит эту сверкающую четырехколесную ракету. Но он понимал также, что непременно подвергнется осаде фанатиков, и предпочитал, чтобы кто-то другой рванулся вперед, даже с риском сбить этих ненормальных. Не мог же он, «великий Шпага», сбить тех, кто совал ноги под колеса, лишь бы еще на минуту задержать своего кумира. Да и отдавить им дверцей пальцы тоже, увы, не мог. Только когда «феррари» вырвалась из окружения и пристроилась в ряд машин, мирно кативших по проспекту Семпионе, он мысленно представил себе, как давит, разламывает в порошок эти черные жирные пальцы.

Он, не глядя, бросил папку на заднее сиденье и облегченно откинулся на кожаную спинку кресла рядом с шофером. Вдруг у первого же светофора шофер резко затормозил и начал отчаянно сигналить.

«Проклятая дура! Нашла время и место размахивать платком и, прильнув к стеклу «пежо», таращить свои глазищи. Потом, задыхаясь от волнения, она всю неделю будет рассказывать приятельницам об этой изумительной встрече. А ведь так недолго и в аварию угодить.

Да я же тебе, кретинка, уже помахал на прощание рукой и даже ласково улыбнулся. Уймись же наконец, не то прямо в мою «феррари» врежешься!»

Он повернулся к шоферу.

— Едем на проспект Матеотти, к доктору Казадеи.

Шпага снова откинулся на спинку сиденья и языком нащупал правый нижний резец. Вспухла десна, уж точно вспухла. Он платит этому Казадеи бешеные деньги, а тот так коронку сделал, что десна воспалилась. Уж лучше было бы, как и прежде, поставить коронку у протезиста на улице Кардуччи. А все мода, престижность! У этого Казадеи кабинет в самом центре города и две медицинские сестры-красотки. Обе с одинаковым успехом могут претендовать на титул «Мисс года». Стерео последней модели, ну и, соответственно, чаевые платишь невероятные.

Собственно, Шпага был человеком консервативным.

С тех пор, как фортуна в лице множества женщин, чаще всего давно увядших и полных всяческих комплексов, влюбилась в него без памяти, он поменял только две вещи — имя и дом. Да и то лишь раз.

В метрике он был записан как Джанлуиджи Шпагароло. Звучало бы совсем неплохо, будь он могучим мужчиной и имей наглый, а еще лучше — воинственный характер. А он ни решительностью, ни смелостью не отличался, и имя Шпагароло шло ему, как бродяге фрак. Пришлось изобрести французских предков, превратиться в обаятельного итальянца французского происхождения. В Жана Луи Шпагу. Ведь он ни от чего, в сущности, не отказался — Джанлуиджи по-французски и есть Жан Луи, а фамилия Шпагароло даже приобрела от сокращения большую звучность. Как у романтических героев Д’Аннунцио, снова вошедших в моду.

Едва состоялся первый телеконкурс, заработала и машина по выкачиванию денег.

Виллу в Сан Сиро он купил на гонорары, полученные за бесконечные интервью «Телекарусели» и рекламные выступления. Впрочем, чаще всего он просто осчастливливал своим присутствием шумные, многолюдные сборища, где доморощенным гениям и домашним «мисс» вручались разного рода премии, пли же снисходил до рекламного «крещения» очередной торговой новинки. Жан Луи Шпага продолжал рекламировать своих крестных детей и потом, когда они с годами становились бесполезными, а порой и вредными дедушками общества потребления. А все потому, что он не любил перемен.

Когда он понял, что вечерний конкурс — волнующее событие для миллионов уставших, измученных жизнью домашних хозяек, он всю свою энергию вложил в это представление. Пока однажды не додумался до передачи «Ударами шпаги», назвав про себя это телешоу — «изумительный плод моей редкой интуиции». Телешоу не нуждалось даже в серьезных изменениях. Конечно, раз в один-два года он кое-что подновлял, но «дорогие друзья» и деланный восторг при каждом удачном ответе оставались. На самом деле он больше всего радовался ошибкам участников конкурса и даже высмеивал их, но так неловко, что многие критики считали- его шутки просто дурацкими.

Славу человека консервативного он подтвердил и тем, что не в пример коллегам так и не поменял свою виллу ни на триста квадратных метров в небоскребе, ни на бельэтаж старинного палаццо в центре Милана, ни на загородный дворец.

Вилла в «приличном» районе, неподалеку от здания Радиотелевидения, включала в себя и сад, который он нередко с улыбкой называл «мой маленький парк». Была там и спортивная площадка для сгонки веса, была на вилле и огромная гостиная. Ну и, конечно, кабинет, где доктор Валенцано, его секретарь и верный помощник, отвечал на письма графоманов, первым принимал назойливых журналистов и вел архив. За неделю набиралось килограмма два почты от восторженных почитателей. Наиболее любопытные письма Валенцано откладывал и показывал ему, Жану Луи.

Была у них с женой, разумеется, и спальня, которую разные там журнальчики в поисках сенсации часто воспроизводили в цвете. Пожилые дамы, студентки, машинистки и солидные синьоры, сидя в приемной врача или адвоката, перелистывали эти журнальчики и вслух поражались безудержной фантазии дизайнера. Еще бы! Ведь в спальне стояла ошеломительно громадная круглая кровать, кресла в стиле Людовика Шестнадцатого, аквариум с тропическими рыбками, а в мерцающем свете неона рисунок Розальбы Каррера как бы бросал вызов Иисусу Христу-Суперстару, — сплошь в отвратительных, желто-красных пятнах.

Шпага вынул свежий номер газеты и прочел заглавие «Полицейский и преступник убиты при нападении на супермаркет». «Молодой промышленник похищен на окраине Монцы». Год кончается, правосудие приходит в полный упадок!

Он снова свернул газету и краем глаза заметил, что его шофер двусмысленно ухмыляется и что-то бормочет, явно радуясь обилию мрачных новостей.

Шпаге вовсе не хотелось как-то комментировать эти новости и тем более обсуждать их с шофером. Он опустил стекло, но сразу пожалел об этом. Вначале ему показалось, что магнолии, ели, кипарисы вместе с бодрящим зимним холодом несут и приятные запахи близкого рождества. На деле же в кабину ворвался густой туман и удушливый запах выхлопных газов.

Шпага угрюмо смотрел, как лавина машин медленно плыла к улице Данте.

«Все разъезжают в машинах, а потом еще жалуются на кризис и безработицу. Ну а пользоваться метро не желают», — желчно подумал он.

Сам он ни разу не видел метро в часы «пик». Он вообще его не видел. И даже отказался проводить там «Карусель талантов», лишь бы не спускаться под землю, где так трудно дышать. Нет, метро он оставляет дорогим друзьям. А то буквально запрудили своими малолитражками улицы и почти парализовали движение. Но им на это наплевать, им не к спеху — в пять, самое позднее в шесть вечера, кончают работу и прилипают дома к телевизорам. Что им еще остается, этим болванам. Программы им, конечно же, не нравятся, они критикуют все подряд, но от телевизора их не оторвешь.