Зарубежный детектив - 88

25

В кабинете Центрального полицейского управления Руссо и Пьерантони засиделись допоздна. Руссо протянул Пьерантони протокол допроса. Было уже одиннадцать вечера. Валенцано подписал свои показания и готовился провести свою первую ночь в тюрьме. Дирекция Радиотелевидения разрешила дать сообщение для печати.

Наконец им удалось отыскать Салуццо, который, сидя у окна, молча слушал запись допроса. Он тоже считал, что теперь остается лишь поймать Лучано Верде, про которого в конце концов его дружки сказали, что, вероятно, он-то и расправился с Пиццу. Нет, назвать его убийцей было бы неверно, объяснили они. Ведь Пиццу сам его спровоцировал.

Когда Салуццо вспомнил о наглых улыбках этих двух «бунтарей», ему самому захотелось поступить с ними «в духе Торквемады».

Впрочем, подобные же чувства он испытывал и к правосудию, абстрактному понятию, которым пользуется в своих целях множество людей: прокуроры, адвокаты, судебные эксперты, судьи. Весь день он провел во Дворце правосудия, куда его пятый раз за четыре года вызвали давать свидетельские показания по делу об убийстве. И неизменно, прежде чем он успевал произнести хоть слово, процесс снова откладывался на неопределенный срок.

Причины переноса процесса бывали самые разные: отсутствие одного из защитников, общенациональная забастовка адвокатов. Как правило, защитники требовали проведения вторичной судебной экспертизы, и это вызывало отсрочку суда еще на полгода. Затем следователя переводили на службу в другой город, а его преемнику нужен был еще год, чтобы изучить горы документов по несостоявшимся в срок процессам.

Так и еще четыре года могут пройти — воспоминания свидетелей поблекнут, некоторых из них унесет смерть. И все кончится, можно сказать, ничем. Чтобы отвлечься от столь грустных воспоминаний, Салуццо сосредоточился на протоколе допроса. Но и чтение протокола навело его на печальные мысли. Даже в канун рождества придется сидеть тут до полуночи. А ведь он не успел купить жене приличного подарка на праздник. Пьерантони собирается подарить своей жене ночь любви, она у него еще молодая. А его жена наверняка предпочтет кастрюлю-скороварку. Он посмотрел на друга, который, подавшись вперед, читал протокол.

Руссо, откинувшись на спинку стула, сидел в мрачной задумчивости. Но когда Салуццо, которому из неплотно закрытого окна ветер дул прямо в бок, пересел поближе к Пьерантони, он одобрительно кивнул и даже пошутил:

— Свежий воздух иной раз приносит не только прохладу, но и воспаление легких.

Пьерантони протянул Руссо протокол допроса и сказал, как бы подводя итоги:

— По-моему, тут все изложено точно и ясно.

Он извлек из кармана мундштук, вставил обрезанную сигарету, закурил и продолжал негромко:

— Теперь дело за вами. Ведь особо опасные преступники, можно сказать, ваши клиенты. Упечете за решетку этого Лучано Верде и поставите точку.

— Да, но Верде-то вовсе не преступник — дилетант, — вздохнул Салуццо. — Хотя еще немного терпения и настойчивости, и он тоже угодит в ловушку. Главное, не упустить его из поля зрения.

Он растер припухшие веки, погладил подбородок и шею и, закончив этот небольшой массаж, продолжал:

— Уйти-то он от нас не уйдет. Возможно, встреча завершится применением огнестрельного оружия и парой наших людей на земле. Потом, когда наших раненых увезут, а мы, шатаясь от усталости, вернемся домой, за дело возьмутся адвокаты. Глядишь, через пяток лет этот подонок Верде выйдет на свободу. А сама тюрьма ему не страшна.

Руссо и Пьерантони как-то сразу понурились, бедняги. «Да, все мы в одной дырявой лодке плывем», — с тоской подумал Салуццо.

— Ну что, пора и домой? — предложил он. Собственно, ему, младшему по званию, не полагалось делать предложения начальству, но после пятнадцати часов работы и о субординации забудешь.

Они попрощались с Руссо, который так и не поднялся со стула — до того он устал. Да и потом дома уже все спят; придет он десятью минутами раньше или позже, какая разница?

— Я отвезу тебя домой, Салуццо, — предложил ему Пьерантони. — Это займет лишних пять минут, к тому же туман рассеялся — ехать будет легче.

Когда они вышли из парадного, их обдало струей чистого, свежего воздуха, и у Пьерантони радостно забилось сердце. И сразу отступила куда-то адская усталость.

Он вдохнул поглубже приятный запах.

— Снег идет! — воскликнул он с мальчишеским восторгом. И выскочил во двор.

Снег уже падал большими, густыми хлопьями. Он впивался белыми стрелами в стены старинного здания, опускался легонько на засохшие веточки кустов, устилал белой простыней дорожку к воротам.

— Снег идет?

Пьерантони потрогал пальцами белые комочки на крыше машины и сунул снежинку в рот. Одной минуты ему хватило, чтобы забыть об усталости, о всех неудачах и злоключениях последних дней. И даже о людской глупости, дошедшей до того, что многие ищут выход из тупика в насилии.

— У нас будет снежное рождество, сержант! — звонко и весело сказал он Салуццо, сидевшему с ним рядом в кабине.

Включил зажигание и понесся вперед на предельной скорости.