Зарубежный детектив - 88

4

Джанет Марголис жила в районе Дэнфорд-авеню, в квартале, населенном преимущественно греками, который имел вид весьма обшарпанный, однако за последние годы благодаря энтузиазму реконструкторов и реставраторов здесь был наведен некий порядок. Но судя по всему, улочки, где обитала Джанет, эти веяния не коснулись. Громоздкие, в викторианском стиле, четырехквартирные дома выглядели убого. Дом Джанет оказался пятиквартирным.

На взятом напрокат «форде» Филип подъехал к дощатому жилищу с сонными окнами. Окна всех четырех этажей грязные, заляпаны городской копотью, водосточная труба на углу дома нелепо торчала, выбитая из скоб. Филип вышел из машины, запер дверцу на ключ и пошел по узкому проходу к крыльцу, ступеньки которого покрывала имитирующая траву ковровая дорожка. На дверной притолоке пять кнопок; под кнопкой с номером «четыре» значилась криво нацарапанная фамилия «Марголис». Филип нажал кнопку, подождал. Довольно скоро послышался глухой щелчок, и дверной замок открылся.

Филип отворил дверь и очутился в совершенно темном вестибюле, в глубине которого уходила кверху бесконечная лестница. Рискуя оступиться, Филип стал осторожно подниматься вверх и наконец достиг крохотной площадки на третьем этаже. На маленьком коврике у двери груда кроссовок и сандалий. Одна из пар как будто детская. На двери, над выведенной черной краской четверкой — глазок. Филип постучал.

Дверь открылась. Перед ним стоял мальчик лет десяти-одиннадцати. В одних трусиках и босой. Волосы пострижены коротко-коротко.

— Здесь живет Джанет Марголис?

Мальчишка долго смотрел на Филипа, потом бросил через плечо: «Мам!» — без всякого выражения, не громко, просто отчетливо. Повернулся к Филипу, отступил.

— Проходите, пожалуйста!

Филип шагнул в крохотную переднюю, мальчик скользнул мимо, прикрыл входную дверь.

— Вон туда!

Филип пошел, куда указал мальчик: три ступеньки вели в комнату, по-видимому, гостиную, Филип вошел, огляделся. Словно попал в прошлое, лет на десять назад.

Все в комнате было пропитано духом шестидесятых. На полу вдоль дальней стены под окном — кусок пенопласта, прикрытый индийским покрывалом. На окне бамбуковая солнцезащитная циновка. Ветхий плетеный стул в углу, по обеим стенам двухрядные самодельные стеллажи; на большом плоском, выкрашенном голубой эмалевой краской чемодане стереопроигрыватель с магнитофоном. Вот и вся обстановка, да на стене большой черно-белый плакат, скорее всего заповедь какого-нибудь гуру.

Мальчик прошел вперед и плюхнулся на плетеный стул. Филип, не испытывая желания опускаться на тоненький пенопластовый мат, остался, стоять. Чуть погодя в комнату вошла Джанет. Ее темные волосы оказались теперь коротко пострижены, лицо погрубело за годы. Одеяние типа сари, все в коричневых разводах, будто заляпанное пятнами кофе.

— Поди, Каралла, поиграй! — сказала она.

Мальчик поднялся и вышел. Джанет улыбнулась, и Филип с изумлением заметил металлические пластинки у нее на зубах. Неужто женщине при таком; нищенском, цыганском, образе жизни может прийти в голову исправлять прикус?

— Ты неплохо сохранился, — сказала Джанет.

Легко и непринужденно она опустилась на пол, расположившись в позе лотоса; подняла взгляд на Филипа. Тот присел на плетеный стул.

— Спорим, ты бросила курить? — с улыбкой сказал он.

Джанет усмехнулась, блеснув металлом. Поднялась так же легко, как села, выскользнула из комнаты. Вернулась, неся в руках простую матовую плошку. Поставила у ножки стула и снова опустилась на пол неподалеку. Оба молчали. Филип курил, Джанет не сводила с него глаз.

— Да что ты меня так пристально разглядываешь? — не выдержал он.

— Прости! Столько лет не видались… Прямо как призрак из прошлого… Я для тебя тоже, да?

— Угу, и уже не первый! — кивнул Филип.

— Ты что… и Хезер видел? — спросила Джанет.

— Позавчера. В Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке… — задумчиво повторила Джанет. — Может, она завязала с ними?

— С кем? — спросил Филип.

— С «Крестовым походом». Ошиваются тут, в Торонто, фундаменталисты[12]. И не только тут. Вроде местных стражей порядка, «комитетов бдительности»[13]. Из «дважды рожденных»[14].

— Что же, Хезер теперь с ними?

Джанет развела руками.

— Это целая история…

— А я не тороплюсь, — сказал Филип.

— Так ты ее ищешь?

— Ищу, угадала. Хезер исчезла при очень странных обстоятельствах. Я беспокоюсь за ее жизнь.

— А не ее отец тебя подослал?

Филип рассмеялся, загасил окурок.

— Скажешь тоже! Видал я его, старик ведет себя так, будто Хезер не дочь ему вовсе.

— А сам, между прочим, повсюду своих шпионов разослал, когда она бросила своих монахинь и явилась сюда из Мексики. — Джанет тряхнула головой. — Я прямо отпала, открываю дверь, а передо мной эти жлобы при полном параде. Закачаешься!

Только теперь Филип понял, отчего ему с Джанет так неловко. Она говорила на старом, уже почти забытом жаргоне шестидесятых; то же он отметил и у Хезер позавчера. Словно они обе выпали из хода времени, а потом шагнули обратно.

— Ну и что ты им? — спросил Филип.

— А что я! — тряхнула головой Джанет. — Папаша немало ей крови попортил. К тому времени она уже слиняла.

— С этими, из «Крестового похода»?

— Ну да… — Тут Джанет с подозрительностью посмотрела на Филипа. — Может, я и тебе зря рассказываю? Может, и ты станешь ей лезть в печенки? Или я совсем чокнулась…

— Чокнулась, — подтвердил Филип. — Я боюсь, она попала в беду.

— Кончай, не может быть, чтоб столько лет, а ты все так же влюблен!

— Ты с ней виделась недавно, скажи, она забыла меня или нет?

— Говорила, ты ее несчастье до самой могилы, — невесело улыбнулась Джанет. — Помню, какие вы были в Париже. Все никак я не могла поверить, что это серьезно. После мы с ней отправились в Индию, на попутках. Случалось, конечно, она… сам знаешь, бывала с тем, с другим, но все твердила, что не то, не как с тобой. Вспоминала часто вашу необыкновенную любовь. Может, так оно и есть?

— Так оно и есть, — отозвался Филип. — Должно быть, потому и пришел к тебе, что не могу ее забыть…

Джанет рассмеялась.

— У нее по-другому… Говорила, что должна бежать от тебя. И бегала, столько лет…

— А почему, объясняла? — спросил Филип, понимая, что уводит разговор от цели, но не в силах побороть желание подробней узнать, как жила Хезер все эти годы.

— Вина, — просто ответила Джанет. — Вечное чувство вины. Сколько мы с ней ни путешествовали, все оно ей не давало покоя. Вина перед миром, перед самой собой, вина в том, что бросила тебя, что изменяла. Даже меня этим заразила… В Калькутте я чуть было вслед за ней к монашкам не подалась. Хезер почти уговорила.

— Но все-таки не подалась?

Джанет рассмеялась.

— Перед Калькуттой мы какое-то время застряли в Катманду. Хезер подыскала квартирку на Фрик-стрит; что-что, а внедряться она умела. В общем, оказался там малый, звали Майкл, курил гашиш и занимался созерцанием. Это тебе не шутка, унция гашиша в день на высоте тысяча триста над уровнем моря! Словом, и мы пристрастились. Только в Калькутте я поняла, что беременна. Мать Тереза дама без условностей, но беременных в послушницы не брала. Пришлось отправиться в Австралию. Там и родила Караллу. А Хезер осталась в Калькутте.

— И до самого дня, как она приехала сюда, вы не встречались? — спросил Филип.

— Нет. Но когда здесь появилась она, сама не своя…

— С чего это?

— Много причин. Католики, кажется, называют это кризис веры. Кто его знает… Хезер все металась, принимать обет, не принимать. Вот-вот посвящение, а она вся в страхе. Будто спала, спала, пора проснуться, а не хочется…

— Как это?

— Трудно объяснить, это надо было видеть… То была у нее мать Тереза вроде подпорки, что ли, а то вдруг подпорка словно и не нужна.

— Ну и порвала бы раз и навсегда!

— Раз и навсегда! — усмехнулась Джанет. — После восьми лет при монастыре! Ей и раньше к жизни не слишком удавалось приспособиться: а уж после монашеского затворничества тем более. Боялась. Словом, ей страшно было подумать, чтоб вернуться…

— И она приехала к тебе…

Джанет кивнула.

— Я ее позвала. Если надумает вернуться, пусть сперва у меня поживет. И месяцев через пять после того, как она звонила, Хезер приезжает ко мне. Говорит, что с орденом покончено, что ей надоело, как вьючное животное, спину гнуть. Смотрю, рясу уже не носит. Конец.

— А дальше?

Джанет опасливо взглянула на него.

— Ты ее отцу не донесешь?

— Нет.

— Ладно…

Она поднялась, подошла к стеллажу с книгами. Вытащила какую-то брошюрку, вставленную меж двух дешевых книжонок о йоге, протянула Филипу. Свернутый пополам продолговатый лист бумаги. На лицевой стороне цветное фото: сверкающий меч, воздетый рукой в кольчужной перчатке. Явно из нержавеющей стали. На развороте короткое воззвание:

ГРЯДЕТ ДЕСЯТЫЙ КРЕСТОВЫЙ

ПОХОД, И МЫ ПРИЗЫВАЕМ ТЕБЯ

В НАШИ РЯДЫ.

История знает девять крестовых походов[15]. Наш — десятый. Десятый крестовый поход явится самым тяжким и самым опасным.

Да что там говорить, он станет величайшим, дерзновенным подвигом.

Он начинается здесь, не медли! Против чего идем мы на битву? Против наркотиков, пьянства, разврата, насилия, преступности в городах, против бесчинства власть имущих. И мы победим, если ты поможешь нам. Если хочешь подробней узнать о Десятом Крестовом, спроси того, кто вручил тебе это воззвание, или заходи к нам, на «круглый стол» нашего сообщества.

Если считаешь, что сможешь нам помочь в Решающем Бою, торопись вступить в наши ряды!

Внизу значился адрес в Торонто, номер телефона. Судя по печати, текст воззвания универсален, рассчитан на распространение в широком масштабе — адреса к нему подпечатывались. Филип взглянул на оборот. Маленькая печать с гербом Соединенных Штатов.

— Вроде относительно безобидная штука… — проговорил он. — Ну а что же все-таки это, «Десятый крестовый поход»?

— На улицу выйди, сразу на них наткнешься! Распространяют брошюрки, деньги выпрашивают. Ясно, что за публика? В метро группками дежурят, по кварталам рыщут…

— И у нас в Нью-Йорке есть нечто подобное, «ангелы-хранители». Правда, ничего религиозного…

— Так и эти не сразу о религии заговаривают, только со второго, с третьего захода! — отозвалась Джанет. — Если судить по рассказам Хезер. Смесь «дважды рожденных» с «фанатами Иисуса». У них и форма особая.

— Синяя плиссированная юбка и белая блузка? — вырвалось у Филипа: так была одета Хезер.

Джанет кивнула.

— А у мужчин синие брюки, белая рубаха. И еще куртки носят с особым гербом. Крест, перечеркнутый буквой «икс». Должно быть, означает римское «десять» — «десятый».

— И часто Хезер посещала их сборища? — спросил Филип.

— У нас в Торонто бывала трижды. Раз как-то на неделю уехала в одно укромное место, на озеро Нипис-синг. Там у них семинар какой-то проходил. Вернувшись, объявила, что забирает вещи, правда, еще пару дней прожила, все убеждала меня тоже вступить.