Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

Глава восемнадцатая

Накануне того дня, когда советские войска вступили в Западную Украину и Западную Белоруссию, ТАСС передало коммюнике о закончившихся в Москве переговорах между Молотовым и японским послом Того. Японцы соглашались на прекращение военных действий с оставлением войск обеих сторон на линии, занимаемой ими, то есть практически на линии монгольско-маньчжурской границы, которую японцы до этого яростно оспаривали; отдельный пункт соглашения предусматривал, что после переговоров на месте обе стороны обменяются пленными и трупами.

На рассвете 17 сентября японцы сообщили по радио, что к девяти утра вышлют своих парламентеров в нейтральную зону, южней высоты Номун-Хан Бурд Обо.

В шесть часов утра Худякову позвонили из штаба группы и приказали приготовиться к встрече парламентеров на участке полка: сделать проход в проволоке, быть готовым самому, подготовить двух человек для сопровождения и ждать дальнейших приказаний.

Худяков приказал снять два метра проволочных заграждений, а в образовавшийся проход поставить двухметровую переносную рогатку. Потом вызвал парикмахера и после бритья надел новую гимнастерку и новую, вынутую из чемодана портупею.

Для сопровождения Худяков и Саенко выбрали Кольцова и старшину – командира комендантского взвода. Старшина был богатырь с виду, а Кольцов ростом не вышел, но Худяков считал, что лихой солдат дороже правофлангового.

Ожидая дальнейших приказаний, Худяков с досадой сказал Саенко, что японцы выбрали их участок, как назло: если бы вышли с белыми флагами к соседу, там их, по крайней мере, встретил бы полковник Сиротин, – есть на кого посмотреть!

– Ничего, пускай на тебя посмотрят, – сказал Саенко.

– А что хорошего? – Худяков с искренним пренебрежением оглядывал свою невзрачную фигуру. – Будут по мне судить, что у нас все такие.

– Эх, Валерий Александрович, – вздохнул Саенко. – Если бы у нас были все такие, как ты, я бы, например…

Разговор прервал Шмелев, вошедший в сопровождении Артемьева, чтобы заранее провести инструктаж, касавшийся порядка переговоров.

Когда инструктаж был закончен, Шмелев сел с Худяковым и Саенко пить чай – до срока, радированного японцами, оставалось еще полчаса. А Артемьев вышел из блиндажа подышать холодным утренним воздухом.

Рано утром Артемьев присутствовал при том, как Шмелев сам просился у командующего пойти на встречу с японскими парламентерами, но тот отказал ему.

– Пусть командир Сто семнадцатого встретит, – сказал командующий. – На его участок японцы с белыми флагами выйдут, пусть сам с ними и разговаривает – его святое право.

Шмелев рискнул возразить, что переговоры требуют его личного участия, но командующий сказал, что это еще успеется, а для начала посылать им навстречу полковника – жирно. Обойдутся и майором.

– Да и его, – кивнул командующий на Артемьева, – можно на время переговоров в звании снизить. Что их баловать!

Так Артемьев оказался временно пониженным в звании до младшего лейтенанта.

И теперь, пока он прогуливался в окопе в этом звании, совершенно забыв, что у него на петлицах не шпалы, а кубики, мимо него сначала раз, потом другой прошел затянутый в рюмочку худощавый капитан. Первый раз он только недоброжелательно посмотрел на Артемьева, недостаточно вытянувшегося при встрече, а во второй раз свирепо сказал, чтобы младший лейтенант подыскал другое место для прогулок – нечего болтаться перед блиндажом командира полка. Сказал это, капитан повернулся и пошел по окопу с такой строевой грацией, что даже его спина выражала презрение к Артемьеву.

Из блиндажа поспешно вышли Саенко, Худяков и Шмелев

– Пора! – сказал Артемьеву Шмелев. – Звонят, что появились, машут!

Они прошли двести шагов по ходу сообщения. Он кончался круглой выемкой с земляным пулеметным столом, на котором был установлен «максим».

Впереди, метрах в шестистах, стояло пятеро японцев; двое размахивали большими белыми флагами.

– Ну что ж, – сказал Шмелев, глядя на японцев, – поднимайте белый флаг. Есть он у вас?

– Есть. Готов, – ответил Худяков.

– Втыкайте и идите.

– А с собой не брать? – спросил Худяков. – У нас и маленькие флажки, чтобы с собой взять, приготовлены.

– Здесь воткните один большой флаг – и довольно с них! – сказал Шмелев.

– Еще раз разрешите уточнить, – сказал Худяков. – Если они нас будут приветствовать, – отвечать на приветствие?

– Разумеется.

– А если будут руки протягивать?

– Ну, уж это глядите по обстановке… – развел руками Шмелев, сам не знавший, что на это ответить.

Артемьев еще раз взглянул в японскую сторону. Японцы стояли все на том же месте и размахивали флагами.

Саенко взял белый флаг, прибитый к толстой палке от японских санитарных носилок, и с силой воткнул древко в бруствер окопа.

Худяков вылез первым, за ним Артемьев, Кольцов и старшина. Около проволочных заграждений Кольцов и старшина забежали вперед, подняли с двух сторон рогатку и оттащили ее в сторону, открыв проход.

Впереди, до самых японских окопов, расстилалось ровное пространство, покрытое мелкими кочками, на которых, как чубы, торчали длинные пучки травы. Среди кочек валялись брошенные японские винтовки; справа, поодаль, виднелось несколько тесно лежавших полуистлевших трупов; слева, прямо из земли, торчало крыло самолета в таком положении, словно весь самолет был боком закопал в землю. То здесь, то там, застряв в пучках травы, не в силах оторваться и покинуть это печальное место, трепетали на ветру исписанные иероглифами полинявшие клочки рисовой бумаги.

Артемьев обошел кучку мин, лежавших рядом с разорванным стволом миномета, и, перестав смотреть под ноги, поднял глаза. Их и шедших им навстречу японцев теперь разделяло всего сто метров. Вдали были видны силуэты вылезших из окопов японских солдат; еще дальше, за пологими сопками, курились чужие дымы – то ли кухонь, то ли костров, на которых японцы жгут трупы.

И Артемьев, и Худяков, и шедшие позади них Кольцов и старшина испытывали в эту минуту одно и то же странное чувство возбуждения, – они шли по открытому месту, по не прибранной после боев ничьей земле, навстречу размахивавшим белыми флагами людям в чужой форме, людям, которых они до сих пор на таком расстоянии видели чаще всего или убитыми, или в последнюю секунду перед тем, как убить их.

– Вы перчатки надели? – отрывисто, на ходу, спросил Худяков.

– Да, – сказал Артемьев и посмотрел на тяжелые кожаные шмелевские перчатки, с трудом влезшие ему на руки.

– Особенно близко не подходите, шага на три.

С точки зрения безопасности эта предосторожность была бы нелепой, и Артемьев понял, что Худяков заранее решил избавить себя от размышлений, подавать или не подавать руку японским офицерам.

Японцы были уже совсем близко. Худяков вскинул голову. Его сухонькое, стареющее лицо стало спокойным.

Два японских солдата приближались, однообразным движением помахивая белыми флагами; трое офицеров – один постарше, два помоложе – шли посредине, между солдатами, придерживая длинные офицерские мечи с черными лакированными ножнами и длинными прямыми ручками.

– Стоп! – скомандовал Худяков, повертываясь к сопровождающим.

Кольцов и старшина застыли, оба молодые, взволнованные, в надраенных до блеска сапогах и заправленных под ремень без единой морщинки шинелях.

– Ждать здесь! – сказал Худяков и вдвоем с Артемьевым пошел навстречу японцам.

Расстояние сократилось до пяти шагов. Шедший посередине коротенький толстый японец остановился, каким-то специальным движением выкатил грудь и, придерживая левой рукой лакированные ножны, правой с коротким лязгом выхватил меч. Описав мечом дугу, он отсалютовал им у правого плеча и, не глядя, с щегольской точностью бросил меч обратно в ножны. Двое других офицеров сделали то же самое, но у одного меч не сразу вошел в ножны, и он, повернув голову и морщась, начал его засовывать. Солдаты, остановившись позади офицеров, одновременно четко бросили левые руки по швам, продолжая держать в правых белые флаги. Худяков и Артемьев приложили руки к козырькам фуражек. Толстый, первым отсалютовавший японец был полковник, двое других – поручик и подпоручик.

– Представитель высокого японского командования господин полковник Канэмару имеет честь приветствовать представителен высокого советского командования, – одним дыханием, правильно строя фразу, но сильно коверкая слова, выговорил молоденький подпоручик, задирая голову и поблескивая очками.

– Майор Худяков уполномочен советско-монгольским командованием на предварительное согласование места и часа переговоров, – по-японски ответил Артемьев.

– Какое место и время для переговоров предлагает назначить советская сторона? – спросил по-японски толстый полковник.

Артемьев перевел вопрос Худякову.

– Ответьте, – быстро и тихо, в самое ухо ему, сказал Худяков, – что место мы выбираем это, а время пусть предлагают сами – мы не торопимся.

Фраза эта, точно переданная Артемьевым и по-японски прозвучавшая еще менее вежливо, задела самолюбие японского полковника, и он выдержал очень длинную паузу.

– Высокое японское командование готово вести переговоры здесь, – сказал он наконец. – Высокое японское командование готово начать переговоры сегодня в шесть часов вечера по токийскому времени. Нет ли у советского командования других предложений?

– Нет, – с удовольствием перевел Артемьев ответ Худякова, – у советско-монгольского командования нет других предложений, оно согласно удовлетворить просьбу японского командования. Кто будет возглавлять японскую делегацию? – быстро добавил он уже от себя, выполняя приказ Шмелева постараться узнать это заранее.

– Главным представителем высокого японского командования будет генерал-майор Иошида, – ответил японец. – Но высокое японское командование интересуется, в свою очередь: кто будет возглавлять советскую делегацию?

– Советско-монгольское командование, – перевел Артемьев ответ Худякова, – не уполномочивало нас сообщать об этом.

Толстый полковник, с неудовольствием сознавая, что попался на удочку, помолчал, потом повернулся и тихо сказал что-то подпоручику; что – Артемьев не расслышал.

– Высокое японское командование, – быстро и заученно сказал по-русски подпоручик, – предлагает установить на месте переговоров три палатки: одну – для советских представителей, одну – для японских представителей и третью, главную, палатку посередине – для переговоров. Высокое японское командование берет на себя труд построить эту третью палатку.

– Хорошо, – сказал Худяков, – но не ближе, чем в трехстах метрах от позиций советско-монгольских войск.

Это соответствовало полученной им инструкции, согласно которой переговоры должны были происходить примерно посередине нейтральной зоны.

– Высокое японское командование, – опять быстро и заученно заговорил подпоручик, – через час пошлет в нейтральную зону рабочую команду солдат. Высокое японское командование надеется, что безопасность его солдат будет обеспечена.