Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы

Смит. Пока шла война, мне сто раз казалось, что после нее все должно перемениться.

Морфи. Должно? Во время войны у нас взяли взаймы душу. А теперь не хотят платить долгов. Банк добрых надежд прогорел, мой дорогой. Если бы мне сейчас было двадцать, я бы, может, возмутился, послал все к черту и пошел к коммунистам. В конце концов они мне, пожалуй, нравятся больше всех остальных. Но мне сорок шесть, и у меня скверная привычка высасывать виски ровно на семьдесят пять долларов в неделю, и ни долларом меньше.

Смит. До войны ты пил на пятьдесят.

Морфи. Это было до войны… А пятнадцать лет назад, когда я еще не начинал выходить в тираж, я вообще мало пил, но зато позволял себе в статьях много вольностей, и мистер Херст ничего – терпел. А теперь я исписался, со скрипом двести долларов в неделю – и точка, и, исключая пакостей про журналистов, я пишу все, что будет угодно моему дорогому хозяину, будь он проклят заодно с твоим.

Смит. Ну, все-таки это не совсем одно и то же.

Морфи. Не совсем? Это верно. Мой – правый край, а твой – правый хавбек. Но, в общем, они из одной футбольной команды… Впрочем, я иногда даже не сержусь на своего. В конце концов, если бы все было наоборот и не Боб Морфи служил у Вильяма Рандольфа Херста, а Вильям Рандольф Херст – у Боба Морфи, я бы тоже не позволял ему писать то, что захочет писать он, а заставлял бы его писать то, что хочу я.

Смит. А чего ты хочешь?

Морфи. Сейчас уже ничего. Я бы хотел ничего не писать и все равно получать свои двести долларов. Но, к сожалению, это невозможно.

Смит. А теперь о том, о чем ты хотел говорить с самого начала: ехать ли мне в Россию? Ты мой единственный друг. Твое «да» – это почти мое «да».

Морфи. Тридцать тысяч?

Смит. Да.

Морфи. Да. Домик в пятидесяти милях от Нью-Йорка – пятнадцать, обстановка – пять. И десять тысяч на черный день, или можешь год сидеть и писать, что захочешь. Что захочешь. Да. Правда, с другой стороны… Но кто я такой сам, чтобы говорить тебе о другой стороне? Да. Соглашайся. Сейчас все сошлось. Несмотря на все свои удачи, наши шефы в тревоге. Они не хуже нас с тобой знают, что половина Америки думает совсем не то, что мы пишем от ее лица. Мы – как привязная борода. Сорвать – и еще неизвестно, как будет выглядеть это лицо. Ты нужен Макферсону из-за твоей первой военной книги о России, которую хвалили даже русские. Это дает тебе объективность в глазах читателей. Именно тебе, и именно сейчас. Да. И выпьем за твою книгу. Хотя почему же за книгу? Какой же дурак пьет за болезнь, когда нужно пить за выздоровление? За твое выздоровление. За твои тридцать тысяч.

Пьют.

Смит. Кстати, Боб, у тебя нет до завтрашнего дня полсотни долларов?

Морфи. Кто же просит у меня денег к вечеру? К вечеру у меня их никогда не бывает. (Выворачивает карманы.) Вот и все, что есть: восемнадцать долларов.

Смит (беря). Ладно. Я вчера кутил с Джесси в ночном клубе и совсем забыл, что мне с утра непременно надо купить эту маленькую штучку. (Вытаскивает из жилетного кармана обручальное кольцо.)

Морфи. Женишься на Джесси?

Смит. Да.

Морфи. Жаль. Она не будет любить меня.

Смит. Почему?

Морфи. Все жены моих друзей не любят меня. Я прохожу перед глазами их мужей как вечное воспоминание об ином, лучшем, холостом мире, а жены не любят этого. Ты ждешь ее?

Смит. Да.

Морфи. Я пойду.

Входит Джесси.

Джесси. Здравствуйте.

Морфи. Вы все не меняетесь,

Джесси. Ведь я вас знаю уже… (после паузы) пять лет.

Джесси. Слава богу.

Морфи. Ну, я пошел. Гарри, совсем забыл. Дай мне мелочи на такси.

Смит. Держи.

Рукопожатие.

Морфи. Доброй ночи. (Выходит.)

Джесси. Он по-прежнему вечно без денег. Ужасная жизнь. Что, посидим здесь?

Смит. Нет, поедем в клуб.

Джесси (смотрит на часы. На них без четверти двенадцать). Но ведь тебе в двенадцать к Макферсону. Ты не успеешь.

Смит. Да, да, верно. Посидим несколько минут здесь. Вот. (Достает кольцо.) Смотри…

Джесси. Вижу. Я очень счастлива.

Смит. Если бы ты знала, как я ночью нигде не мог найти себе места, оставшись один у дверей твоего дома. Почему ты не оставила меня у себя?

Джесси. Гарри, милый, ты же сделал мне вчера предложение.

Смит. Да, и ты приняла его.

Джесси. Да, и я приняла его. Я больше не твоя любовница, я твоя невеста. Я знаю, что ты скажешь: мы с тобой уже не мальчик и девочка. Верно. Но пусть будет хоть сейчас так, как я мечтала в юности. Эти кольца, и хлопоты, и поездки по магазинам, и только что купленный дом, в котором никто не жил до нас и порог которого я переступлю впервые, только приехав с тобой из церкви, – ты понимаешь меня?

Смит (взяв ее за руку). Понимаю.

Джесси. Нет, не до конца. Только такая старая грешница, как я, может с такой безумной силой захотеть вдруг совсем другой жизни. Наш дом. Наш… Пока ты будешь в России, я там все сделаю сама, своими руками. И когда ты вернешься, наш дом станет лучшим местом в мире для тебя, мой бродяга, мой молчаливый, мой седой, мой красивый. (Ерошит руками его волосы, целует его в голову. Смотрит на часы.) Тебе пора к Макферсону.

Смит. Нет, говори, говори еще, я успею.

Джесси. Быть вместе. Надеюсь, что бог меня не наказал и я еще не потеряла возможности иметь детей. И хоть несколько лет прожить, не кочуя по миру и не думая о деньгах.

Входит Гульд.

Гульд. Добрый вечер.

Джесси. Гарри, почему ты здесь? Макферсон через минуту ждет тебя у себя.

Смит. Да. Сейчас я ему позвоню. (Встает.)

Гульд. Ты что ему скажешь?

Смит (встречается глазами с Джесси. Долгое молчание). Сейчас я позвоню ему. (Выходит в вестибюль.)

Гульд. Он согласится?

Джесси. Думаю, да.

Гульд. В этом случае он пробудет в России три месяца. И две недели на перелет туда и обратно.

Джесси. Ну и что же?

Гульд. Я купил домик в Стамфорде. Сорок минут на машине отсюда. Тихо. Никого кругом.

Джесси. Очень рада. Но при чем тут я?

Гульд. В конце концов ваше семейное счастье устраивает не кто иной, как я, и, перед тем как погрузиться в него до конца, ты могла бы в ожидании мужа тряхнуть стариной именно со мной, а не с кем-нибудь другим. Это было бы только естественно.

Джесси. Со вчерашнего дня – нет.

Гульд. Джесси!

Джесси. Ни с тобой и ни с кем другим. Мы с ним заключили союз. Я знаю, как не хочется ему ехать. Но он идет на жертву ради меня. А я пойду ради него. Хотя, впрочем, если говорить честно, отказаться от тебя – это не такая уж жертва.

Гульд. Да, конечно. (Делает несколько шагов, прихрамывает более, чем обычно.)

Джесси. Не надо, Джек. Я знаю о версии с японским снайпером. Но ведь именно я была с тобой в машине, когда мы налетели на этот столб в Маниле. Ты уже забыл?

Гульд. Вот такой злой ты мне нравишься больше всего.

Джесси. Брось. Все равно больше никогда ничего не будет.

Пауза.

Как ты думаешь, Джек? Почему он так долго говорит с Макферсоном? Вдруг он… Нет, не может быть…

Гульд. Почему не может быть? С этим сумасшедшим все может быть.

Входит Смит.

Смит. Задержался? Бармен, три виски.

Гульд. Что ты сказал старику?

Смит (встречается глазами с Джесси, долго смотрит на нее). Что я сказал старику? Я сказал ему: да.

Занавес

Действие второе