Февраль - кривые дороги

— Здравствуйте!

Мама притянула сына к себе и стала целовать. Он как мог отбивался: ему было стыдно целоваться на виду у незнакомого человека, но мама, вздохнув, представила:

— А это, Андрей, твой новый папа.

«Как это «новый»?» — чуть было не спросил Андрюша, но, взглянув на мужчину, осекся. В самом деле, и белый костюм, и очки, и желтые туфли на толстой подошве, и даже зубы — все было новым, будто только что из магазина. Андрюша даже поискал глазами, нет ли где этикетки.

— Но у меня ведь есть папа…

Мать не дала ему говорить.

— А про того забудь! — закричала она. — Не стоит он того!

Стоит или не стоит и сколько стоит, об этом как-то Андрюша раньше не задумывался, но сейчас он посмотрел на «нового папу» и подумал, что он-то, наверное, дорого стоит, рублей сто, а то и больше.

Мама подтолкнула Андрюшу к мужчине, и тот ловко подбросил его высоко над головой. Андрюша сверху посмотрел на мужчину и увидел пятачок на его макушке. От этого пятачка ему вдруг так смешно стало, что он тут же решил: «Попрошу его прочитать записку». Он уже хотел отвести мужчину за сосну, но в это время мама раскрыла сумку и вынула ромовую бабу. Бабу Андрюша любил и принялся с удовольствием уписывать ее за обе щеки, а мать стала рассказывать, как однажды сын, когда еще был маленьким, придя в магазин, попросил: «Мама, купи мне, пожалуйста, мокрую тетку».

Мужчина весело расхохотался и вытер ладонью лоб, а Андрюша тем временем заметил, что пальцы у него с пухлыми подушечками, как у кошки.

«Вот хорошо ему мышей ловить!» — порадовался за мужчину Андрюша, но все же, прежде чем отдать прочитать записку, он решил еще раз проверить его. Так он всех проверял, с кем хотел подружиться.

— А знаете, — доверительно сказал он мужчине, — когда я был большим, а вы маленьким, я вас защищал от фашистов.

— Что ты мелешь, малыш? — усмехнулся «новый папа». — Большим ты никогда не был.

— Нет, был! Был!

Мать дернула сына за руку:

— Замолчи сейчас же!

— Нет, был, все равно был!

Мать еще больше рассердилась:

— Как ты разговариваешь с чужим человеком? Извинись сейчас же!

— Был, был, был! — кричал Андрюша, все больше и больше распаляясь. — И папа говорит…

Он вспомнил про отца и притих.

— А почему папа не приехал? — спросил он.

— Как же! Приедет! Эта цыпа теперь его никуда не пускает.

Андрюша с трудом сообразил, что «цыпа» — это Мояника, и, всхлипнув, нерешительно возразил:

— Неправда. Она бы пустила. Она меня любит.

— Любит? — задохнулась мама. — А кто тебя сиротой сделал? А? Ах она, тварь последняя! Любит! Да ты не смей и вспоминать о ней, поганец!

И мать заплакала. Андрюше стало жаль маму, как она плачет, будто маленькая, но чувство справедливости все же победило.

— Конечно, — сказал он тихо, так, чтобы даже мужчина не услышал. — А почему она мне лодку прислала? Потому, что любит.

Мать подняла голову и как-то странно посмотрела на Андрюшу, а слезы еще быстрее побежали по ее щекам. Она сняла шляпу, положила к себе на колени, и слезы закапали прямо в эту шляпу с большими полями. Вот этого-то и не мог больше вынести Андрюша. Он подошел и неловко обнял маму за шею.

— Не плачь, мам. Я больше никогда… никогда…

Чего он не будет никогда, Андрюша не знал, но упрямо и настойчиво шептал прямо в теплое материнское ухо:

— Слышишь, мам? Никогда…

Скоро они помирились и к тому времени, когда Мария Сидоровна прокричала: «Дети, на п-огулку!» — уже весело болтали под сосной. Но сейчас, услышав голос воспитательницы, Андрюша жалобно попросил:

— Мама, возьми меня домой.

— А разве тебе здесь не нравится? — спросил «новый папа».

— Нравится… Почему не нравится?… Вот только Мария Сидоровна…

— Что Мария Сидоровна? — это спросила уже мама.

— Она меня ругает. И нос у нее вот так шевелится. — И снова попросил: — Возьми, а?

— Я бы рада была, — сказала мама и повернулась к мужчине: — А ты как? Не возражаешь?

Тот на секунду замялся, но потом быстро справился и проговорил сквозь свои новые зубы:

— При чем я? Твой ребенок, ты и решай.

Мама не дослушала его и повернулась к Андрюше:

— Вот видишь, сынок, папа у нас научный сотрудник, и хоть ты и не будешь ему мешать… Ведь не будешь?

— Буду! — пообещал Андрюша и подумал, что, может быть, мама и права: он никогда не был маленьким, а так и родился научным сотрудником. Ну и пусть!

Он ловко сплюнул в сторону и пошел по направлению к столовой, хотя до ужина было еще далеко. Просто Андрюша схитрил, потому что ему стало скучно. А когда ему скучно, он всегда делает что-нибудь наоборот. Из окна столовой он проследил, как мама с научным сотрудником сели в автобус и уехали. Тогда он вынул из кармана записку и пошел разыскивать Марию Сидоровну. Но той нигде не было.

«Вот так всегда, — горько подумал он, — когда она нужна, никогда не найдешь, а когда совсем не нужна, является…»

Он сел под сосну и от нечего делать стал ковырять палочкой землю. Выполз из земли муравей, шмыг-шмыг усами, и побежал по траве. Муравей был весь желтый, будто заржавелый, но перебирал ногами быстро-быстро, хоть и тащил на спине большую соломину. На пути муравья встретилась небольшая канавка, и сначала он никак не мог перебраться через нее.

— Эх ты, дурачок! — посочувствовал ему Андрюша.

И муравей будто услышал его, перекинул соломинку через канавку и перебежал по ней.

Мальчик долго возился с муравьем и не заметил, как сзади подошла воспитательница. Она стояла и молча наблюдала за ним. Андрюша удивился и сказал:

— Мария Сидоровна, прочитайте мне записку, пожалуйста.

Мария Сидоровна нахмурилась, но записку прочла:

— «Анд-юша, папа болен и не сможет к тебе приехать. Будь мужчиной».

Андрюша всегда был мужчиной. Он даже родился им, и потому обиделся, что Мояника не подписалась, как будто и не она прислала ему лодку. Но он не подал виду перед Марией Сидоровной, а сказал: «Спасибо» — и спокойным шагом направился в спальню.

В спальню он, конечно, не пошел. А, улучив минуту, подбежал к забору, отыскал знакомую лазейку и — в лес. По лесу он бежал так быстро, что чуть не сбил с ног березку, что росла на повороте к большой дороге. По этой дороге все прямо и прямо и — в город. До вечера он как раз успеет. Правда, было б куда лучше на автобусе, но ведь у Андрюши ни копеечки. Так что не надо напрасно и время терять.

Мальчик шел легко и уже, наверное, прошел с полкилометра, как вдруг увидел на краю обочины такси.

Переднее колесо было снято и валялось в сторонке, а из-под машины торчали только ноги в растоптанных сапогах. Андрюша не стал беспокоить ноги, а, зайдя спереди, присел на корточки, заглянул под машину. Шофер, обернувшись, увидел мальчика и подмигнул ему. Тот тоже подмигнул и, помолчав для солидности, спросил:

— Что — передок лижет?

— А ты откуда знаешь? — засмеялся шофер.

— Знаю. Мой папа тоже шофер. На такси работает.

— В каком парке?

— В первом. Только там не парк, а одни машины стоят.

Шофер наконец-то вылез из-под машины, стал накачивать скат.

— А как фамилия?

— Хохлов моя фамилия.

— Хохлов, Хохлов… Не знаю. Я во втором. Тогда Андрюша вздохнул глубоко и поднялся.

— Ну ладно. Будьте здоровы.

— А ты куда? — спросил шофер.

— В город.

— Один?

— Я поднимал руку, а меня никто с собой не берет.

— Ты, значит, удрал?

— Ага. Из детского сада. Вон там, на горочке. Шофер нахмурил брови и по-милиционерски уставился на малыша.

— У меня папа заболел, — пришлось объяснить Андрюше.

Шофер гаечным ключом откинул назад кепку.

— Дела, брат. Ну ладно, садись в машину.

Андрюша не дал себя долго уговаривать, хотя и честно предупредил:

— А денег у меня, дядя, все равно нету.

— Разговорчики.

Они мигом докатили до города, и шофер спросил!

— Ну показывай, где живет твоя Мояника.

— А я не знаю, — признался Андрюша.

— Вот тебе и раз. А куда ж ты топал?

— Я забыл.

— Адрес забыл?

— Нет, забыл, что я не знаю адреса.

— Ну а фамилию ее хоть знаешь?

— Нет, Мояника, и все.

Шофер долго молчал, потом стал напевать себе под нос: «Ямайка, Ямайка…»

— Ну, может, где работает, знаешь?

— Забыл.

— Тогда придется назад возвращаться. В детский сад.

— Нет, — сказал Андрюша. — Она на радио работает. Я только говорить не хотел.

— Ну добро, — засмеялся шофер, — это уже координаты. Правда, сегодня воскресенье…

В коридоре студии была мертвая тишина. Вдруг из-за двери высунулось усатое лицо и громко прокричало:

— Тише, запись идет!

Потом оно оглядело шофера и осведомилось:

— На пробу, гражданин?

— Чего?

Громко говорить было нельзя, а шептать шофер, очевидно, не умел и поэтому хрипел, прикрывая рот кулаком:

— Мы вот с приятелем женщину одну ищем. Мояникой зовут.

— Мояникой?

— Да. И коса еще у нее вот такая.

Усы у человека опустились — он задумался.

— А, так это, наверно, наша Ника. Ника Кондратьевна. Только ее нет. Выходной сегодня.

— А это? — шофер кивнул на красный фонарь, который то гас, то снова загорался.

— Диктора ищем, — пояснил усатый, — вот народ и идет. Рабочих дней не хватает. Все свои голоса пробуют. Может, и вы попробуете?

— Не стоит. А адресок ее не знаете?

Усатый подозрительно оглядел шофера, потом скользнул сонными глазами по Андрюше.

— Коммунарская, четыре, квартира восемь.

До Коммунарской было рукой подать. Правда, на повороте их чуть не остановил милиционер. Он уже поднес ко рту свисток, но Андрюша, не долго думая, выхватил из кармана свой, игрушечный, и так оглушительно свистнул, что милиционер растерялся.

Вот и дом номер четыре, и машина мягко присела прямо перед самым подъездом.

— До свиданья. — Андрюша протянул руку.

— Бывай. А квартиру найдешь? Номер восемь.

— Это как ножницы?

Шофер сначала не понял.

— А, ну да. Два колечка.

Мальчик выпрыгнул из машины и огляделся: так вот где живет теперь его папа! Ничего. Дом как дом. И голуби под крышей. С большим трудом он все же отыскал квартиру с «ножницами». Осторожно постучал. Открыла ему молодая женщина, и Андрюша сразу же узнал ее — Мояника! Она была точь-в-точь такая же, как и во сне, только коса была не черная, а рыжая, но это было неважно. А важным было то, что и Мояника узнала его, хотя никогда его и не видела. Глаза ее сразу засмеялись, а потом заплакали, а руки тянулись к Андрюше и никак не могли дотянуться — дрожали.

— Андрей, неужели ты? Ну, не стой же на пороге. О господи!

Она провела его в комнату и посадила в кресло, а сама продолжала стоять, обрушивая на Андрюшу град ненужных, бессмысленных слов:

— Ты есть хочешь, Андрей? У меня сегодня пирог есть — с яблоками. Ты любишь с яблоками?

Ему понравилось, что она говорит ему, как взрослому, — Андрей, но при чем тут пирог, да еще с яблоками?

Он насупился и, глядя в пол, басом спросил:

— Отец где?

Теперь уж Мояника не выдержала и совсем расплакалась:

— В больницу увезли.