Деревня на перепутье
- Автор: Йонас Авижюс
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1966
Читать книгу "Деревня на перепутье"
Товарищ завдетсадом
Каждое утро в одно и то же время по деревне идет Гедрута. Самый маленький на руках, трое сзади топочут. Навстречу — женщины, подростки, старики с ведрами, бидончиками и прочими сосудами с молоком. Мимо проносится Рокас Гоялис на своем фургоне, набитом бидонами, как патронами. С ферм. На молочном пункте сипло пыхтит движок. В открытую дверь валят белые комья пара. Звенят крышки открываемых бидонов, раздаются крики, смех.
— Доброе утро, Гедрута!
— Как дела, Гедрута?
— Здорово, товарищ завдетсадом!
Гедрута хихикает, отвечая на приветствия, и следует дальше со своими гусятами, заглядывая то в один, то в другой двор. И после каждого двора ее хвост все длиннее. На околице уже набирается с десяток малолеток. Слава богу, всех собрала. Можно занимать позиции. И вся орава, гомоня и толкаясь, за хихикающей Гедрутой тащится обратно через деревню. Снова дворы, прохожие навстречу. Снова: «Здорово, товарищ завдетсадом!»
— Сюда, сюда, детоньки. Вот в этот двор. Скорее, скорее! Машина идет! — Гедрута свободной рукой хватает отставших детей и упихивает во двор.
А во дворе стоит хозяйка, уже собравшись на работу. К этой стае цыпляток присоединится и ее малыш.
— Примешь гостей, хозяйка?
Небольшое удовольствие такая банда. Еды-то не жалко, но наследят в избе и вообще… Дети они дети. Ну, что поделаешь, раз очередь подошла.
— Действуй, действуй, Гедрута. Каморка не заперта. Вари, жарь, только поглядывай, чтоб какой-нибудь лягушонок чего-либо да не натворил. Наш колодец-то без крышки. Спичек в руки не давай.
— Кому говорите? Сама четвертого кормлю.
— Знаю, знаю. Другую-то на версту бы не подпустила…
Гедруте смешно. И детям смешно. Они не представляют, как может случиться что-либо плохое, когда с ними тетушка Друта.
Вечером вся стая снова двигается по деревне. Сытая, наигравшаяся, усталая, но довольная. Один-другой с подбитым носом. Но жаловаться домашним не станут: чего доброго завтра не отпустят к тетушке Друте. Снова: «Добрый вечер, товарищ завдетсадом…» Ясное дело, с дружеской насмешкой. Снова дворы, дворы, прохожие навстречу. То у одного, то у другого двора кто-то отделяется, отряд уменьшается, тает, пока не останется самый маленький на руках и трое пискунов сзади. Этих-то никуда не денешь — свои. Суставы онемели, глаза сами закрываются. Умаялась, будто глину уминала. Но на душе спокойно. В ушах гудит детский гомон, крики, плач. Нет музыки прекрасней… Как хорошо, что она вызвалась, а бабы согласились доверить ей своих малышей!
Но вот хлынули дожди, и армия Гедруты с каждым днем идет на убыль. А однажды утром, обойдя всю деревню, она не собрала ни одного. Вернулась сама не своя. На полдороге встретила брата. Пожаловалась ему, но тот только посмеялся.
— Ну и хорошо. Экстра! На что тебе эта банда сопляков? Трудодней, значит, не выписывают, а пачкотни сколько.
— Мне идут за декретный.
— Раз идут, значит, полагается.
— Э-э, был бы на моем месте, так бы не говорил…
Пятрас взмахнул рукой, поправил шляпу и двинулся дальше. Бессмысленный разговор. Живут они мирно, но есть вещи, из-за которых им никогда не найти общего языка.
Хутор Бузаускасов на пригорке. Какой-то мужчина ходит под окнами, заглядывает. А, да это Кляме Ястребок! Хилый, серый лицом. Ни крупицы былой удали. Беда приключилась с парнем. Недельки две назад мчался на грузовике пьяный из Вешвиле и налетел на едущую бабу. Точнее, лошадь понесла и налетела на него, еще оглоблей ветровое стекло вышибло, но разве это объяснишь? Лошади-то копыта оторвало, бабенку-то в канаву швырнуло. Если умрет, будет худо.
— Виноват, ядрена палка, — под газом был. Не надо было пить. Кто мог знать… Если бы лепгиряйские пареньки ту клячу перед тем бы не напоили, она бы не понесла… Оба пьяные, а отвечать одному, ядрена палка.
Гедрута отперла дверь, и вся семья вошла в избу. Не первый раз она слышит жалобу Кляме и не первый раз его утешает:
— Что уж тут поделать. Беда с каждым может случиться. Может, еще не умрет баба…
Кляме Истребок нехорошо смеется. Не умрет… Тогда — еще хуже — останется инвалидом и суд присудит возмещение. Нет уж, ядрена палка! Пускай лучше подыхает! В тюрьме отсидит. И там люди живут. Будто Винце Страздас пропал?
— Бедный мой Истребок…
Эти нежные, полные самого искреннего сочувствия слова словно бензину подлили в огонь.
— За гнилое бабье — за решетку! Ну и времена! — Кляме вскакивает, носится по комнате, ломает руки. Из покрасневших глаз хлещут слезы. — Никто не посмотрит, что свой человек, народный защитник, первый после войны кинулся за советскую власть. Пошел вон! В тюрьму, собака! Ох! А было времечко… На цыпочках не ходили, не боялись разине на ногу наступить, если что, не извинялись. Шаг печатали! Раз-два, раз-два! Земля дрожала, ядрена палка!
— Садись, Кляме. Стулья перевернешь.
— И переверну. Всю землю вверх тормашками переверну, ядрена палка. Не умею жить в монастыре. — Он остановился перед Гедрутой — дрожащий, подавленный, но уже остывший, — положил ей руки на плечи и несколько мгновений, тяжело дыша, смотрел собачьим взглядом. — Давай распишемся, Гедрута… Ведь этот один ребеночек так точно мой…
— Двое, — поправила Гедрута.
— Ну видишь! — обрадовался Кляме.
Гедрута положила ладонь ему на плечо, второй пошлепала по влажной шее. Посмеивается, смотрит в глаза, но взгляд говорит: «Нет!»
— Хорошим мужем буду. Мне бы только не пить, ядрена палка. — И он клянется, что больше ни капли не возьмет, даже курить бросит, ругает питье, хоть с каждым выдохом изо рта выходит сладковатый водочный душок.
— Да нет, не надо, Кляме. Поговорим вот, когда пятый будет…
— Видишь, какое дело. Когда человек женатый, при детях, суд иначе смотрит… Глава семьи, кормилец… Могут полсрока скостить.
— Кормилец!
— А как же! Вот буду твоим мужем по закону — и кормить буду, ядрена палка!
— Говоришь, половину скостить могут? — Гедрута долго молча смотрит на его запавшее лицо. Глаза больше не говорят: «Нет!» Они мутные и непроглядные, как река Акмяне после сильного дождя.