Деревня на перепутье

Юренас неожиданно рассмеялся и встал.

— Мы с трудом переносим людей выше себя. Ха!.. Недурно сказано. — Он отвернулся и медленной, качающейся походкой двинулся к двери. — Недурно, совсем недурно, Мартинас Вилимас. Мы, я, ты, он, она… Выше с е б я! Ничего сказано. Классно! — Обернулся, несколько раз прошелся по комнате, опустив голову. Твердо сжатые губы судорожно дергались, словно сдерживая плач, прямые плечи с каждым шагом опускались все ниже. Потом он выпрямился во весь рост, и Мартинас почувствовал на себе властный, пронизывающий взгляд. — Райком не желает и не может тебе диктовать. Партия осудила старые методы руководства. Ты — хозяин колхоза, делай, как находишь лучше. Но посоветовать, указать, поправить тебя мы имеем право. Не только право — это обязанность наша, как руководящих товарищей. Я сказал свое мнение, ты — свое, а чья правда — покажет будущее, уважаемый. Увидим, на самом ли деле в с е было сделано п о в о з м о ж н о с т я м или можно было добиться кое-чего большего. Прошу не понять меня неправильно. Мы не приказываем, не требуем, мы только советуем, учим, выражаем с в о е мнение.

Юренас широким движением нахлобучил фуражку и, не прощаясь, вышел во двор, с преувеличенной вежливостью закрывая за собой каждую дверь.

Мартинас сидел сгорбившись за столом, слушая раздражающее дребезжание стартера — шоферу никак не удавалось завести мотор. Наконец машина уехала, но металлический скрежет долго не смолкал в ушах.

«Надо было проводить…»

«Какого черта? Сам ведь выбежал не попрощавшись…»

«Нехорошо… Все-таки надо было…»

«М ы не приказываем, не требуем…» М ы! И тон-то каков! Что это? Предупреждение, совет, угроза?»

«Как бы там ни было, не очень-то ты его порадовал. Не очень…»

Мартинас дрожащими пальцами придвинул к себе лист бумаги. Сводка. Ячмень, овес, кукуруза. Гектары, гектары, гектары… Мертвые, коварные цифры. А за ними? «Мы выражаем свое мнение…» Но у н а с ведь тоже есть с в о е мнение. И нам дано право его высказать! Высказать и сделать выводы. Сделать выводы и оправдать их на деле. И оправдаем, товарищ Юренас! Не надо думать, что у других нет головы на плечах…

Мартинас встал, и, все еще ощущая нервную дрожь во всем теле, заходил по комнате.

«Я ли это? — думал он, охваченный тревожным удивлением. — Тот ли человек, у которого т о ж е всегда было свое мнение, но, увы, он никогда не мог защитить его до конца. Видел, что черное на самом деле черное, а не белое, как иногда говорили, спорил и… проигрывал. Боязнь, презренная боязнь перестраховщика… А сегодня…»

Мартинас улыбнулся усталой, но гордой улыбкой. Грудь залила волна чувств — добрых, благородных чувств, которые всегда вознаграждают нас мгновением полного счастья за честное отношение к своей совести.