Поющие барханы (сборник)

* * *

Когда скот возвращался с пастбища, Дархан прекратил работу и быстро спустился вниз по склону Кенгира. Ребятишки, спешившие доиграть свои игры, пока не зашло солнце, захлопали в ладоши, загалдели, увидев его: «Рачок-ата идет, ассалаумагалейкум!» Он прошел мимо них, помахав рукой. Аульчане занимались своими обыденными делами. Кто с кобылой возился, кто корову доил, кто овец загонял в хлев.

В год, когда умерла его старуха, Дархан лишился всей своей скотины. В Жыланды были у него дальние родственники, они выделяли ему молоко на чай; иногда он покупал молоко у соседей и заквашивал айран. Особенно трудно было летом. Донимала проклятущая жажда — аж язык присыхал к нёбу. Тогда Дархан ходил по соседям, у которых были кобылы, и угощался у них чашкой-другой кумыса.

Однако с тех пор, как ему взбрело в голову возводить себе могилу, люди отшатнулись от него, поговаривать стали, что Дархан с ума спятил. Он почувствовал их настороженность и молчаливое осуждение и перестал стучаться в соседские двери. Потом пошли толки, что это, мол, проклятия Багзии доконали его, уж слишком долго поминала она его недобрыми словами. Дархан совсем перестал показываться на людях, избегал встреч и бесед с аульчанами.

С того дня, как он занялся необычным своим строительством, время стало лететь незаметнее. Это его устраивало, ибо, оказавшись на пенсии, он буквально не знал, куда девать себя от безделья. Устраивать-то устраивало, да не совсем: обрекать себя на одиночество среди людей, когда прежняя жизнь, которой он жил сам долгие годы, продолжала кипеть вокруг, тоже было несладко. Ох, несладко! Временами он страдал особенно остро от одиночества, клял себя за свою затею, обрекавшую его на разлад с аульчанами. Как курносый не может скрыть своего носа, а умелец — своего дела, так и Дархан: как ни сторонился он людей, как ни упорствовал в своем занятии, а старость, подкатившая к нему, напоминала ему о бренности короткого человеческого существования. Подсказывала, нашептывала ему: «Напрасно ты, старик, отдаляешься от подобных себе, обижаешься на них; всех вас, хороших и плохих, добрых и злых, ожидает один и тот же печальный финал. Зачем тебе раньше срока обряжаться в саван грядущей последней минуты?»

Никто из аульчан, конечно, не догадывался об этих его колебаниях и тоске одиночества. Соседи приняли отчуждение Дархана как поведение, присущее его натуре, и все-таки осуждали его за это.

Дархан шагнул в свой приземистый дом, сполоснул руки водой и стал разводить огонь в очаге; когда он начал прилаживать к треноге закопченный чайник, из соседнего дома прискакал мальчонка и выпалил:

— Ата, вас отец чай пить зовет!

Дархан, продолжая раздувать огонь в очаге, поинтересовался:

— Разве отец вернулся с работы?

— Вернулся, — поддакнул мальчик.

— Тогда передай, сейчас приду.

— Скорее приходите, ата, не медлите, у нас мясо с огня снимают, — сообщил мальчик и припустился домой.

Дархан снял с огня чайник и направился к соседу.

Тот и взаправду ждал его; мясо дымилось на дастархане.

— Аксакал, проходите! — когда Дархан появился на пороге, хозяин засуетился, встал, уступая ему дорогу. Решили, видно, соседи побаловать себя лишний разок мясом в этот тихий вечер. Баранью голову с пустыми глазницами поднесли Дархану.

— Аксакал, это тот самый хромой баран, которого вы, помните, не раз пригоняли к нам с пастбища. Не зря ведь в народе говорят: хромая овца больше жира нагуливает, потому что лежит много. Так что у нас сегодня вкусная еда; вот мы и решили пригласить вас специально по этому поводу, отведайте наше угощение. В этом вашем Жыланды и стариков-то почтенных не осталось, кому можно было бы по праву преподнести голову. Бороды многие таскают, да больно пьют, окаянные, толком и благословения дать не могут и расположения своего доброго выказать, — произнес хозяин дома, плотный коренастый мужчина лет пятидесяти.

Разговорчивым, метким и находчивым в слове был хозяин.

— Наши деды мудрость изрекли: «Коли есть кобыла у тебя — так ее бог послал; коли есть дом у тебя — так его баба тебе помогла построить». Келин[4] ваша резковата, с норовом, ни с кем из старших не хочет общаться, только с вами, Так и заявляет мне: соседями, мол, с другими будем, и все. никаких там общих посиделок за дастарханом… Такая вот она у меня строптивая, — он похлопал по спине сидящую рядом жену и самодовольно расхохотался.

Дархан взял исходящую паром голову и, отрезав правое ухо, передал его мальчонке, который прибегал приглашать его; потом он сноровисто и с удовольствием разделал всю голову, угостив ее частями всех, согласно их возрасту и полу, кто присутствовал за дастарханом.

— Так, ради справедливости надо признать, что и сами-то вы недавно поселились в Жыланды. Еще успеете общение да дружбу завести с соседями, — отметил спокойно Дархан. Высказывался он нынче неторопливо, чтобы не навязываться со словами да суждениями. Найдутся еще такие, что поспешат, сочтут необходимым наговорить всяких слов новому начальнику разъезда, подластиться к нему, стать поверенным в его делах.

Хозяин широко улыбнулся и с аппетитом дожевал кусок, предложенный ему только что Дарханом. Быстро вытер губы и обратился к гостю:

— Верно, верно, аксакал. Я и в самом деле не успел еще познакомиться как следует со здешним населением. Наши предки говаривали: «Из одного бревна дом не построишь, а один жигит не сможет быть судьей». Без народа гору не одолеешь; так что, пока ноги целы, а голова ясная, постараюсь достойно нести службу, которую доверило мне правительство; берите мясо, угощайтесь, — с этими словами он протянул свою огромную ручищу к блюду, закрыв ею почти половину мяса.

Старик, усмехаясь про себя, выслушивал преисполненные достоинства и гордости слова нового начальника, — «можно подумать, ей-богу, что все шесть поколений казахов перешли к нему в подчинение», — но отмечал при этом удовлетворенно: «Говорить жигит умеет и на язык остер».

— Аксакал, — вкрадчиво спросил хозяин, — мы с вами сидим сейчас за благословенным обедом, откройте мне правду… Действительно начальник, ну, мой предшественник, был человек малодушный, трусоватый, не мог, как гласит пословица, обеда между двумя собаками поделить? Верно ли это?

Дархан насторожился: «Почему он об этом у меня спрашивает, с какой целью?» Присущая ему осторожность удержала его от необдуманного ответа.

— Откуда мне знать, дорогой! Люди, ведь они не ошибаются, зазря не будут напраслину возводить.

— Ну вот, я так и думал, — обрадовался хозяин.

«Как бы хвастунишкой он не оказался, обыкновенным пустобрехом», — усомнился вдруг старик в своем хозяине.

Когда мясо было съедено и подали сурну[5], начальник опять улучил момент для расспросов.

— Аксакал, есть народная мудрость: «Зло — под ногами, добро — на верхушке дерева». Метко сказано… Вы вот сорок лет в этом Жыланды трудились, горели на работе: дровами, как говорится, входили, золой выходили. Чем можно объяснить, что этот ваш долголетний труд не отмечен ни медалью, ни хотя бы почетной грамотой. Разумеется, награды на дороге не валяются, я это понимаю. Когда, например, сидящий перед вами никудышный ваш собрат в бытность свою на разъезде Айгыржал получил орден «Знак Почета», так, я вам скажу, все уважаемые казахи там едва руки на себя от зависти не наложили. — Задумавшись, он сделал паузу, потом возобновил расспросы: — Может, вы крушение поезда допустили?

Разговор потерял для Дархана интерес.

— Чего от бога не скрывал, от людей разве скроешь? — промолвил он с грустью. — Ничего подобного я не допускал. Не было крушений.

Начальник промычал: «Гм-м…»

— Тогда почему же?.. Не понимаю… — он отхлебнул из чашки сурпу. — Отец рассказывал, что когда-то между Семипалатинском и Аягузом большое крушение произошло, случаем не слышали?

— Нет, не слышал. Мало ли их было, крушений, разве все упомнишь? — Гость отодвинулся от дастархана. Вопрос жены — «Чай будете пить?» — почему-то разъярил начальника.

— Какой казах испрашивает разрешение на угощение гостя?

Старик не понял причину внезапной перемены в настроении соседа. Неловко ему стало, он решил, что обмолвился каким-то неосторожным словом. Посчитав дальнейшее свое пребывание за столом излишним, он засобирался уходить.

— Я, пожалуй, пойду, если разрешите.

— Поступайте, как знаете, — бросил начальник, все такой же хмурый и недовольный.