Вавилонская башня

– Смею полагать. Я основательно его обмыслил.

– Должно быть, потребовалось немало хитроумия и мастерства.

– Это меня не устрашило. Я трудился, пока не достиг желаемого.

– И вы замыслили его в первые наши дни в замке? Или даже ранее?..

– Да, он всегда занимал меня.

– Скажите, Кюльвер, вы замышляли его отвлеченно? Или с самого начала он был предназначен мне?

– С самого начала. Он повторяет размеры и форму вашего лона, изучить которое я имел немало случаев.

– И в день нашего прибытия вы знали уже, что здесь все и кончится?

– Не все, – поправил Кюльвер. – Кончится лишь ваше существование. Если механизм мой рассчитан верно, в чем, впрочем, не сомневаюсь.

– Против прожектеров ирония бессильна, – заметил полковник Грим.

– Ирония бессильна, когда между ног тебе вставляют машинку, сделанную из ножей и бритв, – отвечал Турдус.

– Ирония – последнее утешение перед смертью, – проговорил Самсон Ориген. – Да и самая смерть послужит этой несчастной утешением. А наш Прожектер чаемого не обретет. Не знаю, хватает ли ему ума понять, что повторение опыта едва ли усилит восторг. Пора бы нам озаботиться собственным побегом. Что скажете, друзья? Мы будем действовать чуть хитрей и жесточе, чем эти двое невинных.

– Вы, кажется, утверждали, – усмехнулся Грим, – что лучше всего не родиться, а коли уж родился, то поскорей умереть? Зачем вам бежать из замка, где смерть ближе с каждым днем?

– Я отказался от плотского наслаждения, – возразил Ориген, – и не желаю умереть, оттого что некто в тщетной за ним погоне вознамерился извлечь его жалкое подобие из мук моих или еще чьих-то. Думаю, мы отыщем способ ублаготворить нашего Прожектера и самим получить желаемое.

– Это против ваших принципов.

– Зато в согласии с вашими, mon Colonel[206]. Мы ждем от вас самого решительного содействия.

На обложке «Балабонской башни» – черный замок на фоне ночной синевы, с белой луной, оседлавшей одну из башенок в нарядном диснеевском вкусе. Стрельчатые окна мигают из полумрака белым. К замку тянется и исчезает в тяжких воротах витая вереница полуодетых людей, по преимуществу женщин с распущенными волосами, в платьях «ампир», перехваченных под низко открытой грудью, волнуемых ветром и льнущих к телу. Эти странники – отчасти из-за тонких, льнущих одежд – напоминают прихожан у Палмера, извилистой тропой идущих ввечеру из церкви где-то в долинах Кента. Вся обложка в три цвета: кобальт, черный, лилово-розовый. Буквы черные, готические, как их любили стилизовать в конце XVIII века:

Джуд Мейсон.