Санта–Барбара II. Книга 3

Круз попросил жену погулять с Брэндоном в парке, а сам снова поднялся в кабинет доктора Денисона.

— Доктор, у вас в центре есть литература по этой болезни?

— Да, у нас большая библиотека и там можно отыскать материалы.

— Я могу с ними ознакомиться?

— Пожалуйста. Сьюзен проводит вас.

Он вызвал сестру, и та отвела Круза в читальный зал библиотеки центра. Она быстро нашла нужную брошюру, отпечатанную на ксероксе.

— Это все, что у нас есть, если не считать специальных исследований, но они еще не подготовлены. Есть несколько публикаций в научных журналах.

— Составьте, пожалуйста, мне их список, — попросил Круз, — пока я почитаю эту.

Он развернул перед собой тонкую брошюрку, она начиналась списком детей больных ЛД, которые прошли через этот центр ребенка. Строчки текста поплыли перед глазами Круза, он выхватывал взглядом только отдельные слова: гиперактивность, уход в себя, потеря слуха, слепота, смерть, мутизм, постепенное нарушение походки, потеря зрения, потеря слуха и вновь смерть. Все пятнадцать случаев и после каждого стояло это ужасное слово — смерть.

Сердце Круза сжалось, надежды не было никакой. Он уже представлял себе все, что стоит за этими страшными словами. Он видел, как Брэндон будет постепенно умирать, а он, Круз, ничего не сможет сделать для него. Это самое ужасное — ощущать свою беспомощность.

И ничто — ни связи, ни деньги, ни желание помочь не могут спасти Брэндона. Он обречен.

Да, доктор Денисон говорил правду. Брэндона невозможно спасти.

Но Круз противился этим мыслям.

В человеке всегда последней умирает надежда, и Круз заставил себя поверить, что Брэндона можно спасти.

Он всегда говорил на службе, что нет невыполнимых заданий, нужно иметь только желание. И хотя медицина — это не служба в полиции, Круз понимал, все решает устремленность к цели.

Он поднялся из‑за стола и подошел к медсестре.

— Пожалуйста, — попросил он, — если можно, сделайте мне копию этой брошюры.

Девушка с пониманием кивнула.

— Я сделаю все, о чем вы меня просили, мистер Кастильо. Я думаю, вам сейчас лучше побыть с женой и сыном, а через час я найду вас и все отдам вам.

— Спасибо…

Круз вышел из библиотеки.

Пока они ехали в Санта–Барбару, Сантана держала себя в руках, лишь слезы катились по ее щекам. А Брэндон, не подозревая о своей участи, мирно дремал.

Круз понимал, с этого дня его жизнь круто изменилась. Он не может теперь себе позволить расслабиться ни на минуту. Вся ответственность лежит на нем, хотя что он может сделать? Найти лучших специалистов? Конечно, можно попытаться, но изучив список литературы, Круз понял, что доктор Денисон говорил правду — Лос–анджелесский центр ребенка — единственное место в мире, где занимались изучением лейкодистрофии.

Теперь он уже не видел пейзажей за окном, не замечал проносившихся мимо автобусов, машин. Его мысль лихорадочно работала.

Круз поставил перед собой задачу спасти Брэндона и должен был выполнить ее во что бы то ни стало.

Но с чего начать? За что взяться? Чем можно помочь смертельно больному мальчику?

Круз умел обращаться с пистолетом, с наручниками, с полицейской рацией, с машиной. Но он не был врачом, он не имел ни малейшего представления о том, как протекают болезни, все его познания в химии ограничивались школьной программой.

Но Круз с удивлением отметил, что даже та крупица знаний, которые сохранились в его памяти, внезапно приобрели ясность. Перед его внутренним взором проносились длинные цепочки органических молекул, химические символы. В памяти всплыло все, когда‑нибудь прочитанное о работе мозга, о биохимии. Он представил себе нерв, окутанный жировой оболочкой. Он видел, как эта изоляция разрушается, изъеденная длинноцепными жирами.

— Ведь должно быть спасение, — шептал Круз, — все это можно остановить.

«Нужно найти способ, как проникнуть в процессы, вмешаться в них. Ведь это так просто, мы уже знаем, какая молекула разрушает изолирующую оболочку. Нужно только убрать эти жиры из организма Брэндона. Все просто, но как это сделать? Ведь я не могу вмешаться в процесс, который не вижу, который происходит на микроуровне. Но ведь кто‑то же должен это сделать. Врачам легко рассуждать о том, что смерть одного ребенка, поспособствует спасению другого. Но Брэндон‑то у нас с Сантаной один. Мы не можем позволить ему умереть, мы никогда не простим себе этого…»

За окном автобуса сгущались сумерки, в салоне вспыхнул синеватый приглушенный свет. Пассажиры немного оживились, до Санта–Барбары оставалось совсем недалеко.

В темноте ночи флуоресцентно вспыхивали белые гребни волн океана. Сквозь рокот двигателя можно было услышать шум прибоя.

«Я не имею права на промедление.

Ведь доктор Денисон сказал, что у нас есть всего лишь полгода, а мы с Сантаной должны успеть раньше…»

Брэндон мирно посапывал на плече у Круза, и мужчина обнял мальчика.

Несколько дней Круз Кастильо провел в полном замешательстве. Он не знал, с чего начать. Он обзвонил всех своих знакомых, кто имел какое‑нибудь отношение к медицине, и всех умолял найти доктора, который смог бы вылечить Брэндона от лейкодистрофии. Но даже те медики, которые находились среди его знакомых, никогда не слышали о такой болезни. И Круз было уже совсем отчаялся. Он на всякий случай оставил всем врачам, к которым обращался, свой телефон и теперь сидел, не отходя от аппарата.

Но телефон молчал: ни единого звонка за полдня.

Круз сидел на диване, обхватив голову руками, и мерно раскачивался. Сантана боялась обратиться к нему.

А Брэндон как будто бы ничего не подозревал о своей болезни. Он временами забывал, что почти полностью потерял слух и продолжал так же весело бегать по дому, громко хохотать и приставать к матери с просьбами. Та старалась ему ни в чем не отказывать, и Брэндон, казалось, почувствовал эту слабинку Сантаны. Он стал просить то, о чем бы никогда раньше не попросил мать, и та безропотно выполняла все его просьбы.

Круз вздрогнул, когда раздался звонок, и тут же схватил трубку.

— Круз Кастильо слушает.

— Это говорит Ридли.

— А, это ты, — Круз тяжело вздохнул, — что‑нибудь случилось в управлении?

— Да нет, Круз, все в порядке, я бы не стал тебя беспокоить по пустякам, но по–моему, кое‑что сдвинулось с Брэндоном, по–моему, я нашел выход.

Круз тут же оживился.

— Ридли, говори скорее, я не могу ждать!

— Так вот, слушай. Ты знаешь судмедэксперта, — и Ридли назвал какое‑то длинное имя.

Круз напряженно копался в своей памяти, наконец вспомнил, что года два назад обращался к этому специалисту из Сан–Франциско. Нужно было поставить необычный эксперимент, и этот врач помог.

— Да, Ридли, я помню этого специалиста. Что ты хочешь сказать?

— Нет, Круз, специалист здесь ни при чем. Но я позвонил ему, и он мне сказал, что есть один врач, который занимается чем‑то очень похожим.

— Кто он? Говори!

— Сейчас, записывай, я дам тебе его телефон.

И Круз записал телефон Центра диетологии в Сан–Франциско.

— Как ты говоришь, имя этого врача?

— Доктор Хайвер, — повторил Ридли, — Людвиг Хайвер.

— Хорошо, спасибо тебе, я никогда не забуду этой услуги.

— Да что ты, Круз, не стоит благодарности, я буду рад, если вашему малышу пригодится моя помощь.

Круз тут же нажал пальцами на рычаг аппарата и набрал номер в Сан–Франциско.

К телефону долго никто не подходил. Наконец, на другом конце провода отозвался высокий женский голос.

— Приемная доктора Хайвера. Вас слушают.

Круз внезапно растерялся, он не знал с чего начать.

— Я вас слушаю, — повторила медсестра.

— Мне нужно срочно поговорить с доктором Хайвером.

— Он сейчас занят.

— Мне нужно очень срочно поговорить с ним!

— По какому вопросу? — голос немного смягчился, и Круз понял, что сможет сейчас уговорить медсестру связать его с доктором Хайвером.

— У меня очень болен ребенок. Ему восемь лет и дело не терпит отлагательства.

Сестра немного помолчала.

— Подождите, я попытаюсь для вас что‑нибудь сделать.

Она отложила трубку, и Круз услышал в наушнике легкие шаги, звук открываемой двери. Затем раздались невнятные голоса: мужской и женский. Мужчина был явно недоволен, а женщина пыталась его уговорить.

В душе у Круза Кастильо похолодело. Он боялся, что трубку вновь поднимет женщина и скажет, что ничего не смогла для него сделать.

Но вскоре раздались тяжелые шаркающие шаги. Круз молил бога, чтобы это оказался сам доктор Хайвер.

Наконец, он услышал, как трубку берут в руки, раздалось покашливание и густой бас произнес:

— Доктор Людвиг Хайвер вас слушает.

На этот раз Круз уже успел приготовить первую фразу.

— Доктор Хайвер, мой сын болен лейкодистрофией.

— Когда был поставлен диагноз?

— Три дня тому назад.

— Кто поставил его?

— Доктор Денисон из центра ребенка в Лос–Анджелесе.

— Хороший специалист, — тут же ответил доктор Хайвер, — я ему полностью доверяю.

— Но он говорил нам, что эта болезнь неизлечима.

— В принципе да, — немного помолчав ответил доктор Хайвер, — но мы сейчас проводим исследования, у нас есть группа детей, больных этим недугом. И если вы дадите согласие, мы можем включить вашего сына в группу. Сколько ему лет?

— Восемь, — тут же ответил Круз Кастильо.

— Когда вы сможете приехать?

— Мы выезжаем тотчас же.

— Но я не даю вам никаких гарантий и скорее всего, болезнь не поддастся лечению.

— Но ведь это наш единственный шанс, доктор Хайвер, поэтому я и согласился.

— Я предупрежу, и вас тотчас же по приезде направят ко мне.

Круз даже не успел поблагодарить врача, как тот повесил трубку.

Сантана, стоявшая во время разговора возле телефона в напряженном молчании, тут же спросила:

— Ну как, он согласен?

Круз вздохнул.

— Да, он согласился, но говорит, что никаких гарантий быть не может.

Сантана прикрыла лицо руками, отвернулась и заплакала. Круз видел, как подрагивают ее плечи, он тут же поднялся и обнял жену.

— Сантана, не нужно расстраиваться, ведь у нас еще есть шанс, пока еще ничего не потеряно.

— Но ты же сам слышал, доктора утверждают, что болезнь неизлечима. Я начинаю отчаиваться.

— Не стоит, Сантана, мы еще поборемся за Брэндона, ведь невозможно поверить, чтобы Бог послал ему такие страшные испытания.

— Круз, я все время теперь укоряю себя, мне кажется, это наказание за мои грехи.

— Ну что ты, Сантана, ведь невозможно наказывать детей за грехи родителей.

— Я знаю, но когда я была в храме, мне показалось…

— Не нужно сейчас об этом думать, Сантана, я знаю, тебе там было плохо и ты потеряла сознание.

— Но у меня до сих пор перед глазами стоит скульптура девы Марии с ребенком на руках. Я потеряла сознание, когда увидела, как ее заливает ярко–красный свет витражей.

— Сантана, не время сейчас вспоминать и рассуждать. Мы должны собираться и действовать. Мы едем в Сан–Франциско, сейчас же.

Сантана нашла силы справиться с собой и со своими чувствами. Она бросилась паковать чемоданы. В спешке она никак не могла сообразить, что следует с собой брать и в растерянности стояла над раскрытым чемоданом, держа в руках ночную сорочку.