Санта–Барбара II. Книга 3

Доктор Денисон рассмеялся.

— Нет, это впервые в моей практике. Мальчик мгновенно перестал слышать, а ухо у него в полном порядке. Энцефалограмма мозга тоже нормальная. Может быть, это расстройство слухового нерва, но по–моему, что‑то другое.

— Хорошо, я учту твое мнение, когда они придут ко мне на прием и обязательно поставлю точный диагноз, чтобы не страдало твое самолюбие.

— Не об этом речь, Роберт, я просто видел, как они любят мальчика. Такое встречается нечасто.

— Это потому, Майкл, что у тебя нет своих детей и ты слишком сентиментален. Врачу нельзя отдаваться эмоциям, — посоветовал Роберт Денисон.

— Роберт, меня волнует другое. Неприятности и нервные расстройства обрушились на их мальчика как‑то слишком внезапно. Мать уверяла меня, что он изменился до неузнаваемости практически за одну неделю.

— Майкл, ты же сам прекрасно знаешь, что в жизни бывают полосы неудач, полосы раздражений и счастья. Может, с их ребенком сейчас происходит тоже самое и они даже не успеют доехать до меня, как его болезнь пройдет сама собой.

— О чем ты говоришь, Роберт?

— Да, у меня был такой случай. Мальчик перестал слышать, но потом оказалось, что решил досадить матери и прикинулся глухим, — Роберт мелко засмеялся, — а бедная мать целую неделю водила его по докторам, истратила уйму денег. Ты не попробовал одновременно записывать энцефалограмму и проверять слух?

Доктор Макруй растерялся.

— Честно говоря, нет. Но я даже не подумал, что такое возможно.

— А вот и зря — всякое бывает в жизни. Так что, может, мы с тобой еще посмеемся над этим случаем вместе с его родителями.

— Может, и в самом деле, Роберт, я слишком легковерен, но у меня есть внутреннее чувство, я всегда чувствую чужое несчастье, оно становится моим.

— Поэтому, Майкл, ты и выглядишь старше меня. У тебя уже половина волос выпала, а оставшиеся поседели, — Роберт вновь засмеялся.

— Ну что ж, надеюсь, что ты окажешься прав. Лучше иметь сына лгуна, чем сына глухого. Хотя подожди, Роберт, я вспомнил еще одно. Мать мальчика говорила, что он провел лето в детском лагере, а там было много детей из других стран. И она боится, что ее сын мог подцепить какую‑нибудь неизвестную болезнь. Скажи, к вам в центр не обращались с новыми неизвестными болезнями?

— Майкл, я их приму, выслушаю, а потом все в точности передам тебе, так что не мучай себя сомнениями. Я думаю, они уже собираются ко мне в Лос–Анджелес. Так что до встречи. Как‑нибудь мы с тобой посидим за бутылкой хорошего вина и обсудим все наши проблемы, а сейчас, извини, у меня начинается прием.

— До встречи, Роберт, — доктор Макруй повесил трубку.

Его руки потянулись к ящику письменного стола за сигаретами. Полгода он пытался бросить курить или, в крайнем случае, ограничиться одной сигаретой в день. Одну он уже выкурил с утра, отправляясь на работу, а теперь ему вновь ужасно захотелось курить.

Сантана настояла, чтобы они поехали в Лос–Анджелес на автобусе.

Круз, который не привык, чтобы его возили, чувствовал себя очень неуютно в большом салоне. Он сидел вместе с Брэндоном и смотрел в окно. Мальчика укачало, и он спал, положив голову ему на колени, изредка вздрагивая.

Круз следил за пейзажем, проплывающим за окном. Вот дорога вышла на самое побережье, и автобус летел вдоль кромки пляжа. Круз смотрел на людей и удивлялся, как он раньше мог не замечать чужого счастья.

Только он один, казалось, во всем мире был несчастен. Другие смеялись, могли радоваться, а он даже не мог выдавить из себя улыбку, так плохо у него было на душе. Круз попытался улыбнуться через силу, но не смог. Его лицо словно бы окаменело и Круз не мог заставить себя изменить горестное выражение, застывшее на его губах.

Сантана, сидевшая через проход от них, понимала, что творится на душе у мужа. Но и самой ей было не слаще. Она перегнулась через поручень и погладила сына по плечу. Тот, словно почувствовав, что мать заботится о нем, перестал вздрагивать и уткнулся носом в руки Круза.

Тот ощутил его горячее дыхание и от этого ему стало еще хуже.

Любовь и нежность к сыну Сантаны поднялись из глубин сознания Круза Кастильо. Никогда раньше он не подумал бы даже, что способен на такое глубокое чувство.

В Лос–Анджелесе в центре ребенка лишь только Круз и Сантана объяснили, в чем дело, их сразу же направили к доктору Денисону. Он уже поджидал их.

Выслушав мать и уточнив некоторые детали, он подошел к Брэндону, присел возле него на корточки так, чтобы их лица оказались на одном уровне. Ребенок внимательно смотрел на лицо врача, ожидая от него помощи.

— Дружок, — обратился доктор Денисон к Брэндону.

Тот напряг весь свой слух, чтобы разобрать слова взрослого.

— Дружок, — повторил доктор, — я хочу, чтобы ты побыл у нас здесь три дня.

Брэндон кивнул, показывая, что понимает желание врача. Тот на всякий случай показал ему три пальца.

— Всего лишь три дня, дружок. Твои мама и папа могут побыть с тобой вместе, мы проведем некоторые анализы и узнаем, что с тобой случилось. Хорошо?

Брэндон кивнул.

Сантана и Круз переглянулись, доктор ободряюще посмотрел на них.

— Вот все и отлично.

Центр ребенка располагался на самом побережье недалеко от города. Из окна палаты Брэндона был виден океан, и мальчик, когда выдавалось свободное время между процедурами, любил смотреть на то, как волны разбиваются о берег.

Эти три дня смешались для него в один. Он никак не мог толком понять, чего от него хотят. Доктор Денисон то ударял молоточком по камертону и подносил его к самому уху мальчика. И Брэндон сквозь шум в ушах еле различал тонкий, как писк москита, звук камертона.

— Ну как, ты слышишь? — спрашивал доктор Денисон.

А Брэндон чувствовал себя, словно не выучил урока в школе, он кивал головой, а доктор начинал сомневаться.

— Ты, наверное, обманываешь меня? — спрашивал он, ласково улыбаясь.

Брэндон терялся, не знал, что ответить.

— Ну‑ка, давай попробуем еще.

Вновь возле его уха вибрировал камертон. Доктор что‑то записывал в историю болезни. А Брэндону казалось, что ему ставят отметку, он боялся, что мать или Круз рассердятся на него, если он не расслышит звук этого проклятого камертона. И он напрягался изо всех сил, но звучание расплывалось в шуме.

А доктор придумывал новое задание, он усаживал

Брэндона в глубокое кресло и направлял ему в глаз острый как бритва луч фонарика.

— Ну‑ка, малыш, не щурься, держи глаз открытыми, — доктор Денисон заглядывал на дно глазного яблока мальчика.

Врач недовольно морщился, что‑то его не устраивало. А Брэндон вновь боялся огорчить мать и Круза.

— А теперь слушай меня внимательно, — вновь начинал испытывать терпение Брэндона доктор, — я буду говорить вначале громко, а потом все тише и тише, а ты повторяй за мной.

И доктор Денисон принялся говорить.

— У меня очень хорошая мама.

— У меня очень хорошая мама, — повторил Брэндон.

— Я живу в прекрасном городе, — доктор Денисон сделал шаг назад.

— Я живу в прекрасном городе, — повторил мальчик.

— Меня зовут Брэндон.

Мальчик смутился. Он растерялся. А доктор улыбнулся.

— Ну хорошо, я скажу что‑нибудь другое. Мальчик Брэндон очень хорошо учится в школе.

— Мальчик Брэндон очень хорошо учится в школе, — как эхо повторил ребенок.

Но следующие слова, произнесенные доктором Денисоном, он уже не услышал. До него долетали лишь обрывки слов и, как ни напрягал он свой слух, сложить в цельную фразу не смог.

Доктор Денисон озабоченно наморщил лоб.

— Ну вот что, дружок, ты побегай пока немножко, а я должен подумать.

Брэндон, довольный тем, что от него, наконец‑то отстали, выбежал из кабинета. Доктор Денисон проводил его грустным взглядом и сел заполнять следующую страницу истории его болезни.

А Брэндон уже стоял в холле центра ребенка возле бассейна с золотыми рыбками. Они ему очень нравились. Они не требовали от него слов, не просили повторять глупые фразы. Брэндон лег животом на край бассейна и опустил руку к воде. Он коснулся поверхности воды, и одна из рыбок, решив что бросили корм, подплыла и схватила Брэндона за палец. Ее прикосновение было мягким.

— Хорошая рыбка, — мальчик хотел погладить ее по голове.

Но рыбка, вильнув длинным хвостом, лениво отплыла в сторону. Брэндон принялся подзывать ее к себе:

— Ну подплыви, рыбка. Я поглажу тебя.

Он не знал, как позвать рыбку. Как подзывают котов, собак он знал, а рыб…

«Они, наверное, тоже не слышат», — подумал Брэндон и поманил рыбку пальцем.

Та, на удивление, приблизилась к краю бассейна, и мальчик смог дотронуться до ее золотого зеркального бока.

— Осторожно, — медсестра тронула мальчика за плечо, — не надо так сильно перегибаться, иначе свалишься.

Брэндон хоть и не расслышал ее слов, но понял, о чем предупреждает его женщина. Он послушно отошел в сторону.

— Пойдем‑ка, я отведу тебя к доктору Денисону, он вновь хочет о тобой поговорить.

Когда Брэндон зашел в кабинет, доктор Денисон ждал его возле дверей.

— Я сейчас проведу тебя и покажу одну очень интересную машину.

Доктор взял мальчика за руку и повел по длинному коридору.

Наконец, они подошли к высоким двухстворчатым металлическим дверям с круглыми окнами–иллюминаторами. За ними оказался огромный зал, в центре которого стояла странная машина — огромное металлическое кольцо и кровать на колесиках.

Брэндон увидел за стеклянной перегородкой Круза и мать. Они стояли совсем рядом и напряженно смотрели на него. Брэндон помахал им рукой. Сантана слегка улыбнулась, а лицо Круза осталось таким же озабоченным.

Доктор Денисон передал Брэндона в руки медсестры, и та принялась объяснять мальчику, что от него требуется.

— Сейчас ты ляжешь на этот стол, — она показала рукой на то, что показалось Брэндону кроватью, — а к твоей голове мы присоединим датчики. Ты знаешь, что такое датчики?

Брэндон кивнул.

— Ну отлично, значит ты их не боишься. Ты будешь лежать и думать о чем угодно. Лучше всего о чем‑нибудь приятном.

Брэндон взобрался на стол и лег, вытянув руки по швам. Медсестра возилась довольно долго, присоединяя к голове повязки с датчиками. Влажное прикосновение контактов щекотало кожу Брэндона, и ему хотелось освободиться от длинных, тянущихся к мониторам проводов.

Брэндон прикрыл глаза и принялся представлять себе свой родной город, дом, школу. Мысли уносили мальчика из больницы в те места, где он не должен был беспокоиться о своей безопасности, где за него думали и рассуждали другие — мать, Круз, учительница.

Ему показалось, что если открыть глаза, то он окажется в Санта–Барбаре. Брэндон поднял веки.

— А глаза‑то не открывай, — сказала ему на ухо сестра милосердия, и Брэндон вновь послушно зажмурился.

— Лежи неподвижно, — снова услышал он женский голос возле самого уха.

Брэндон вздрогнул, ему показалось, что это голос матери, но глянуть он не посмел.

А Сантана и Круз, стоя плечом к плечу, с напряжением всматривались в темную глубину огромного зала, туда, где на столе, освещенном яркой безтеневой лампой, лежал Брэндон. До половины он был накрыт простыней, его всклокоченные волосы обхватывали узкие обручи с датчиками.