ПЛАХТА: Юго-Восток

Февраль, март, апрель. Бои велись ожесточенные, мы с мужем — на передовой. Я ведь не связистка, не тыловица. У меня боевая должность — старший стрелок. Женщин в армии принято беречь, но почему-то из ста женщин нашего батальона одна я попала на передок.

До того рокового обстрела была о себе лучшего мнения. Рассчитывала, что на порядок сильнее и смелее. Что выдержу абсолютно все, но произошедшее, выбило почву из-под ног. Это случилось в Славянске в самом центре. Мы стояли на блокпосту. Помимо меня — одни мужчины. Сложно сходить пописать (ходили парами, один второго прикрывал). Я уже молчу о женских делах. Муж знал о моем положении и во время каждого разговора, умолял: «Кристина, подай в отставку. Думай не о себе, не о стране, думай прежде всего сыне. Ты в любой момент можешь оставить его сиротой». Я отнекивалась. Иван в тот момент находился то под Лиманом, то под Святогорском. В самых горячих точках.

В конце апреля наш блокпост обстреляли «Искандерами». Знаете с какой скоростью летит ракета, весящая почти что четыре тонны? Восемь тысяч километров в час. Воронка после нее глубочайшая, до десяти метров. В радиусе шестидесяти метров остается выжженная земля. Я очень испугалась. Никогда не думала, что способна испытывать подобный страх. Один из солдат взял меня за шкирку, как кошку, и просто вбросил в блиндаж. У меня онемели пальцы на руках и на ногах, пропал голос. Лежу, земля сыпется за шиворот, набивается в нос и уши, а в голове только одно: «Костя! Костя! Сыночек!» Когда пришла в себя, позвонила мужу. За каждым словом спотыкаюсь, буксую, ощущение, что во рту три булыжника и три языка. Боже, как он на меня кричал: «И что ты себе возомнила? И кто тебе дал право так рисковать своей жизнью. Настоящие матери подобным образом не поступают. Ты не воин, ты женщина. Развяжи мне руки. Я должен воевать без оглядки на тебя. Дай мне возможность спокойно и сосредоточенно делать свою работу. Что должно случиться, чтобы ты уехала? Тебе должно оторвать руку, ногу, башку? Как ты не понимаешь, это не трусость. Это поступок настоящей женщины во имя своего ребенка». В тот же день я написала рапорт, прибыл Иван и помог мне собраться. На прощание обнял с такой силой, что перед глазами поплыли лилово-сиреневые круги. Промычал: «Самым слабым местом на этой войне во мне оставалась ты».

Я переехала в Ровно и стала заново учиться жить. После взрывов, обстрелов, окопов — тыловой город вызывал раздражение и досаду. Возмущали люди и их беспечность. Народ гулял, пил кофе, обедал в ресторане «Мармелад». Одни удили рыбу, другие устраивали на «Лебединке» фотосессию. Накатило чувство несправедливости. В голове билась мысль: «Почему мой муж без воды, без связи, без крыши над головой, а эти мужчины попивают эспрессо и курят кальян?» Поделилась своими мыслями с Иваном. Его ответ шокировал:

— Ты неправа. Слава Богу, что есть такие места на земле. Для меня главное, чтобы ты с ребенком дышала воздухом, а не гарью. Чтобы вы могли съесть на обед пиццу, посмотреть в кинотеатре фильм про собаку самурая, прогуляться аллеей кованых скульптур. Чтобы наш сын спал в кровати, а не в подвале на поддоне. Засыпал и просыпался в тишине.

Первая неделя выдалась самой тяжелой. Я сломалась, как ломается обод велосипедного колеса. Разъедало чувство вины, что не выдержала испытаний и дала слабинку. Пришлось обращаться за помощью: и медицинской, и психологической. Несколько недель лечила спину, почки, мочеполовую систему (сказались туалеты на пронизывающем ветру, жизнь в полях, в блиндажах). Воду нам подвозили один раз в неделю. Четыреста литров на четырех человек. Умудрялись подмываться и даже мыть голову в таких условиях. Понятное дело, выползала из окопа, как чума. Пятки потрескавшиеся, руки сухие и шершавые, точно у рыбака. Спасал от внутреннего раздрайва Костик. Дышала им, любовалась им, часами слушала его новости и отвечала на все вопросы о войне. Отвечала честно и открыто. После одного из таких разговоров Костик взял гитару и ушел в парк. Стал играть и петь, собирая отцу на тепловизор и машину. Практически собрал! Правда, чуть позже мы объявили дополнительный сбор, и один человек, пожелавший оставаться неизвестным, прислал целых тридцать тысяч гривен. Мы до сих пор не знаем, кто он и как его зовут.

С тех пор встречаемся с мужем на передовой. Вот такие у нас романтические свидания. Он очень изменился. Стал еще тверже, еще сильнее, еще выносливее. Камень. Говорит, что моя любовь дает ему силы и желание идти вперед. Ночью, когда тьма за окном сгущается до цвета черной сливы, задает важные для себя вопросы. «Как ты меня любишь? Расскажи о своих чувствах. Почему выбрала меня, а не другого? Я же не вышел лицом». Я ему долго и подробно рассказываю. И как услышала в трубке голос, и как увидела на перроне затылок, и как в Мелекино его кожа пахла переспевшим морем и Белосарайской косой. Он слушает, не шевелясь, боится пропустить даже междометие.

В марте Иван оказался в самой горячей точке. В самом эпицентре ада. Их колонну разбили, и боевая бронированная машина со всеми вещами сгорела. В ней стояла моя сумка с берцами и формой. Он с несколькими ребятами выжил. Вернулся черный и худой. За десять дней сбросил десять килограммов. Снял носки, сложил в пакет и выбросил.

— Почему?

— Я не менял носки десять дней.

Затем достал из кармана новые, даже с биркой, полностью покрытые плесенью. Рассказал, что прятались в подвале, а в нем — по щиколотку воды. Сухпаек делили на троих. Тот, который предназначался для одного, ели трое.

После этого мы приняли решение обвенчаться. Подошла к капеллану (военный священник) и рассказала о нашем намерении. О чувствах, вере и небольшой проблеме (муж венчался в первом браке). Тот ухмыльнулся:

— В какой церкви скрепляли союз?

— Московского патриархата.

— Это не считается. Иди за платком.

13 апреля мы стали мужем и женой перед Богом. Мечтаем о втором ребенке.

Вот так объединились Запад и Восток. Воистину «Схід і Захід разом». За восемь лет войны на Донбассе, он не перешел на русский язык, невзирая на то, что 90 % воюющих русскоговорящие. Служат ребята из Бахмута, Лисичанска, Кременной. Самое интересное, что говорим в семье на двух языках. Иногда просит: «Переходи на мой язык, ты даже стонешь по-украински».