ПЛАХТА: Юго-Восток

* * *

С мужем служили вместе в батальоне специального назначения «Донбасс». Оба из Донецка. Кареглазые, темноволосые, сильные личности. Надолго никогда не расставались, в разлуке неизбежно возникала подавленность и удрученность. Хорошо помню 2014 год. Нашу воинскую часть перевели в Бердянск, дальше — в Харьков. Осталась в Харькове, мужа перебросили опять на Донецкое направление, а я без него не могу. Ни дышать, ни спать, ни черпать ложкой из тарелки суп. Внутри — не то апатия, не то меланхолия, короче говоря, удручающие чувства, поэтому посидела недельку и рванула за ним. Так мы оказались в старейшем городе Украины. В Славянске. В нем поразило изобилие керамики, соленых озер, лечебных грязей, а еще количество предателей. Тех, кто с нетерпением ждал русский мир. В ноябре 2014 года мы поженились. Я в кои-то веки оделась в белое, на Яне сидел как влитой шерстяной костюм. Нашу свадьбу даже показали по телевидению, а местная газета расщедрилась на красивую и теплую статью. В Славянске родилась дочь и случилось много хорошего. Праздники, путешествия, первое дочкино «агу» и слово «папа». Она так долго папкала, что даже заволновалась, вдруг «мама» никогда не произнесет? Зато Ян млел и превращался в жидкую зефирину. Жили складно, слаженно. По выходным в парке «Шелковичный» слушали джаз. На фестивале «Городской пикник» пили арбузные фреши. Ездили в Святогорск. Мне нравился мурал «Цветущие руки». У нас даже имена перевернуты: я — Аня, он — Ян.

23 февраля у меня появились плохие предчувствия. Предложила: «Давай отвезем Арину в Полтаву к друзьям. Что-то мне хочется ребенка спрятать». Сказано-сделано. Возвращались ночью. Над Харьковом висела огромная красная луна. Такой никогда в жизни не видела, и из меня вырвалось: «Видимо, сегодня прольется чья-то кровь». Он щелкнул по носу: «Дурочка. Какое у тебя больное воображение». Вернулись в город около четырех утра. Ян вырулил на заправку.

— Зачем? Давай заправимся завтра, сейчас слишком поздно, перед работой хоть бы час поспать.

— Нет, лучше сегодня.

Залил полный бак.

Легли, а сон не идет. Растеряли его по дороге. На душе так противно и даже муторно. Скучаю по дочери: никогда раньше не расставались. Неожиданно резкий не то окрик, не то звонок. Ян поднял трубку, а в ней нервное:

— Товарищ майор, началось!

Муж посмотрел на меня странно и отдал приказ, словно рядовому:

— Вставай, собирай вещи и — к дочери.

Сам за секунду оделся и ушел. Я взглянула на наш отпускной чемодан и не смогла к нему прикоснуться. Прибежала в часть, а там… Все куда-то собираются, едут, получают оружие, подписывают бумаги. Никаких признаков страха или паники. Народ собранный, сосредоточенный. Слышу, говорят: «Наши парни на рассвете под Луганском приняли бой». Позвонила подруге. В трубке гул и ее вкрадчивое: «На окраине Харькова идут серьезные бои». Начальник уставший, ощущение, что неделю не спал, поймал в коридоре: «Чего до сих пор здесь? Марш к дочери». Господи, я бы с радостью, но как же муж? Мы с ним всегда вместе. В тот день впервые Ян на меня повысил голос. Затем мигом взял себя в руки и стал умолять. Смотрю, а в глазах — озера:

— Ты что, не понимаешь? Уже обстреливают Ахтырку. Два часа, и они выстроятся под Полтавой. У нас там Аришка.

Во второй половине дня села в машину и прогрела мотор. Муж нарисовал на бумажке карту и отметил маршрут (на случай, если в дороге вырубится интернет). У меня в коленях неритмичная дрожь. 20 января получила права, выходит, за рулем чуть больше месяца. Еще раз набрала подругу, приютившую дочь. Ее голос звучал глухо, испуганно. Шепнула, что прячутся, и что Аришка отказывается от еды. Молча выжала гашетку.

Между Полтавой и Славянском чуть больше трехсот километров, но я добиралась сутки. Путь пролегал через Изюм, Балаклею, Чугуев. В Чугуев уже прилетела первая авиабомба. Из Харькова — поток машин. Некоторые люди стояли на остановках в махровых халатах и домашних тапках на босу ногу. Лица удлиненные, лошадиные. В глазах — юбилейные пятаки. Сама ехала почему-то в летних балетках. Не помню, как так вышло. В Лимане пришлось заночевать. Ввели комендантский час.

В Полтаву прибыла после обеда. Первый вопрос Арины: «Где папа?» Она папина. Бывало, забираю из детсада, а она прячется в шкафчик: «Хочу, чтобы папа за мной пришел». В этот раз разглядела мою усталость и растерянность. Стала задавать вопросы:

— Мама, а зачем русские пришли? Почему они нас убивают?

Впервые не выбирала выражений:

— Потому что они уроды и дегенераты.

Так началась наша жизнь в деревне под Полтавой. Время волнений, переживаний, ожиданий короткого, но такого важного звонка. Прилет в Краматорске, сообщения о гибели лучших друзей, напряженные бои. Ян остался в Славянске, и оттуда приходили не шибко радостные вести. Выходил на связь редко и всегда просил:

— Аня, послушай, уезжай за границу.

Отвечала одинаково:

— Не дождешься. Если уезжать, то только в отпуск всей семьей. Желательно на Мертвое или Средиземное море.

В городе находилось много беженцев. Их было видно. Испуганные, дезориентированные, не в себе. Большинство из Ахтырки. Я смотрела на них с жалостью. Люди передвигались на ощупь и постоянно оглядывались, как дети, потерявшие на вокзале своих родителей. Так продолжалось до апреля. Больше я не выдержала. На Пасху с мужем поругалась. Причину не помню, видимо, сдали нервы. На следующий день позвонила, извинилась и объявила, что переезжаем с дочерью в Днепр. Там решила снять квартиру, выйти на работу, Арише подыскать няню. Ян изъявил желание помочь с переездом и отпросился на сутки. Встретил на вокзале красивый, собранный, родной. Твердый затылок и большие крепкие руки. Я его часто называла: «мой гризли». Дочь прыгнула на шею и стала целовать почему-то глаза. За каждым поцелуем трогательное: «Люблю! Люблю! Люблю!»

Ян знал город, как свои пять пальцев, ведь его служба начиналась в Днепре, вот и устроил нам экскурсию. Водил обедать, показывал Екатерининский бульвар и парк Глобы. Я привезла ему кроссовки и спортивный костюм. Он переоделся и неустанно повторял: «Ты даже не представляешь, как я соскучился за обычной одеждой. Хожу, словно босой». Долго плескался в душе. Медленно пил чай. Не выпускал из объятий.

На следующий день вернулся на службу, а мы остались. Тут же нашлась хорошая няня (выпускница педагогического) и они с Аришей стали настоящими подружками. Я вышла на работу и радовалась, что хоть что-то могу сделать для приближения победы. Муж изредка нас навещал. Умоляла его перевестись, но он даже слушать не хотел:

— Донецк мы оставили, Славянск не отдам.

Я выросла в неполной семье. Мою маму отец бросил беременной и уехал в Россию. Больше о нем никто никогда не слышал. Поэтому очень радовалась, что у Ариши есть и папа и мама. Что у нас крепкая дружная семья. По Яну невыносимо скучала. Однажды так накатило, что полночи проплакала, а утром твердо решила его проведать. Посадила Аришу в машину и двинулись в путь. В дороге ему позвонила. Он кричал:

— Ты что, сумасшедшая? Ты хоть понимаешь, в какую лезешь петлю?

Я ничего не понимала. Просто хотела увидеть мужа. Приготовить ему ужин, послушать новости, вместе помолчать. Дело было летом (конец июня), а машина оставалась на зимней резине. На блокпостах спрашивали:

— Куда?

— К мужу.

Кто-то желал счастливой дороги, кто-то кричал: «Тогда почему так долго стоим? Быстро проезжайте!» С собой — по мелочам: конфеты, женские сигареты, пакетик изюма и кураги. Сигаретами угощала пацанов. Они брали, прикуривали, улыбались: «Сейчас не до гендерных вопросов». В ночь по приезду спали в подвале. Случился авианалет, и до меня дошло, на какую опасность обрекла себя и ребенка.

Летом Яна отпустили в отпуск, и он провел с нами целую неделю. Мы сняли в загородном отеле номер, спали до полудня, объедались мороженым. Играли в слова, ходилки, устраивали подушечные бои. Там муж учил Аришу плавать. Она при папе так и не поплыла. Освоила плаванье совсем недавно.

1 сентября дочь шла в первый класс, и мы с нетерпением ждали Яна. Думали устроить семейный праздник. Накануне специально отпросилась пораньше с работы, чтобы купить его любимые продукты: сыр с голубой плесенью, виноград и мед. Красную икру и свиную печень (обожал печеночный торт). Вырулила на парковку, звонок:

— Прости, планы изменились.

У меня внутри — зеленая тоска. Тащу пакеты, а белый свет не мил.

На следующий день Ян поздравил Аришку по телефону и пожелал веселых школьных лет. Прислал для дочери розы и ноутбук. Я нарядила дочь в льняное платье, вплела в косы цветы. Она шла на свою первую линейку настоящей украинкой. По рукавам и подолу — вышивка, белые сандалики, в руках характерный букет. В нем и подсолнухи, и бархатцы, и хмель. К нам заглянули две мои подруги и привезли гостинцы. Мы гуляли в парке, фотографировались, отправляли папе снимки. Он комментировал: «Я с вами. Какой же вкусный этот первосентябрьский торт». В те дни началось освобождение Харьковской области. Изюм, Балаклея, Волохов Яр. Я очень волновалась, зная, какие наши ребята несут потери. 6 сентября муж отправил голосовое сообщение: «Зайка, все хорошо. Очень люблю. Позвоню завтра утром».

В то утро мне не нужно было рано вставать, но почему-то проснулась около шести. Всегда сплю с темными окнами и вообще первым делом в каждом доме вешаю плотные солнцезащитные шторы. Ян даже шутил, что живет с каким-то вампиром, но ответ прост. При ярком свете хорошо видна пыль, даже самые незначительные курчавые пылинки, а это раздражает. А тут просыпаюсь, в комнате тепло и светло. Сквозь узкую щель настойчиво пробивается солнечный луч. Сильный, прямой, смелый. Пронесся комнатой и улегся у ног. Поймала себя на мысли, что абсолютно счастлива.

На работе — привычно шумно и людно. Ян так и не позвонил. Стала набирать сама, но трубка вела себя странно. В ней разносились длинные, слишком длинные гудки. Раза в три длиннее обычного. Потом неизвестный номер и голос командира части: «Аня, здравствуйте. Яна больше нет». Что-то про Волохов Яр, освобождение, рассветный авиаудар (на ребят сбросили три бомбы). Я из сказанного не поняла ни слова. Вызвали медиков. Мне постоянно что-то кололи и давали рассасывать. Подруга забрала дочь к себе. Не знаю, как попала домой. Кто-то советовался насчет гроба, и на беднягу вызверилась:

— Ян не любит коричневый цвет! Не смейте укладывать его в коричневый ящик.

Постоянно всхлипывал телефон и очень этим раздражал. От друзей и родственников поступали деньги, мне же хотелось полной тишины. Тело привезли в Харьков, и я вызвалась ехать. Дорогу не запомнила, лишь одноэтажное здание с надколотыми ступеньками, в щелях — жухлую траву. Яна вывезли головой вперед. Лицо спокойное, даже умиротворенное. Уши очень грязные: в порохе, земле, крови. Запачканный нос. Лицо в многочисленных царапинах. От него исходил запах гари, костра, пороха. Откуда ни возьмись прожужжала муха и уселась мужу на нос. Стала кричать: «Ян ненавидит мух. Вы что, не знаете?» Присмотрелась. Он лежал немного странно, набекрень, удар пришелся на левую сторону. На правой руке привычно обручальное кольцо. За спиной шепот друга: «Не плачь. Для военного это самая достойная смерть».