По дороге к манговому дереву

Я ничего не знала об этой чиновнице, и об этой поездке, и о желании отправить туда чью-т дочь. Я уже забыла, что подала заявку на участие в бразильской конференции, когда помогала другу Джозефины.

И я не ждала, что октябрьским вечером, когда приём заявок закончился, я получу то письмо: в феврале я лечу в Сан-Пауло на две недели!

Я не верила в происходящее: я правда лечу в Сан-Пауло? Билеты на самолёт в моей электронной почте — реальные и в тоже время — всего лишь картинка с цифрами и словами.

— На что ты будешь жить в Бразилии? — мамин вопрос сбросил меня с немыслимой высоты. Да, во время конференции оплачено не всё. Участники должны питаться за свой счёт. К тому же, у каждого должна быть с собой сумма, видимо, равняющаяся зарплате той самой чиновницы, которую хотели отправить в Сан-Паулу. Где взять такие деньги? Может, отказаться, пока не поздно? Нет, поехать туда сродни воплощению чего-то сокровенного.

— Вспомни Гаджендру. Тебе в Бразилии никто помогать не будет! — мама убрала свои учебники в шкаф. Дверца шкафа не хотела закрываться. Французские книги так и норовили выпасть.

Но Гаджендра ехал в другую страну на несколько лет. Я — только на две недели!

***

— И что ничего нельзя сделать? — тревожно вбежала в кабинет худощавая женщина в зелёном платье.

— А что тут можно… — отстраненно ответила ей коллега, которая так хотела отправить свою дочь в Сан-Пауло. На самом деле, ей было приятно видеть эту беготню. Она уже смирилась, что в Бразилию полетит не её дочь. Теперь ей было даже приятно, что та, кому хотели отдать эту поездку, тоже осталась ни с чем.

Её муж растерянно ходил по факультету, повторяя, как он ничего не говорил студентам. Особенно новым. Тем более поехать должна новая аспирантка. Как она узнала об этом? Это действительно большой вопрос. Выходит, она подала заявку ещё будучи абитуриенткой. Но как? Кто ей сказал из преподавателей? Может, она — со стороны той проверяющей, которой должна была достаться эта поездка. Если да, то всё сходится.

Новой аспиранткой была я. И вплоть до февраля меня пытались отговорить от этой поездки.

***

— Зачем вам лететь туда? — Полноватая женщина теребила свой шейный платок, который закрывал её двойной подбородок. Солнце скользнуло по растениям на подоконнике, прошло сквозь вазочку из розового стекла.

— У вас ещё три года аспирантуры. Пока ехать не надо. Статья, которую вы отправили, наряду с остальными своими публикациями, может оказаться не самой сильной, там мало научной… обоснованности. Тогда больше не пригласят. Я бы на вашем месте полетела на другую конференцию, которая будет через год.

— Тоже в Сан-Пауло?

— Да… не совсем… но это тоже… в красивом месте — под Оренбургом!

Я обещала подумать. Ответ напрашивался сам собой: у меня нет денег, чтобы жить целых две недели в Бразилии. Какие ещё могут быть аргументы?

Факультета искусствоведения — над тем факультетом, куда я поступила. Любители муз поселились на пятом этаже, заклеив весь коридор плакатами выставок. "Страна мечты" — выставка художницы… На плакате — Эйфелева башня. Сан-Пауло для меня — такая же картинка, кадр из передачи о путешествиях. С чего я решила, что это ещё может стать реальностью?

Я путешествую по миру, через слова людей, которых встречаю на своём пути. Я вижу свою страну их глазами, чувствую их холод, нехватку специй, тоску по их родным землям, где меня не было и нет…

Телефон завибрировал.

— Вы ещё водите экскурсии?

— Да, — пытаюсь не выдать апатию в голосе.

— У нас приезжает группа французов на три дня. Сможете их сопровождать все это время и провести для них экскурсии? — мне назвали даты.

Когда-то эта турфирма выплатила мне столько, что я даже смогла поехать в Петербург и в Карелию! Я уточнила подробности: деньги выплатят на следующий день после того, как группа сядет в поезд. Поездка в Сан-Паулу казалась уже не такой невозможной.

***

Доминик забыл, почему он должен отдать мне книги. Когда я написала ему, он предположил: я хочу встретиться с ним, потому что безумно люблю его! Он не понял, почему я развернулась и ушла во время разговора с Агомо. Ведь он не сказал ничего такого!

Колечко с оранжевым камушком не налезало даже на мизинец Доминика. Но он не хотел с ним прощаться.

Солнце проходило сквозь пальмы и какие-то листья, размером с ладонь. От этого коридор наполнился зеленовато-золотистым светом. Эта часть университета всегда напоминает тропический лес. Мы присели под ветви растения с красными цветами.

— Если я сказал что-то не так, почему ты не поправила меня? — Доминик вертел колечко в своих толстых пальцах. Он забрал его, чтобы купить мне обручальное кольцо и теперь хотел оставить моё кольцо себе на память.

— С тобой никогда не происходило ничего странного? Что-то вроде телепортации? — как заговорить с ним об его странных появлениях?

Доминик вздохнул, откинул голову, словно что-то вспомнил, помолчал, но затем стал говорить:

— Это началось в детстве. Я ушёл с коровами далеко от дома. Мне было десять лет. Я устал и не заметил, как уснул. Я проснулся, когда стемнело и сразу отправился домой вместе со стадом. Я пришёл в дом, разговаривал с родителями. На следующий день я вспомнил: там, где я был со стадом, остались монетки. Небольшая сумма, но я пошёл их искать. И нашёл на земле… себя — спящего! — он посмотрел так, словно что-то увидел перед собой, перевёл взгляд на меня.

— Я не поверил и подумал, что схожу с ума. Я коснулся себя и оказался там, где я лежал. Рядом — мои монетки. Так начались мои путешествия. Если я очень сильно хотел где-то оказаться, мне стоило уснуть, и я вставал и оказывался там. А потом находил своё тело спящим. Я долго не мог никому сказать и боялся этого. Но это стало очень сильно мне помогать, — в его глазах засветилось что-то, но быстро погасло.

— Когда я стал католиком, мне было сказано во время молитвы, что я должен отказаться от этой силы. В детстве я пользовался этим: словно какой-то другой я отделялся от меня, и я мог пойти куда-то, делать что-то вне зависимости от того, где было моё тело. Но потом, в тюрьме, когда я стал верующим, я стал прилагать большие усилия, чтобы отказаться от этого, — он вздохнул.

— Значит, тюрьма была для тебя вдвойне тюрьмой! Ты запретил себе практиковать то, что позволило бы тебе побыть на свободе. Но почему? Если тебе дан какой-то дар, может он от Бога?

— Знаешь, каких усилий мне стоит отказаться от этого дара? — Доминик посмотрел на меня глазами пленника.

Мне вспомнилось: как-то я звала его на прогулку возле реки. Но он сказал, что сначала надо купить продукты, приготовить африканскую трапезу и потом, может быть, пойти куда-то. Вместо центра города мы поехали в самый далёкий район: там продукты дешевле, как уверял Доминик.

Протискиваясь между покупателями с тележками, доверху набитыми едой, я увлекла его в отдел с экзотическими фруктами.

— Ты, наверное, скучаешь по фруктам. Давай купим папайю! — зеленоватый плод пах чем-то еле-уловимым.

— Можно прожить и без экзотических фруктов, — заметил Доминик и быстро повёл меня к картошке.

Теперь, в этих листьях, когда он сидел с моим колечком, мне вдруг стало понятно, что было жутким в нём. Не странные перемещения, нет. Та огромная сила, с помощью которой он подавлял в себе всё необычное и оригинальное. Та сила, которую он направил на себя, чтобы отказаться от всего, что сверх и выбрать пресную действительность.

Доминик не сразу отдал книги. Он ещё некоторое время доказывал, что не сказал ничего плохого. Мне стало жаль его. Я хотела оставить ему моё колечко. Но представила, как он надевает его на палец другой девушке. И я забрала своё украшение.

***

Группа французов из 50 человек гомонила от предвкушения. Граница между Европой и Азией вызвала споры. Спорили о происхождении, о том, действительно ли надо было проводить такую границу. Затем перешли на политику. Наконец, переключились на еду. В ресторане раздавалось «la soupe rouge»105! Тряпичные половицы, подсолнухи, нарисованные маслом на холсте. Группа пожилых французов располагалась за столами.

— Спросите у них, какое вино они будут пить? — девушка с лентой в косе даёт мне винную карту.

— Понимаете, они спрашивают, какое мясо будет в борще. Они говорят, что для того, чтобы выбрать вино, надо знать, что за мясо будет, — пытаюсь объяснить ей. Девушка задумывается и начинает перечислять мне ингредиенты борща.

— И всё-таки, какое вино они будут пить?

— Им важно знать, какое мясо будет к вину. Кстати, та дама не ест мясо. А эта дама переживает за холестерин. Ей надо знать, сколько калорий в каких блюдах, — группа уже расселась и ждёт еды.

Через минуту женщина с седыми локонами просит перевести: почему им нигде не предложили тарелку со свежими фруктами? И какой марки это вино? Даже здесь, вдали от своей страны они были французами и не желали менять привычки.

Мне надо было вернуться в автобус, чтобы уточнить с водителем следующий пункт маршрута.

— Больше люблю возить наших: с ними понятнее, — сказал мужчина с полноватым и от этого гладким лицом.

Вечером я достала карту — на ней я отмечаю страны, люди из которых мне повстречались. Африка почти вся отмечена. Франция. Германия. Есть и Китай. Были туристы из Италии. Индия — Гаджендра и Кумар. Мексика — Хорхе. Эквадор — Луис Куно, Хенаро, Мигель, Анна. Бразилия — Патриция.

Почему все вокруг так держатся за свою национальную идентичность, словно боятся её потерять? Почему я хочу чувствовать себя человеком другой страны?

— Я никогда не понимала, кто я, — мама уже пришла с работы. — Раньше мне казалось, что дело во внешности: я черноволосая, черноглазая. В то же время, высокая, и мой типаж ближе к средиземноморскому. Но теперь я чувствую, что дело в чём-то другом.

Бабушкины книги пропахли арахисовым маслом: Доминик делал из него руандское блюдо: арахисовое масло добавляют в фасоль. Получается оранжевая смесь.

В одну из книг вложена записка. Крупный, решительный почерк. Я вспомнила бабушку, её всеобъемлющий голос, резкую манеру двигаться, резкий, раскатистый смех. Эту записку она так и не отправила. Она писала её своей маме.

«… Мама, хорошо, что сейчас за это никто не репрессирует. Но всё равно, пусть это останется в секрете», — писала она. «Ты хотела узнать, кто твои бабушка и дедушка. Твоя бабушка — итальянская певица. А дедушка приехал из Польши. Он встретил её в эмиграции. Они поженились, а потом их репрессировали, когда они вернулись к нему на родину. Вскоре после того, как родилась твоя мама, их не стало. Поэтому она не рассказывала о них: она помнила их очень смутно». Дальше шил подробности поиска, перечисление каких-то документов.

Может быть, вот откуда оно — это ощущение чуждости? Мама моей прабабушки вышла за муж за сибирского мужика. Но она сама смутно чувствовала, что принадлежит к другому кругу! Эта простая мысль вдруг показалась мне такой ясной. Тоска по дальним странам, передавшаяся через много поколений, как сок передаётся веткам дерева от самых корней! После этого я просто обязана начать путешествовать!