Позволь мне верить в чудеса

* * *

Анатолий затухал долго. Сначала получил производственную травму, из-за которой пришлось уйти с работы, вся пенсия по инвалидности шла на лечение и восстановление, еще и сверху требовалось, Анюта росла — ей нужно было и внимание, и питание, и вещи.

Так Зинаида, всю жизнь проработавшая врачом, стала главным кормильцем в семье, когда Аня только пошла в школу.

И пусть было тяжко, Ланцовы все равно старались держаться кулаком. Радоваться тому, что Аня растет… Такой умной, такой доброй, такой красивой… Внешностью она пошла не в них — а в своего отца, от которого достались и озорные глаза, и те самые кудряшки, и пухлые губы. У них в роду таких не было. У них своя красота — попроще, а Анюта… Видимо, из-за того, как похожа была на своего отца-вертихвоста, и отталкивала так мать, которая то ли простить его так и не смогла, то ли разлюбить. Не смогла она, а страдала дочка. Ни в чем не виноватая.

Зинаида с Анатолием иногда садились вечером на кухне, чай пили, говорили шепотом, чтобы внучкин сон не потревожить, думали, какой вырастет, чем заниматься решит, как от ошибок матери оградить…

Им больше всего в жизни хотелось, чтобы Аня стала более рассудительной, ответственной, менее легкомысленной, чем ее мать. А то, что вырастет красивой, не сомневались.

Жаль только, увидеть этого Анатолий не успел — ушел, когда внучке было двенадцать, оставив их вдвоем… В построенном своими руками доме, где все имело свою логику, во всем жила его душа…

Стеллажи, заполненные полной коллекцией Библиотеки всемирной литературы. Ланцовы очень любили садиться вечером в гостиной, доставать оттуда книгу наобум, и начинать читать. Анатолий надевал очки, прокашливался, заводил… Аня слушала, устроившись у него под боком, Зинаида доставала вязание — научилась мастерить вещи на заказ, чтобы иметь возможность чаще радовать что Аню, что Толю.

Часы с кукушкой, которая давным-давно не вылетает, и свисающими на цепочке шишками, которые Аня в детстве обожала подергивать.

Кухонька, в которой Толик сделал все так, как просила Зинаида — и пусть сейчас она вряд ли могла бы кому-то показаться модной, стильной, да даже красивой, то тогда… Сложно было поверить, что он сам один создал такую красоту — и резные дверцы шкафчиков, и небывалой нежности мягкий лазурный цвет, и аккуратные ручки, так хорошо вписывающиеся…

Это был лучший в мире дом. Самый уютный и душевный. Становившийся еще более любимым, когда в нем звучал веселый Анин смех.

Она была умной девочкой, совестливой, с широкой душой и склонной к состраданию, пыталась подбодрить бабушку, умерить и без того скромные аппетиты… Старалась даже от своего страстного увлечения — игры на гитаре — отказаться. Это ведь тоже деньги — и на школу, и на дорогу. А денег у Ланцовых было немного. Но Зинаида настояла, что гитара в их доме будет звучать. А еще делала все, чтобы после смерти главы семьи в дом побыстрее вернулся тот самый детский смех. Сначала детский, потом юношеский…

Аня росла, как на дрожжах, да только как была звонким колокольчиком в четыре, так и осталась им в девятнадцать. Ответственным, серьезным… звонким колокольчиком с самыми яркими в мире зелеными глазами.

После школы поступила в университет на бюджет, как и хотела, на серьезную специальность — прикладная математика, но любимую гитару не забросила. Пусть Зинаида не всегда одобряла, но и запрещать права не имела, Анюта же с еще четверкой ребят из своей музыкальной школы организовали коллектив и на выходных устраивали выступления в подземном переходе. Вроде и для души, а денег, которые Аня приносила, иногда хватало и на неделю жизни Ланцовых, и на отложить на новые окна, которые больно хотелось поставить…

Так и жили — потихоньку, помаленьку, наслаждаясь тем, что имеют, и осторожно мечтая о том, что впереди их ждет что-то лучшее, а не очередной удар…