Чагинск. Книга 1

— Не надо, Хазин, — попросил я. — Не надо.

— Почему?!

— Ты же не знаешь, кто на самом деле книгу заказывал, да? А может, ее протестанты заказывали?

— Это Механошин-то протестант?! Ты его рожу видел?

Хазин наблюдателен.

— Механошин, может, и не протестант. Но вряд ли книгу заказывал именно он.

— Думаешь, Светлов? — тут же зацепился Хазин.

Я промолчал. Теоретически мог и Светлов.

— Ладно, — согласился Хазин. — Но я бы на твоем месте об этом подумал…

— А как быть с чагой? — спросил я.

— Чага — второй камень, на котором зиждется здание чагинской истории. Здешняя чага — самая лучшая. Чага от чего, кстати?

— От всего, — сказал я.

— Я так и знал.

Хазин попилил ногтем зуб и добавил:

— Тут у них День города скоро.

— И что?

— Может, я свалю, а? Домой смотаюсь на денек. Сам знаешь, я эти карнавалы не очень…

— Надо будет поснимать, — возразил я. — Для книги может пригодиться.

— Поснимай сам, Вить, это не сложно, знай дави на кнопку!

— Не, я один отдуваться не собираюсь.

Хазин принял к обочине и затормозил, скептически сфотографировал нарисованную женщину в окне «Парикмахерской».

— Твой дед вырезал «Калевалу» на рисовом зерне, а ты соскочить хочешь?

— Буквально на три дня! Витя! Устал, честно! Носимся как бобики же…

Я с Хазиным был отчасти согласен, проект разворачивался сумбурно и бестолково, но с Крыковым всегда так. Много пафоса, беготни, нелепых скачек и диких идей, но результат, как правило, вполне.

— Мне несколько непонятно, куда качать? Куда мессир Крыков ведет нашу плоскодонку?

— Хазин, не мельтеши, — посоветовал я. — Собирай материал. За тобой фото, за мной текст, все просто.

Мы сидели в машине на углу Типографской и Любимова под шелудивой акацией, в пестрой тени, в масляном запахе желтых цветов. В восемь лет я нарвал таких кружку с горкой и съел, зачем — не вспомнил, кажется, на спор с Федькой, потом меня тошнило рыжим.

Типографская зарастала, сирень разошлась вдоль заборов, подъела тропки и подбиралась к асфальту, хлопала проезжающие машины кистями, но не пахла — год акации. Мне нравилось это место. Раньше здесь стоял ларек, в нем принимали стеклотару и продавали лимонад, сейчас пустырь. То есть плешак, засыпанный кочегарным шлаком. Удобно сидеть и смотреть: по Центральной едут в мэрию, по Любимова за РИКовский мост.

— Думаю, надо качать от обороны, — предложил я. — Наш сабж — один из символов обороны страны, а здесь, в Чагинске, работал снарядный завод. Здесь реально ковалось оружие победы. Без сомнения, это неслучайно. Можно сказать…

Я потер виски: с ходу не придумывалось, чертов Хазин инфицировал голову «Калевалой» на рисовом зерне, я пытался отогнать этот образ и мысль: на каком именно — длиннозерном или кубанском?

— Можно… Здесь, кстати, до сих пор военные склады расположены, там, на другой стороне.

— База?

— Да какая база, старье всякое догнивает. Если…

— А если им новый герб предложить?! — вдохновился вдруг Хазин. — Вот так, примерно…

Хазин быстренько набросал в блокноте макет.

Озорная рыбка, похожая на ерша. Над рыбкой выпуклый холм и город на нем. Над холмом боевая перчатка.

— Как?

— Надо еще поработать, — посоветовал я. — С одной стороны перчатка словно пытается сграбастать город, а с другой — будто показывает зрителю дулю.

— С перчатками вообще сложно, — заметил Хазин.

— Работать надо. И почему именно рыба в центре? Где чага, где шестеренка?

— Чагинск — столица русского ерша, — сказал Хазин. — Так говорил… Аксаков?

— Сабанеев, скорее. «Столица ерша», кстати, двусмысленно. А нам надо, чтобы без возможных толкований. И зачем нам ерш, мы ведь договорились — столица чаги. Это исторически верно.

— И про ерша верно, — возразил Хазин. — Здесь водились самые крупные и жирные ерши.

— Но город-то Чагинск?!

— Что-то я запутался, — поморщился Хазин. — Предлагаю на сегодня закругляться.

— Согласен. Надо зайти… Бросить взгляд. Не побоюсь этого слова, простереть.

Я, в принципе, был весьма не против простереть — на утренней летучке Крыков сдержал слово и выплатил аванс.

Мы поехали в десятый, остаток дня сильно сократился.

Через четыре часа я сидел в номере безымянной гостиницы на втором этаже и швырялся в окно закисшей черешней, целясь в машину Крыкова. Хазин пытался делать вид, что работает — фотографирует сумерки над Ингирем, мультяшные силуэты железнодорожных кранов над грузовым двором, редких прохожих и собак. Крыков на крыльце первого этажа бренчал на гитаре и рассказывал барышням анекдоты. Я старался не думать.

Когда черешня кончилась, я вернулся в номер и попробовал спать. Я почти справился, но за полшага до рэм-фазы дернул ногой, уперся лбом в стену номера, зашпатлеванную рыхлой известкой, чихнул, втянул пыльный воздух и дальше чихал долго, растирая нос и глаза; остановился, задержав дыхание. Начал отсчет. На семидесятом в дверь начали стучать, я открыл. Явился сам Крыков.

— Не плачь, малыш, грозы не будет, — сказал он.

Крыков вошел в номер, уселся на пустую койку.

— Получается дерьмо, тебе не кажется? — спросил Крыков.

Я уклончиво не ответил.

Крыкова сегодня не полюбили смешливые барышни, и он пребывал в некоторой тоске, жаловался на местную дичь и на урода, закидавшего его машину тухлым компотом, и на то, что жадность, безусловно, порок; если бы не жадность, он сейчас отдыхал бы себе в Тунисе, а не блуждал в этих пустынях как пес и лошара, а тут, между прочим, странная атмосфера, на первом этаже магазин «Мотоблок и дрель», косметический салон, зубной кабинет «Пульпитто» и похоронный центр «Николай», у Крыкова скверные предчувствия.

— Да нет, не чувствую, — возразил я.

— Нашим проектом заинтересовались, — сказал Крыков, скрипя пружинами.

— В области?

Крыков помотал головой.

— Это плохо, — он закурил. — Я не люблю так работать, не люблю… Возможно, подготовку стоит форсировать.

— А кто именно заинтересовался? — осторожно спросил я.

— Вы были в музее? — не ответил Крыков.

— Нет пока. Полагаю, не стоит форсировать…

— Завтра посетите, — перебил Крыков. — Там много интересного… Форсировать… может, и форсировать. Да, праздник — это главное, но и книга нужна… Ах, Витя, в местной администрации одни неразбавленные идиоты…

Крыков жаловался полчаса, выпил всю воду из графина, надымил и удалился, напомнив, что завтра совещание у мэра и мы должны предъявить хоть какой-то результат.

Из-за Крыкова и известки я не смог успокоиться, пришлось запустить ноутбук и править первую главу «Чагинск в VIII–X вв.», стоянка «Ингирь-2», шнуровая керамика, твердый домонгол; смотреть клипы, ожидая, пока не закиснут глаза. Это помогло, около двенадцати удалось уснуть.

Проснулся я поздно и в неожиданно хорошем настроении, что мне понравилось не очень, в сумерках известка и Крыков, а утро вдруг вечера мудренее и в холодильнике бутылка минералки.

Я открыл минералку. Хорошее настроение с утра — дурной знак. Настроение, утро и солнце, желание поработать — определенно стоило быть осторожным, основательно призадуматься. Опыт утверждал, что просыпаться стоит с отвращением, заканчивать день безнадегой, а жизнь от утра до обеда совершать кое-как. Особенно работать. Спустя рукава, из-под палки, в лес не убежит, дураков любит, я давно заметил — если работа начинала приносить хоть некоторое, пусть самое небольшое удовольствие, она тут же заканчивалась. Так что к хорошему настроению я отнесся без энтузиазма.

Ситуацию несколько скрашивал хозяин магазина «Мотоблок и дрель», с утра у него были покупатели и на первое и на второе, и он демонстрировал достоинства своих приборов во дворе. Мотоблок стрекотал, дрель визжала, я чистил зубы. За две недели, что мы прожили в гостинице, ни утра без дрели, бензопилы, мотоблока и триммера не обходилось. Дела в магазине явно шли хорошо, народ запасался инструментом, я сам стал раздумывать, не купить ли какой-нибудь инструмент или прибор? Мне нравились сварочные аппараты, они походили на декорации фантастических фильмов из детства; кроме того, сварочный аппарат мог пригодиться в хозяйстве.

Я закончил туалет, налил воду в литровую банку, запустил в нее кипятильник и стал стучать о край стола слежавшимся кофейным брикетом. Заметил записку под дверью.

Хазин сообщал, что он проснулся рано и отправился в библиотеку, и там будет ждать, надо же и поработать немного. С последним я согласился, поработать пора; я размягчил кофе, набрал полгорсти, засыпал в банку.

Сам кофе дрянной, а вода, напротив, хорошая: бурда на выходе получалась не безнадежной, по утрам мне с обреченностью казалось, что я начал к ней привыкать.

Я дождался, пока кофе заварится, добавил сухих сливок, размешал.

— Работа и труд рядом идут, — сказал я. — Труд кормит, лень портит.

Я устроился на подоконнике, стал пить кофе, перехватывая горячую банку то левой, то правой.

Улица Центральная. Через дорогу сутулый дядька прилаживал к стене Дома быта новую вывеску — «Чагинск-Ренессанс».

«Чагинск-Ренессанс» принимает от населения клюкву, грибы сушеные и свежие, живицу сосновую, волосы, ногти майора, кожу майора, уши пробойные, печень маркшейдера, сейчас проедет синий «Иж-4», за рулем мужик в шлеме мехвода и толстая баба с корзиной в люльке, раз, два, три…

Проехал серый «Иж-3» без бабы.

Я с сожалением отметил, что стал неплохо разбираться в маленьких городках, в клубах, Домах быта, повадках жителей, в архитектуре общественных мест.

— Утром труд — в обед унштрут, — сказал я, вышел из номера, спустился на первый этаж.

В холле гостиницы пахло бензином из магазина инструментов и мокрыми волосами из парикмахерской; парикмахерша Алена предлагала мойку головы за пять рублей, маникюр за двадцать, модельную стрижку за пятьдесят — я третье утро подумывал сделать стрижку за пятьдесят. И сварочный аппарат непременно. Алена ничего так. В будке администрации никого.

На крыльце гостиницы курил хозяин «Мотоблока и дрели», на перилах лежала аккуратная компактная бензопила, лезвие было перепачкано зеленью.

Мотоблоков, подумал я. Я встречал Батарейкина, Отверткина, Велосипедова, почему бы не быть фамилии Мотоблоков?

— Ну что, когда объект сдадите? — спросил Мотоблоков.

— В пятом году планируем, — ответил я. — Триффида разделал?

Я указал на лезвие пилы.

— Да так, слегонца… Слушай, а правда, что самолетный завод будет?

Я потрогал зеленую кашу на пиле.

— Да, — сказал я. — Самолетный. Развиваем малую авиацию.

— «Кукурузники», что ли? — усмехнулся Мотоблоков.

— «Сессна», — поправил я. — По лицензии будем строить.

— Да кому они нужны-то?

Триффид пах укропом.

— На экспорт, — ответил я. — В Америке каждый пятидесятый водитель имеет авиационные права. Это перспективно, за этим будущее.

Я спустился по ступеням и направился в сторону библиотеки.

— Я тоже в Москве работал, — посочувствовал вслед Мотоблоков.

Сварочный аппарат — неплохая идея, но в жизни есть место и болторезу.

Библиотека от гостиницы в двух кварталах, я успел допить кофе, взболтать гущу, заглянуть на дно и убедиться, что будущее по-прежнему туманно. Успел встретить пожарного, записать в блокнот идею и вырвать листок, встретить еще одного пожарного, успел подумать про отпуск; под окнами библиотеки желтела хазинская «шестерка».