Чагинск. Книга 1

Светлов поставил стаканчик на стол Механошина и сказал:

— А мне нравится.

Мэр достал из кармана смятую сигаретную пачку.

— Мне нравится этот план, — повторил Светлов. — Думаю, получится весело.

— Алексей Степанович, — обратился Механошин к Светлову. — Алексей Степанович, я не сомневаюсь, что будет весело… Но… «Ерш твою медь»? Мы не успеем…

Алексей Степанович поднялся с места, достал из кармана пиджака свернутую бумагу, встряхнул ее, расправил. Плакат.

На плакате изображался пергаментный лист на фоне остроконечных сосновых верхушек. На свитке золотом был выведен пузатый самодовольный ерш, над ним располагался логотип «Чагинский ЦБК».

— Отлично сделано! — тут же объявил Крыков.

— Думаю, что нет, — мягко не согласился Алексей Степанович. — Но это концепт… Хотя… Возможно, Станислав, разработку логотипа стоило поручить вам…

Крыков многозначительно промолчал.

— Думаю, такой праздник — то, что надо, — сказал Алексей Степанович. — Особенно в День города. Нашим людям не хватает праздников, наша задача — это исправить. И бизнес готов поддержать начинания. Думаю, вместе у нас получится.

Алексей Степанович передал плакат Механошину.

— Давайте сделаем так, — Светлов почесал лоб. — Давайте через пару-тройку дней проведем что-то вроде игровой репетиции.

— Я это и предлагал! — взял себя в руки Механошин. — Репетицию!

— Я договорился с врио губернатора, думаю, он сможет к нам на денек вырваться.

Механошин перетек в бледный.

— Вы покажете, что подготовили, а мы вместе подумаем — и на День города реализуем все еще лучше! Я, например, люблю кантри. И уху.

Светлов улыбнулся.

— Отличная идея! — поддакнул Крыков. — У меня есть несколько интересных идей, их можно обкатать…

Механошин каменел.

В дверь постучали, и в кабинет заглянула секретарша:

— Александр Федорович, там эти приехали…

— Потом! — ответил мэр.

— Они ругаются!

— Потом! — рявкнул Механошин.

Секретарша исчезла.

— Александр Федорович, если вам нужно… — Светлов кивнул на дверь. — Мы вас дождемся.

Механошин с отчаянием посмотрел почему-то на меня.

— Не спешим, — подтвердил я.

Механошин вручил плакат Крыкову и выбежал из кабинета. Крыков расправил свиток, изучая ерша. Хазин сидел, не зная, что делать. Да и я не знал. Мы должны были обсуждать нашу книгу, но, похоже, всем было не до нее.

— Сочувствую бедному Механошину, — сказал Алексей Степанович. — Трудное у него будет лето…

— У всех трудное, — сказал Крыков.

— Вы полагаете? — прищурился Алексей Степанович.

Крыков поправился:

— Нет, конечно, работы много…

— Обязательно приму участие в перетягивании каната через реку, — пообещал Алексей Степанович. — Это наверняка очень весело…

— И всегда кто-то тонет, — брякнул Хазин.

Алексей Степанович опять рассмеялся, он явно находился в прекрасном настроении, глютамат натрия порой творит чудеса.

— Я думаю, что у Чагинска большое будущее, — сказал Алексей Степанович. — Слушайте, Виктор, а это не вы написали «Пчелиный хлеб»?

Я поперхнулся: нет, здесь надо обязательно поставить кулер, в горле сохнет.

— Хорошая вещь. Легкая.

Я, если честно, не ожидал. Нет, раньше я мечтал встретить в автобусе девушку с моей книгой, хотел, чтобы меня узнали в аптеке, видел такое в кино — писатель-неудачник бухает в пельменной, а неудачница-пельменщица ему говорит: «Ваша книга произвела на меня моральное впечатление на втором курсе», — и вот любовь и новая надежда. Или. Фантаст третьей руки работает журналистом в журнале Winill и берет интервью у крупнейшего в России собирателя кассетных дек. Коллекционер, видный региональный чиновник, узнает в интервьюере писателя, и они весь вечер обсуждают блеск и нищету современной прозы. Я слегка испугался, что сейчас и Алексей Степанович не избежит, но он оказался умнее.

— Часы, — сказал Алексей Степанович. — Часы стоят…

Часы действительно остановились — я вдруг понял, что кабинет был заполнен их хромоногим тиканьем, а теперь тихо.

Алексей Степанович приблизился к часам, прислушался, словно пытаясь почувствовать, что у них там внутри.

— С часами надо уметь…

Он крепко постучал по корпусу, внутри часов звякнули пружины, но часы не ожили.

— Посмотрим-посмотрим… — сказал Алексей Степанович. — Ну-ка…

Светлов сдернул пленку, приблизился вплотную к часам и неожиданно обнял их посередине корпуса, как костоправы обнимают людей с защемлением позвоночника. Хазин украдкой выставил из кофра фотоаппарат, я погрозил кулаком.

Часы были выше человеческого роста, черного дуба и наверняка тяжелые, но Алексей Степанович, несмотря на стройность, вполне оторвал их от пола.

В кабинет ворвался испуганный и запыхавшийся Механошин, застыл. Алексей Степанович сжал часы сильнее. Затрещало дерево, загудела медь внутри, запело хрустальное стекло на циферблате. Но шестеренки не сдвинулись. Алексей Степанович несколько секунд продержал часы, затем опустил их на пол.

— Не получилось, — сказал он. — Немецкие?

— Немецкие, — услужливо подтвердил Крыков.

— Немецкие, — сказал Механошин. — Жарко, вот они и… не идут… Что-то зацепляется…

— Поправим. Все обязательно поправим. Знаете, я могу прислать мастера…

— Мы сами, — отказался Механошин. — У нас есть свой мастер, я ему… вызову…

— Ну, как знаете… Кстати, — Алексей Степанович обнял мэра за плечо. — Мы тут подумали…

Хазин боролся с желанием достать фотоаппарат. А я вдруг подумал, что сейчас Светлов поднимет вот так же Механошина, потрясет до хруста, пока тот не затикает.

— Мы с ребятами посовещались и решили, что надо увековечить память адмирала Чичагина.

— Так памятник вроде… — растерялся Механошин. — Хотим поставить… в смете…

— Памятник — это само собой. Но представьте, как будет хорошо, если к памятнику адмиралу Чичагину будет вести улица адмирала Чичагина? По-моему, здорово!

— Но там улица Любимова, — негромко возразил Механошин.

— Кто такой Любимов? — строго поинтересовался Алексей Степанович.

— Адмирал Чичагин — сподвижник Екатерины Великой и основатель русской оптики, — сказал я.

— Не помню… Думаю… Думаю, возможно…

— Ну, узнайте пока. А мне пора. Дела, дела. До встреч!

Светлов подошел к Крыкову и пожал ему руку. Затем пожал руки Хазину и мне, ладонь у Алексея Степановича оказалась ребристой и холодной. Механошину он руку не пожал, щелкнул часы в лоб, выскочил за дверь.

Механошин снова уселся на мешок. Дышал тяжело.

— Отличная идея, — сказал Крыков. — Улица Чичагина к памятнику Чичагину! Александр Федорович? Как считаете?

— Да, это…

Механошин покосился на часы, затем достал из кармана пузырек с таблетками и закинул в рот два шарика.

— У моей бабушки были точно такие же, — Крыков указал на часы. — Трофейные. Дедушка их из Германии вывез… Там внутри есть что-то вроде турбийона…

Крыков неубедительно изобразил руками турбийон, Хазин успел сфотографировать.

— Вот и хорошо, — сказал Механошин. — Мы все обговорили, давайте готовиться… Если действительно приедет исполняющий… Репетиционный… День города…

Механошин массировал виски.

— А книга? — спросил я. — Мы же собирались обсудить материал, посоветоваться…

— Я сделал двести снимков, — Хазин потряс фотоаппаратом. — Надо отобрать подходящие…

Механошин уставился на нас, автоматически вытряхнул на ладонь еще два шарика, проглотил.

— Да, книга… — сказал он. — Книга нам чрезвычайно важна, чрезвычайно… Мы намереваемся вводить региональный компонент, книга должна стать фактически учебником. Важно отразить роль личности в истории города…

Я это уже слышал. Две недели назад, в этом же кабинете. Механошин рассказывал про корни, деготь, соль и роль, Хазин записывал в блокнот, то есть вид делал, что записывает, а я слушал. Хотя смысла особого в этом не было, техзадания всегда одинаковые. Во всех без исключения районных городках есть хреновая дырчатая керамика, найденная на карьере кирпичного завода, есть коклюшный промысел, продукты которого поставлялись в Париж, есть охотник Яков Парначев, в девятьсот пятом собиравшийся застрелить из своей берданки бестолкового Николашку. И адмирал Чичагин. А вообще писать книги про региональную историю и ее замечательных людей легко и выгодно. Особенно с Хазиным. Когда работает Хазин, половина листов отводится под фото.

— Надеюсь, что с книгой все будет в порядке, — закончил Механошин. — Ее-то хоть успеют напечатать?

— К началу учебного года сделаем двести экземпляров, — тут же ответил Крыков. — Для подарков и презентаций. Все идет по плану, Александр Федорович…

Механошин кивнул.

В дверь опять заглянула секретарша:

— Александр Федорович! Они там опять… Говорят, что сейчас уедут…

Механошин дослушивать не стал, выбежал из кабинета. Мы остались втроем.

— Где тут телефон можно найти? — тут же спросил Крыков.

Я указал на аппараты на столе. Крыков выразительно постучал себя кулаком по лбу: у Крыкова толстый кожистый лоб, у Крыкова неприятно круглая и ровная голова на вялых плечах и малом теле, мне Крыков всегда напоминает фигурку из пластикового конструктора.

— В гостинице же есть телефон, — напомнил Хазин.

Крыков постучал по лбу пальцем.

— Тогда на почту, — ответил Хазин. — Там автоматы, я домой, кстати, звонил…

Крыков быстро вышел из кабинета.

Остались двое.

— Может, пора и нам? — спросил Хазин. — Все разбегаются как лоси, а между прочим, скоро обед.

— Обед — это святое, — сказал я. — «Чага»?

— Столовая доручастка, — возразил Хазин.

Столовая доручастка уступает «Чаге» в пиве, но превосходит в кулинарии и видах — веранда столовой выходит на городской холм, излучину Ингиря и РИКовский мост. В «Чагу» же лучше с утра.

— Согласен.

Перед тем как выйти из кабинета, Хазин сфотографировал часы.

На улице стало еще жарче, над черными трубами кипели полупрозрачные призраки, в сложенных горкой чугунных скамейках из парка спала кошка, машины на стоянке мэрии блестели горячей жестью, и я затосковал по столовой доручастка. Возьму котлету с макаронами, капустный салат, полстакана сметаны, возьмем пива, по две бутылки, из холодильника…

— Смотри-ка… — Хазин указал фотоаппаратом.

Крыков стоял перед своей машиной, открыл дверцу, но не садился, застыл, почесывая пальцем подбородок, размышляя. Потом закрыл дверцу и направился к нам.

— До почты не подкинете? — попросил Крыков.

Хазин согласился. Почта не по пути в столовую, но все равно. Хазин расталкивал «шестерку», Крыков рассуждал об автоматических коробках передач. Хазин утверждал, что это для баб и безруких, оба лениво спорили, апеллируя в основном к «Формуле-1». Когда машина завелась и мы поехали, Крыков стал врать про работу. Я смотрел в окно.

Крыков, несмотря на профессию, плохо врет, неубедительно. Он врет про то, что слишком хорошо знает, а врать надо про неизвестное. Например, легко и весело врать про Китай. Имена короче, история длиннее. И в ней, если копнуть глубже, найдется и бродяга Юн Чжи, сын обезьяны, ставший императором, выпивший кровь своего отца и построивший свой Запретный Город за двести лет до Запретного Города. И красавица Цинь Линь, мастерица игры на цитре, непревзойденная в стрельбе из лука, неукротимая в любви, украденная северным варваром и родившая ему богатыря Ядгарлыка. И чиновик Ши, разумеется, Ван, мудрый, как змей, подлый, как росомаха, и учитель Хун, причастный к таинствам философ, видевший вперед и отметившийся в скрижалях.