Что увидела Кассандра

– Во время первого футбольного матча той осени, – говорит Меган, – он подсыпал в кулер с водой мышьяк. Все игроки и чирлидерши померли. Помпоны, оранжевые пластиковые стаканчики и тела валялись по всей боковой линии.

– Да ты пиздишь, – говорит Бекки, но не очень уверенно.

– Как скажешь, – говорит Меган.

Кайса лежит, прислонив ноги к стене.

– Как думаете, он умный или тупой? – говорит она, как будто мы все это время молчали. – Наш мужик. Это самое важное.

Кажется, лучше бы он был тупым, ведь мы-то умные. Но раз уж мы такие умные, наверное, мы можем представить, как себя поведет умный мужчина. А вот чего ждать от тупого? Тупой мужчина, думаем мы, медленный и неуклюжий, но у него в руках огромный тесак, и ночью он проломит нашу дверь – такой бессмысленный поступок, что мы останемся абсолютно беззащитными. Нас пробивает дрожь, и, как будто мы приманили его своими мыслями, в окно ударяет камешек, звук короткий и резкий, и как только мы думаем, что это ничего не значит, что-то снова бьет по стеклу. Лиза начинает плакать. Негромко. Мы знаем, что с ней случались очень плохие вещи.

– Думаешь, это он? – шепчет Бекки, как будто нас можно услышать.

– А кому еще там быть? – говорит Меган.

– Надо срочно кому-то сообщить, – говорит Бекки, – ребят, я не шучу. Нам надо сказать вожатым.

– И что, ты думаешь, с этим сделает вожатый? – говорит Кайса. Ее и правда интересует ответ. Она садится на кровати, вид у нее спокойный и любопытный.

– Позвонит в полицию, – говорит Бекки. Мы киваем.

– Ставлю, что, если мы позвоним, ему все сойдет с рук, – говорит Кайса. – Ставлю, что он таким занимается постоянно. Ставлю, что он скажет, что ничего такого не делал. Ставлю, что он скажет, что мы истерички. Ставлю, что он скажет, что мы пытаемся привлечь к себе внимание.

Мы ставим на то, что где-то у него есть девушка. Ставим, что он плохо с ней обращается, но она от него не уходит. Ставим, что у него среди здешних полицейских есть друзья. Ставим на то, что он пьет с ними пиво. На то, что он бьет свою жену. На то, что его ненавидит сын. На то, что этот сын вырастет таким же. Что его часто арестовывали, но ни разу не предъявляли обвинений. Что он одинок. Что он и умный, и тупой одновременно. Что он знает, как, что и в каком количестве подмешать девочке в напиток. Что мы знаем, чем закончится эта история.

Мы выйдем из комнаты и прокрадемся в темный коридор.

Мы зайдем на кухню, где неделю назад делали картофельный салат на День независимости. В шкафчике лежат большие ножи; они застревали в картофелинах, разрезая их только наполовину. Каждая из нас возьмет по ножу. Рукоятки будут черными с серебряными точками, холодными в наших ладонях, как ножи наших матерей. Когда мы подумаем о матерях, мы разозлимся на них.

Мы выглянем и посмотрим на дорожку, но мужчины там не будет.

Мы выйдем из дома, обойдем кругом, но и там его не найдем.

Мы пойдем прочь от дома, к середине дороги, что ведет в город. Спешить мы не будем. Мы знаем, что он пойдет за нами следом. Наши тела приведут его к нам, наши груди и бедра, запах подмышек и между ног. Когда мы услышим, как он идет за нами по асфальту, мы притворимся, что ничего не заметили. Вместо этого мы поднимем головы к небу и увидим, что дождь, который он обещал, так и не пошел. Мы улыбнемся ушедшим облакам, наши улыбки обнажат зубы, и мы почувствуем, как кости наливаются яростью, как под кожей нарастает давление, нетерпеливая и жгучая сила, и мы будем держать этот жар в себе, пока он не подойдет так близко, что мы тоже почувствуем его запах – порох и выхлопные газы. Первым, что он услышит, будет смех Бекки – она рассмеется, когда поймет, что мы чувствуем радость, – и тогда мы повернемся к нему, наши волосы вспыхнут огнем, и мы озарим пустую дорогу, свет отразится от лезвий, и мы увидим, что ошарашили его, что он преисполнился страха, но, что важнее, благоговения, и, когда ножи войдут в его плоть, она поддастся – не как картофель, но как апельсин: сначала кожура немного сопротивляется, но затем мягкие внутренности легко поделить на части, по горькому кусочку для каждой из нас.