Что увидела Кассандра

Хочешь развлечься? Звони

С неизвестных номеров всегда звонили мужчины, и все они звонили Гейл. Когда Меган говорила, что она не Гейл и не знает никого с таким именем, некоторые сбивчиво извинялись, а некоторые утверждали, что она на самом деле Гейл или что Гейл сейчас с ней рядом. Были и те, кто хотел поговорить о женском непостоянстве. Да, соглашалась она, Гейл, кажется, была сукой. Да, жестоко оставлять чужой номер. Да, сложно найти любовь в этом мире. Нет, использовать слова «тупая пизда» нельзя ни в какой ситуации. «Просто не бери трубку», – говорил ее парень, но Меган искала работу, и каждый раз, когда звонил телефон, в сердце просыпалась надежда. Она выбегала из ванной в расстегнутых штанах, рылась в сумочке за рулем, чуть ли не жизнью рисковала, и все в таком духе. И даже когда она наконец устроилась на работу – работу, которая понравилась ей даже меньше, чем предыдущая, – она не перестала брать трубку. Не могла устоять перед неизвестным номером.

Одним похмельным утром парень ее бросил. Вечером она выпила бутылку вина и восстановила свой аккаунт в OkCupid. Из нового только возраст, тридцать два, а не тридцать один, да то, что она его больше не любит.

Она ответила на звонок.

– Гейл больше нет, – сказала она. Ее голос прозвучал убедительно: так могла бы говорить сестра Гейл, убитая горем, измученная звонками после ее трагической смерти. ДТП? Неудачный прыжок на тарзанке? Об увлечениях Гейл она ничего не знала.

– О боже, – сказал мужчина в трубке. – Господи боже.

У него был такой взволнованный голос, что ей стало стыдно.

– На самом деле нет, – сказала она. – Я не знаю Гейл. Это неправильный номер.

Мужчина выдержал паузу, как будто ждал объяснения.

– Как вам не стыдно! – воскликнул он. И бросил трубку.

И чего он так расстроился? Она просто хотела, чтобы ему не пришлось чувствовать себя отвергнутым. Почему ему так нужна была эта Гейл? Что в ней такого? Меган часами думала о Гейл, сначала представляя ее как жалкую растяпу, которая не может правильно написать свой номер телефона, а потом сидит дома одна и не понимает, почему же никто ей не звонит. Затем – как замужнюю женщину, отчаянную кокетку, которая из трусости никак не может довести дело до конца. Теперь она пыталась понять, где же Гейл знакомилась со всеми этими мужчинами. Гейл, размышляла она, нанося на большой палец ноги лак цвета морской волны, живет куда более интересной жизнью.

Поздним вечером, когда она уснула на диване, ей опять позвонили.

– Алло? – пробормотала она.

– Черт, я тебя разбудил. Прости, пожалуйста.

– Ничего страшного, я не спала.

Спорить мужчина не стал, но она почувствовала в его голосе сомнение.

– Вчера было здорово.

– Кто это?

– Ричард. Мы виделись вчера. Ты дала мне свой номер. – Он помолчал. – Прости ради бога, что разбудил.

– Я не спала.

– Ага. В общем, я звоню сказать, что был рад с тобой познакомиться. И я подумал, может, ты захочешь поужинать со мной в пятницу?

– Поужинать, – сказала она. – Да, хорошо.

Проснувшись наутро, она не сразу поняла, не приснилось ли ей это.

Они встретились в семь в мексиканском ресторане на Пасифик-Бич. Меган была в своем любимом платье, черном и коротком, обтягивающем грудь, но не бедра. Она пришла на пятнадцать минут раньше и, когда мужчина без пары приближался к ресторану, каждый раз спрашивала: «Ричард?» Первые трое ответили отрицательно. Затем, точно в семь, к двери подошел мужчина в костюме, с проседью в волосах. Он был старше, чем она предполагала, на вид лет сорока. Она пересмотрела свою версию Гейл. Может, она искала папиков: флиртовала, зарабатывала пару коктейлей, потом у нее «заболевала голова», или она просто исчезала, чтобы отправиться на встречу с парнем погорячее и помоложе – с тем, кого хотела на самом деле.

Мужчина начал ходить взад-вперед, поправлять галстук и поглядывать в телефон. Он посмотрел на нее, но взгляд не задержался. Эта новая воображаемая Гейл заставила Меган усомниться в себе, почувствовать себя старой, хоть она и была моложе этого мужчины. Женщиной, на которой не задерживают взгляд.

– Ричард? – спросила она.

– Да? – Он провел рукой по волосам.

– Это я, Гейл.

Он посмотрел на нее повнимательней, густые брови сошлись над прищуренными глазами. Она подумала, не носит ли он обычно очки.

– Ты выглядишь иначе, – сказал он.

– Разве?

– Ниже ростом и не блондинка.

– Тяжело было припарковаться?

Она видела, как он пытается придумать, что бы еще сказать. Он опять провел рукой по волосам.

– Извини, – сказал он. – На Пасифик-Бич всегда полно людей в выходные. – Потом открыл ей дверь.

Для начала она взяла «Маргариту» с колотым льдом и солью.

– Мне то же самое, – улыбнулся он. Ему явно нравилось угождать.

– Чем занимаешься? – спросила она.

– Я стоматолог, неужели забыла?

– Мы оба были пьяны, – сказала она и взмахнула рукой, типа это все случилось так давно, мы были совершенно другими людьми. Принесли коктейли, она сделала глоток.

– У меня вечно кариес, хоть я два раза в день зубы чищу и пользуюсь нитью. Почему так?

– У некоторых людей просто плохая наследственность, – сказал он. – У меня тоже кариес, а я чищу два раза в день, прохожусь нитью, потом ополаскиватель по рецепту. А вот моя бывшая жена чистила зубы максимум раз в день. И ей этого вполне хватало.

Она кивнула. Бывают такие люди – им все дается легко.

– А ты веришь в любовь, Ричард?

– Да? – вопросительно протянул он.

– А я нет, – сказала она. – Потому что в любовь не нужно верить. Она просто есть, мы ей не нужны. Вообще. Вот что мне в ней не нравится.

– Я подумал, что ты бы хотела услышать «да», – сказал он.

– То есть на самом деле не веришь?

– Нет, думаю, все-таки верю. Не может же быть любви без влюбленных, так?

– Но если мы постоянно ею занимаемся, разве это не должно стать обычным умением вроде спорта или выпечки блинов? Я могу приготовить блинчики, и для этого мне не надо в них верить. И блины не могут вот так взять и бац! – превратиться в омлет или во что-то другое, что тебе вообще не по вкусу, типа салата с тунцом.

– А мне нравится салат с тунцом, – сказал он.

Чилакилес оказались не очень вкусными. Сама виновата. Такие блюда лучше заказывать в заведениях, где по телевизору всегда показывают футбол, а сам телевизор висит в углу – маленький и так высоко, что всем приходится молитвенно задирать голову вверх. А здесь огромный плоский экран прямо над баром, Эйч Ди Мега-Что-то-Там, можно волоски на шеях бейсболистов разглядеть. Она потыкала еду вилкой.

– Что будем делать? – спросил он после того, как официант забрал тарелки.

– Сексом займемся?

– Нет, я про счет.

– А. Наверное, пополам.

После ужина они пошли пешком по Гарнет-авеню, к воде, мимо сувенирных лавок, магазинчиков с бусами и кафе-мороженого, куда она уже сто лет не заглядывала Даже на тротуаре пахло маслом, маслом пополам с океаном, который пахнул солью, но не только солью. Он пахнул рыбой, мокрыми волосами и ящиком для овощей в ее холодильнике, который она мыла, только когда в нем что-то сгниет.

Она дошли до набережной и спустились к воде по гладким бетонным ступеням. Был отлив, он медленно обнажал мокрые деревянные столбы пирса, нависавшего слева в темноте. К северу пляж почти незаметно изгибался, а на линии горизонта сворачивал в бухту, где мерцали огни Ла-Хольи.

– Люблю океан, – сказала она.

– Я тоже.

– Особенно ночью.

– А я скорее жаворонок.

Они сняли обувь, и он предложил понести ее туфли, но она боялась, что они пахнут, и отказалась. Они шли по темному гладкому мокрому песку, который прилив покрыл водорослями и галькой, а иногда можно было встретить краба, который ищет путь обратно в воду.

– Жаль, что сейчас не полнолуние, – сказала она. – Мы могли бы поискать морских ежей. Когда их вымывает на берег, они еще мягкие. А потом высыхают на солнце.

Она собирала их в детстве, терпеливо выискивая на берегу выцветшие хрупкие тела; никто с ней за них не соревновался, никто не подгонял. Мама помогала ей приклеивать их на старую сигарную коробку, где лежали все ее украшения.

– Ты же понял, что я не Гейл? – сказала она.

– Вроде да, – сказал он. – Но это не сильно меняет дело.

– Что тебе в ней понравилось?

Он зарыл в холодный мокрый песок пальцы ног, слишком длинные, чтобы быть красивыми.

– С ней было легко болтать, – сказал он. – Мы напились, много говорили, ну как обычно бывает. Я проснулся на следующий день, надеясь, что не наговорил лишнего.

– А о чем ты говорил?

– Я был пьян. Сейчас я трезв.

– Ну, сделай вид, что пьян. – Она запустила ногой немного песка в его сторону. Раз он мог о чем-то рассказать Гейл, то сможет и ей.

– Не знаю, – сказал он. – Плохо помню. Я в разводе. Рассказывал о бывшей жене.

– Не хочу про нее говорить.

– Само собой. Ну, Гейл тоже развелась, в этом мы похожи. Я сказал ей, что не занимался сексом уже год – с тех пор, как развелся. Она сказала, что в этом нет ничего страшного.

Он замолк, видимо, надеясь, что Меган скажет то же самое, потом пожал плечами.

– Ну и в итоге она дала мне твой номер.

Она взяла его за руку, и они пошли дальше. Если Гейл уже успела развестись, она вряд ли была молодой красоткой. Может, она была как этот мужчина – выглядит неплохо, но уже боится надвигающейся старости. Она не понимала, чем Гейл не угодил Ричард. Может, она слишком привередлива. А может, она давала всем мужчинам номер Меган, потому что ей было страшно.

– Гейл была красивая? – спросила она.

– Не помню, – сказал он. – Наверное. Мне, по крайней мере, так показалось. А что?

– Просто интересно.

Когда они дошли до своих машин, она пригласила его к себе на бокал вина. Машина катила по шоссе, Меган сделала радио погромче: играли хиты, которые она помнила со старшей школы, все они впечатались в ее мозг навсегда. Она раньше все время так водила – оба окна открыты, музыка настолько громкая, что ее уносит ветром. Когда она пела, она не слышала своего голоса. А когда высовывала руку из окна, ветер заставлял ее кисть танцевать, и это было чудесно – чувствовать одновременно силу и бессилие.

В квартире она налила им белого вина, которое они выпили слишком быстро, а потом каждый выпил еще по бокалу, на этот раз помедленней. Ричард был терпелив, а она удивилась, обнаружив, что нервничает. Когда они поцеловались, она поняла, что целуется он не очень, но его губы были нежными, и он держал ее крепко: этого она и хотела. Когда они зашли в спальню, она положила руку ему на грудь.

– Я Меган, – сказала она, пожелав, чтобы это прозвучало как раскрытие тайны, а не название болезни, от которой она, быть может, никогда не излечится.