Что увидела Кассандра

Марси бросает сама себя

В последнее время я без ума от одной передачи под названием «20 или меньше». Ее ведет канадская пара, Аннет и Стив: они ходят по домам разных людей, и жена, Аннет, выкидывает почти все вещи хозяев, а Стив объясняет им, что нормально любить себя и ненавидеть своих отцов. Выброшенные вещи отправляют на благотворительность или просто в мусорку, этого не показывают, и отцов тоже не показывают, но матери обычно присутствуют, рыдают от счастья и говорят, как они благодарны. К концу эпизода у человека остается только двадцать «необязательных» вещей (название «20 или меньше» отсылает именно к этому идеальному числу – и, возможно, к двадцати градусам мороза, типичной североканадской температуре) и он совершенно счастлив. «Я просто новый человек», – говорят герои передачи. И мне кажется, я стала бы просто отличным новым человеком. Я прошу Джоша, моего парня, подать заявку, чтобы я поучаствовала в этой передаче, но он не хочет. Говорит, что я и так слишком много смотрю телевизор.

– Вот именно, – говорю я. – А если бы я поучаствовала в шоу, я бы больше этим не занималась.

Джош замолкает, как будто хотел сказать что-то, что уже говорил раньше: что у меня должна быть более активная жизненная позиция, что мне надо меньше волноваться о всякой ерунде, что довольно стремно смотреть, как я тыкаю в свой синяк, потому что мне это приятно, – или как еще назвать это ощущение, когда одновременно приятно и больно.

– Я не дам этим канадцам выкинуть наш телевизор, – наконец говорит он и относит посуду в раковину, соскабливая остатки спагетти в измельчитель. Несмотря на то что я наелась, – и именно поэтому – я думаю о пакетике чипсов в шкафчике, который все больше хочу съесть в один присест, но я говорю себе «нет», я говорю себе «о! я напишу письмо на телевидение и попрошу Дженис подписать, Дженис на все соглашается». «У Марси огромный потенциал, – придумываю я письмо. – Если ей немного помочь, Марси может стать другим человеком. Марси будет лучше, если она станет другим человеком. Без вашей помощи Марси не станет другим человеком. Разве не стоит сделать Марси другим человеком?» Я прихожу к выводу, что, может быть, и не стоит писать это письмо.

Я встаю, мою свою тарелку и кричу Джошу в соседнюю комнату, что вынесла мусор, пока он был на работе: я рада, что у него в ушах наушники и что он не слышит, какие мелочи я теперь считаю достижениями.

Когда через неделю Джош съезжает, он забирает телевизор, игровую приставку, свою одежду, бо́льшую часть полотенец и диффузор для эфирных масел, который я ему подарила, а в итоге только я им и пользовалась. Я звоню своей подруге Дженис и говорю ей, что диффузора больше нет и теперь квартира пахнет как раньше, как будто где-то есть пятно с плесенью.

– Не могу его найти, – говорю я, опускаясь на колени и засовывая руку под диван, но там только сухой ковер, крошки, крючок для вязания.

– Дорогая, давай я приеду, – говорит она, – если тебе грустно.

Я сажусь на пятки и чувствую, как тянет сухожилия – еще одна приятная боль.

– Может, я неправильно все это воспринимаю, – говорю я.

– Могу приехать, как кончится смена, – говорит она. Мы с Дженис разносим коктейли во «Дворце Пана» – слишком пафосное название для места, где нас одевают в короткие шорты и тугие топики. Вчера вечером я работала и подавала напитки, а затем сама поглощала напитки в дерьмовеньком баре, существующем исключительно для официантов, которым надо выдохнуть после смены. Я отрубилась на диване; что телевизора больше нет, я обнаружила, только когда проснулась.

– Может, это знак, – говорю я, глядя на кружочек чистой поверхности там, где раньше стоял диффузор. – Одной необязательной вещью меньше.

Дженис знаки интересуют мало.

– Позвони, если понадоблюсь, – говорит она и вешает трубку.

Я беру записку, которую оставил Джош, – какой-то бред про то, что он не хочет устраивать сцен, но обещает позвонить мне попозже, очень скоро, – и выкидываю в измельчитель, чтобы он раздробил ее в ничто, а вслед отправляю четыре литра обезжиренного молока, которое так ему нравится: отвратительного, жидкого и синеватого, как кожа над венами.

Однокомнатная квартира без Джоша кажется пустой, но и более светлой: больше места в шкафу для полотенец, больше места на журнальном столике, где стоял телевизор, больше места у меня в груди, потому что то плохое, чего я ждала, уже случилось. Я сделала себе тост с коричным сахаром и разогрела в микроволновке вчерашний кофе. В отсутствие необязательного телевизора я включаю серию «20 или меньше» на ноутбуке. В этой серии участвовала хозяйка дома с двумя спальнями из Квебека, которую номинировала ее сестра. Даже несмотря на то что она успешный ветеринар, у нее дома «страшный бардак», «выгребная яма» и «вечный источник отчаяния для всей семьи» (по версии критически настроенной сестры). Аннет и Стив берутся за работу.

Больше всего в этой передаче я люблю два момента. Первый – когда они впервые заходят в дом и хозяин должен показать все комнаты. В этот момент ты понимаешь, насколько человек готов участвовать в процессе, насколько ему нужна помощь, насколько сильно все запущено. Ветеринарке стыдно показывать Аннет свою спальню, но она пытается отшутиться. В пустом шкафу стучат вешалки, а вся одежда раскидана по двум стульям: стул с грязными вещами и стул с чистыми. «По крайней мере, видна система», – говорит женщина с натянутым смешком; Аннет улыбается, поджав губы.

«Эти стулья с кухни», – говорит Аннет. У нее очень темные волосы, которые обрамляют лицо, и прямая челка. Всегда наготове блокнот. В гостиной у ветеринарки вместо подсвечника маленькая соусница. Воск заполняет ее наполовину. Мне очень нравится. А Аннет – совсем нет. Она делает ветеринарке комплимент в своем стиле: «У вас бардак и беспорядок. Но грязи нет». Я похрустываю тостом. Качаю головой. До двадцати вещей им еще плыть и плыть.

«Похоже, я не потяну, – говорит ветеринарка. – Не вижу в этом смысла».

«Представьте себе, – говорит Аннет, – что вы – охотница-собирательница, как древние люди. И можете оставить только то, что можете унести на себе».

Ветеринарка кивает, но, хоть я и обожаю эту передачу, мне кажется, что этот аргумент звучит не очень убедительно. Я не охотница-собирательница. Я бы не выжила, если бы ею была.

Конечно, – говорит Аннет, – не выжила бы. Но перед смертью хотя бы сбросила немного вес.

Стив говорит с ветеринаркой о ее отношениях с сестрой, и тут мне звонит мама – спросить, как дела.

– Как дела? – спрашивает она.

– Все хорошо, – говорю я. – Думаю, надо бы мне избавиться от лишнего хлама.

– Я видела документалку: оказывается, благотворители выбрасывают девяносто процентов вещей, которые им отдают.

– Сомневаюсь, – говорю я. Хотя, может, так и есть. Но я не хочу ссориться. – Если бы ты могла оставить себе только двадцать вещей, что бы ты выбрала?

– Паспорт.

– Ну, типа, необязательных вещей.

– Твоего отца.

Моя мать думает, что у нее отличное чувство юмора, поэтому, в наказание ей и в подарок самой себе, я не говорю, что Джош меня бросил.

Когда я вешаю трубку, передача все еще на паузе, в квартире очень тихо. Пятно с плесенью уже начинает скрести меня изнутри. Я чувствую его запах. Проверяю углы комнаты и снова смотрю под диваном. Хорошо хорошо хорошо, – мычу я про себя. Все хорошо хорошо хорошо. Чипсы в шкафчике, но я не буду их есть. А мокрое пятно мне просто привиделось.

(И все-таки я уверена: что-то издает этот запах, надо только отыскать источник.)

Я надеваю фартук и розовую бандану, достаю черные мусорные пакеты – такие прочные, что в них можно прятать хоть бутылки, хоть трупы. Я начинаю с кухни, потому что так всегда делают Аннет и Стив. На кухне не так много вещей, с которыми меня связывают чувства. И кроме того, Аннет же не монстр. Многое из кухонной утвари действительно необходимо. Маленькая сковородка, большая сковородка и большая кастрюля: необходимы. Шесть тарелок, миски, ложки, вилки, ножи: необходимы. Соковыжималка: необязательна, кладу ее в картонную коробку, на которой написала несмываемым маркером «ХРЕНЬ, МЕШАЮЩАЯ ТЕБЕ ЖИТЬ!!!» – как известно, если пишешь что-то таким маркером, все всерьез. Вообще-то это соковыжималка Джоша, так что это было приятно. Туда же – две необязательные сковородки. Мать подарила мне мультиварку на Рождество, потому что считает, что мне пора научиться готовить, только вот мультиварки не помогают научиться готовить. Это скорее легкий путь, способ не учиться готовить по-настоящему, поэтому я идеальная владелица для мультиварки. Но Стив не любит легких путей. Я кладу ее в коробку.

Когда с кухней покончено, в ней остается одна-единственная необязательная вещь – белая кружка с нарисованной голубой уткой. У утки круглые глаза, как будто она напугана или накурена, а на другой стороне надпись Le Canard. Всегда думала, что это «утка» по-французски, но никогда не проверяла. Я нашла ее на барахолке, когда училась в колледже; помню, как вдруг поняла, что могу ее купить, что не обязательно пить из кружек, которые я сперла из столовой. Я принесла ее домой и с нежностью поставила на полочку над своим столом, повернув так, чтобы утка смотрела прямо на меня. Отношу кружку в гостиную и ставлю на пустую полку для тех самых двадцати вещей.

– Раз, – говорю я.

Возвращаюсь на кухню, поднимаю коробку, и у нее отваливается дно. О чем я вообще думала, запихивая все это в коробку, если у меня столько мусорных пакетов? Бокал для вина разбивается о плитку, и я замираю на островке посреди океана осколков: я наверняка порежусь, жалко, что некому услышать, как я зову на помощь.

как ты там дорогая все ок?

Дженис – отличная подруга.

все сууууупер! – отвечаю я. разобрала кухню сейчас в комнату пойду. перестала искать мокрое пятно!!

Последнее – не совсем, конечно, правда. Дженис отвечает мне эмодзи взрывающейся башки, она чувствует, когда я заливаю. Она пишет увидимся завтра на работе – и я сразу выбрасываю это из головы, до работы еще вагон времени: к тому моменту я, возможно, буду другим человеком – таким, который любит свою работу.

Нет, на самом деле я никогда не полюблю работать во «Дворце Пана».

Честно говоря, в спальне я теряю пыл. Спальни всегда даются тяжелее. Я знаю, что сказала бы Аннет. Она сказала бы, что если я пробьюсь через это чувство, то докажу, что настроена серьезно. А Стив сказал бы, что я заслуживаю быть любимой, несмотря на все мои несовершенства. Все это совершенно не помогает, но ладно, принимается. Я несовершенно складываю кучу одежды в мусорный мешок. Маленькое черное платье, которое уже давно мне мало. Слишком короткую футболку, которая не закрывает бедра. Кепочку, которая никогда мне не шла, даже в магазине, но я все равно ее купила, уже тогда не понимая зачем. Серую водолазку, в которой у меня огромные сиськи, но хотя бы живот не торчит. Ровно от такой хрени мне надо избавиться в первую очередь. Я так сильно стягиваю мусорный пакет, что одна из завязочек рвется.

Аннет смотрит на меня неодобрительно. Это медитативный процесс, – говорит она. – Не дергайся так, блин.