Позволь мне верить в чудеса

* * *

В назначенное Высоцким время Вадим снова, как и прошлым вечером, сидел в его кабинете, с усмешкой поглядывая на часы. Думал о том, как забавно подденет шефа, когда тот явится…

Все время, что они сотрудничали, Корней Владимирович ратовал за пунктуальность. А сам… Обещал быть в двенадцать… И опаздывал.

Но в целом на настроение Вадима это влияло не сильно. Он предчувствовал плодотворный разговор, испытывая разной степени предвкушение каждый раз, когда в уме рассчитывал, какой жирности «исход» в конверте его ожидает.

Вчера Корней ушел, толком ничего не сказав, и если поначалу Вадим слегка встревожился — подумал, что шефа могла разозлить его инициативность, то в какой-то момент его озарила мысль, моментально поставившая все на свои места. Злость Высоцкого касалась не Вадима, а самого начальника!

Вчера Корней злился на себя из-за того, что подчиненный его обскакал. Сам он месяцами водил хороводы вокруг несговорчивых Ланцовых, а Вадим так просто нашел выход на сговорчивую… И все за неделю оформил. Ну прелесть же. Прелесть…

Как всегда, приходя к тому же выводу, Вадим улыбнулся, глядя невидящим взглядом за окно кабинета Высоцкого. Когда дверь открылась, впуская привычного порывисто движущегося хозяина, не вздрогнул, но на сей раз уже не стал тянуть резину — сразу встал, протянул руку…

Высоцкий явно увидел этот жест, вот только не поспешил ответить, а прошелся взглядом по подчиненному, кивнул, проигнорировал руку, обошел стол, положил на него телефон, уперся руками о столешницу, глянул на Вадима немного с прищуром. Смотрел довольно долго… И совсем не так, как ожидал Вадим. Пусть на уважительный восторг он при всем своем оптимизме не надеялся, но хотя бы жиденькие аплодисменты очевидно заслужил. Но вместо этого получил короткое:

— Ручка есть? — глаза Высоцкого стали еще уже, а вот Вадима — шире. Как и улыбка, теперь слегка непонимающая.

— Какая ручка? — парень спросил, непроизвольно глянув на те самые ручки, хранившиеся на столе начальника в достаточном количестве.

— Шариковая, — ответ Высоцкого ничего не прояснил. Как и измененная поза — оттолкнувшись от столешницы, он выпрямился, сложил руки на груди, продолжая смотреть прямо на Вадима. И с каждой секундой последнему становилось под этим взглядом все более некомфортно. Вот только в чем причина — неясно.

— З-зачем ручка? — продолжая улыбаться по инерции, Вадим потянулся к внутреннему карману, в котором хранился именной Паркер. Сделанный себе же подарок с первой получки с выгравированным именем. Почему-то вспомнилось, как он хвастался приобретенной «статусной» вещью перед Высоцким, а тот только хмыкнул, тем самым выражая свой привычный скепсис.

— Заявление писать, — Высоцкий ответил, а с губ Вадима сорвался непроизвольный смешок.

— К-какое заявление?

— О прекращении трудового договора по договоренности сторон. Сегодняшним числом. Сейчас пишешь, собираешь свои манатки. И чтобы к двум и следа твоего не было в офисе, понял? А подумаешь что-то с собой прихватить — твои шмотки еще и перетрясут на выходе. Понял меня?

Вадим снова рассмеялся, почему-то свято веря в то, что Высоцкий так шутит. Конечно, это не совсем в его стиле, да и жестковато немного, но а как иначе-то? Других вариантов нет. Просто нет…

— В-в смысле, шеф? Мне уже смеяться или подождать немного? — Вадим посмотрел Высоцкому в глаза, даже не осознавая, насколько ярко в его глазах горит надежда. Почти такая же, как горела у девчонки, спросившей его вчера вечером полушепотом: «вы можете что-то сделать?». Вот только если ей он не дал ложную надежду, потому что от этого было бы только хуже, то в случае с Вадимом понимал — он в принципе не стоит того, чтобы тратить себя на подбор формулировок.

— Смеяться, Вадим. Смеяться. Писать заявление и смеяться.

Корней потянулся к стопке чистых листов, лежавших на столе, достал один, а потом впечатал ладонью в стол рядом с Вадимом. Достаточно громко, чтобы тот непроизвольно вздрогнул, а во взгляде наконец-то зажегся страх и отдаленное понимание…

— Когда я брал тебя на работу, Вадим, мы долго обсуждали с тобой, как будем работать. Тебя, конечно, больше интересовало, как я буду тебе платить, но этим наш разговор не ограничивался. Я предупреждал тебя, что не потерплю самодеятельности. Я предупреждал тебя, что мы не применяем приемы, которые могут хоть как-то, минимально, отрицательно отразиться на репутации фирмы. Я предупреждал тебя, что вторых шансов не будет. А ты косячил, Вадим. Раз за разом косячил, вот так же дебильно улыбаясь, как улыбаешься сейчас, реагируя на мои предупреждения. Ты. Рейдернул. Дом. — Высоцкий произнес каждое из слов отдельно, надеясь, что так их смысл дойдет до без пяти минут бывшего подчиненного лучше. — Ты. Поставил. Фирму. Под. Удар. Ты должен был просто исполнить мое поручение, а вместо этого наворотил столько говна, что это самое говно должно у тебя из ушей литься. И у меня вместе с тобой. Что ты смотришь на меня? Даже это понять не в состоянии? Ты облажался на все сто, Вадим.

— Я…

— Заткнись и слушай. Мне не интересно, что ты, — Высоцкий пресек попытку Вадима перебить, окидывая очередным взглядом. Пожалуй, увидь Аня Корнея сейчас, она убедилась в том, что с ней он действительно ведет себя пусть по-Высоцки, но деликатно. — Провести фиктивную сделку, прикрыться мной, чтобы юристы все оформили — это обман. Потом явиться к хозяевам дома и принудить их подписать договор на оставшуюся часть дома — это рейдерство. Не вызвать скорую, когда хозяйке стало плохо — это скотство. Если это для тебя слишком высокие материи — надо было не стесняться, спрашивать. И я тебе чуть раньше это объяснил бы. Но ты не такой. С гордым видом приходить ко мне в кабинет и хвастаться всем, что ты сделал — это идиотизм. Высшей степени идиотизм. Думаешь, ты один такой умный? Думаешь, твоя «схема» гениальна, просто мне не хватило смелости ее провернуть? Так вот, Вадим, мне придется тебя разочаровать. И ты, и твоя схема — тупее некуда. И чтобы такое творить — нужно быть совсем отбитым. Поэтому сел, взял ручку и пишешь. Надеюсь, ума написать заявление у тебя хватит. А потом нахрен в кадры. Не свалишь до двух — пеняй на себя. Уйдешь с таким шлейфом, какой заслуживаешь. И еще… Только попробуй когда-то сослаться на наше сотрудничество. Только попробуй рот открыть о том, что натворил — ты в жизни работу не найдешь. В отрасли так точно. Понял меня?

Корней не испытывал жалости, видя, как Вадим постепенно меняется в лице. Сначала краснеет, несколько раз порывается открыть рот, чтобы возразить, а потом белеет вплоть до цвета мела на губах. Как девка, ей-богу. И это злило еще больше. Почему-то опять в голове Высоцкого возникло сравнение — девочки-Ланцовой, которая, в отличие от этого перца, готова брать на себя ответственность за поступки, которая потеряла вчера больше, а вела себя достойней. И Вадима… В мире которого виноват может быть кто-угодно, но не он. Для которого все происходящее сейчас — очевидно неожиданность.

— Какого хрена глазами хлопаешь, умелец? Речь отняло? Сам себе скорую вызовешь? Или мне Ланцову попросить? Она из больницы быстро тебе бригаду отправит.

И пусть Корней шел в кабинет с четким пониманием, что разговор (а точнее его монолог) будет непростым, но и от себя, пожалуй, не ожидал, что заведется настолько.

— Да я же… Шеф…

Что хотел сказать Вадим Корней понятия не имел. И, что самое важное, его это совершенно не заботило. Поэтому, когда парень начал несмело, судя по всему по ходу дела формулируя, поднял руку в предупредительном жесте. Мол, сейчас лучше заткнуться.

— Мы не договоримся, Вадим. Я знаю, что ты предлагал девчонке сделку. И поразительно, но твои детские попытки подставить меня — самый малый твой грех. То, чем ты гордишься, что тебе вроде как «удалось» — куда хуже. Так что пиши заявление и уматывай. Здесь ты работать не будешь.

Вадим так и стоял, смотря на Высоцкого недопонимающим взглядом. А сам он… Испытал практически приступ тошноты из-за вида этой растерянности. Пожалуй, она лучше всего свидетельствовала о том, что шанса на исправление у Вадима просто нет. Он так и не понял, в чем суть проблемы. Ни за что не поверит, что сам виноват. Не догонит, в чем именно виноват. И в будущем еще наверняка знатно нафакапит. И рано или поздно — сам себя накажет. Не увольнением с волчьим билетом, а куда хуже.

— К-Корней В-Владимирович… — Вадим протянул руку, будто действительно собирался коснуться начальника через стол. Будто это могло хоть как-то повлиять на все происходящее. Но нет. Высоцкий обошел рабочее место, в несколько шагов приблизился к двери, уже у нее развернулся:

— У тебя есть время до двух, Вадим. Я не шутил. Не уйдешь своими ногами — выведу с охраной. В твоих интересах двигать булками быстрее. Сколько ты давал Ланцовым на то, чтобы съехать? Ночь? Вот можешь считать, что мои подходы более жесткие. У тебя есть полтора часа. Нахрен пошел. Вместе с листиком.

Корней широко открыл дверь, вполне однозначно давая понять, чего ждет от Вадима.

Боялся ли, что тот бросится с кулаками или еще каким-то образом проявит неадекватность? Нисколько. По Вадиму было видно, что он в первую очередь растерянный. Еще не злой. А когда разозлится… Корнею было все равно. Его слова достаточно, чтобы Вадим больше никогда не ступил ногой в ССК. Если начнет трындеть — получит ответку. А в личной жизни брешей, в которые можно было бы подленько ударить, когда малец чуть оклемается и захочет мстить, у Высоцкого, к счастью, не было.

— И можешь не приходить прощаться. Как понимаешь, благодарить тебя за работу я не стану. Но дам совет. Начни сомневаться в себе, иначе плохо кончишь. Еще хуже.

Вадим снова открыл рот, собираясь что-то сказать, но то ли слова не нашел, то ли сил. Не меньше минуты смотрел на белый лист, даже не моргая, кажется. Потом еще несколько секунд на Высоцкого. Потом, зачем-то, на стену, увешанную его сертификатами.

Засунул свой Паркер обратно в карман, прокашлялся… Вероятно, сообразил, что его плечи самопроизвольно понурились, попытался их разровнять, имитируя гордую осанку… Лист, конечно же, не взял. Подошел к двери, остановился рядом с еще начальником…

— Вы пожалеете, — сказал притворно спокойно. Возможно, надеясь, что Высоцкий воспримет слова, как угрозу, но он только еще раз кивнул на дверь.

— Я жалею, что связался с тобой. Зато теперь знаю точно — не все инициативные идиоты достойны шанса. Спасибо за науку. Вперед и с песней.

Вадим снова хотел что-то сказать… И снова смолчал. Вышел, с силой хлопнув дверью, выражая тем самым свой протест. Сейчас, скорее всего, и шмотки свои будет собирать, громко швыряя скрепки. Но Корнею до этого не было уже совершенно никакого дела. Одна из задач на сегодня исполнена. Остался еще десяток. Надо приступать.