Бывшая для мажора. Она не уйдет

Глава 10. Правда и ложь

В этот момент я поняла, что не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы захотела.

Крепко обхватив меня, он прижался теплыми губами к моим губам, легко и нежно. Прижался сильнее, так, что я ощутила его страсть каждой частицей своего тела. Приоткрыв рот, я почувствовала, как в него проскользнул его язык… начал свое сладострастное движение… и мне показалось, что я вот-вот умру. Умру от этих ощущений. Погибну, если он продолжит целовать меня… или если перестанет!..

Еще секунду назад я боролась с этими чувствами. Но в этот миг вселенная словно прекратила свое существование. Мое сознание опустело.

Остались только эти теплые объятия. Горячие губы… Человек, которого мне не хватало сильнее, чем я могла выразить. Я почувствовала, как та ужасная пустота внутри меня, которую я привыкла не замечать, вдруг заполнилась… частицы моего сердца соединились. Я снова была жива, снова чувствовала эту жизнь во всей полноте и яркости. Снова могла свободно дышать!

Моя первая любовь… Моя единственная настоящая любовь!

Забыв обо всем в этом мире, я ответила на поцелуй со всей силой своего голода, нараставшего во мне долгие годы, копившегося во мне, мучившего меня. Со всей нежностью своего израненного сердца. Со всем жаром своего распаленного тела, отзывавшегося на каждое его прикосновение, жаждавшего все больше и больше.

Ответила на поцелуй. Прижалась к нему еще крепче. Запустила пальцы в его волосы, провела ими по его лицу, по шее. Он продолжал гладить мой рот языком горячо и нежно, проникая в него глубоко и пылко, и каждое его перемещение заставляло меня сходить с ума… Его ладони смело проникали под мое платье через вырез на бедре, ласкали мою обнаженную плоть. Его прикосновения становились для меня чем-то запредельным, непередаваемым…

Вот бы он всегда сжимал меня своими сильными руками, водил ими по моему телу еще и еще, вот бы эти поцелуи длились вечно!

Но тут, оторвавшись от меня, Давид прижался щекой к моей шее. Я ощутила на своей коже дуновение горячего воздуха из его рта.

― Я люблю тебя, Ника. Всегда любил только тебя… ― его голос был сдавленным, не то от охвативших его чувств, не то оттого, что он просто не хотел произносить эти слова.

Но вместо того, чтобы вызвать во мне радость, счастье, его признание, наоборот… заставило меня очнуться. Прийти в себя. Протрезветь… Заставило мой мозг заработать, наконец.

Любит? Давид говорит, что любит меня? И всегда любил?..

У этого парня всегда было какое-то свое извращенное представление о любви. Для него любовь ‒ это просто животные инстинкты. Желание опередить соперников, продемонстрировать свое превосходство над ними и надо мной. «Не доставайся мне ‒ не доставайся никому»…

Может, он, и правда, считает, что любит меня. Но разве это хоть что-то меняет?

Только что Третьяков угрожал опозорить меня на всю Италию. Сделал грязные компрометирующие снимки ‒ сделал еще тогда, много лет назад. Заснял нас вдвоем… зачем? Чтобы похвастаться победой перед другими мажорами из нашей школы, перед своими конкурентами, моими поклонниками? И вот теперь расчетливо подготовил для меня ловушку, а потом пришел на день рождения моего мужа…

И после этого я позволила ему целовать себя? Да где все это время была моя голова?

― А я не представляю, как вообще могла когда-то любить… такого как ты, ― с отвращением произнесла, отстраняясь от него.

Давид встретился со мной взглядом ‒ в его глазах появилось непонимание. Неверие. Его рот приоткрылся.

― Ты тоже так и не забыла меня. Ты тоже все еще хочешь быть со мной! Я это почувствовал! ― сказал со смесью гнева и убежденности в голосе.

Не забыла… хотя должна была забыть! Вычеркнуть из памяти, стереть из сердца. Сволочь, шантажом пытавшаяся заставить меня изменить мужу… поставившая целью разрушить мой брак… оставить меня ни с чем!

Я не представляла, как спастись, скрыться от него. Но знала, что приложу для этого все усилия.

― Мне все равно, что ты почувствовал. И все равно, что чувствуешь. Со своим признанием ты опоздал на четыре года. Поезд ушел. Я двигаюсь дальше. А ты… ты просто жалок! ― подняла подбородок вверх.

На миг мне показалось, что он вот-вот меня ударит. Его глаза зажглись такой ненавистью…

Я похолодела.

До боли сжав мои руки выше предплечий, он потащил меня дальше по коридору. Я попыталась вырваться, дернулась что есть мочи… но все тщетно.

― Отпусти! Ты что делаешь?!

Все так же молча, мажор втолкнул меня в кабинет, темный и безлюдный в этот момент. Его лицо было замкнутым, сосредоточенно-мрачным. Закрыв за нами дверь, он дотащил меня до стола и чуть ли не швырнул на него…

― Ты что себе позволяешь?!

Третьяков так мне и не ответил. Снова зажав меня в тиски своих рук, он впился в мои губы, пробрался языком в мой рот. Снова залез ладонью под мое платье и в два счета стащил с меня трусики. Резким движением колена раздвинул мои бедра, пальцами добрался до того влажного места в самом низу моего тела. До места, которое загорелось огнем от его прикосновений, хотела я этого или нет…

Эта сцена один в один напоминала ту, другую, из моего сна, но была ее полной противоположностью. В том сне Давид был так нежен со мной, посадил меня на стол и начал ласкать в лучах яркого солнца…

Сейчас же он был жесток, груб и бесцеремонен. Не давая мне вырваться, целовал глубоко, распутно, гладил мой язык, а потом перемещался на шею. Он ловко распалял мое тело, без стеснения проводя пальцами между моих ног… и оно мгновенно стало мокрым, горячим и податливым в его руках.

― Давид… Прекрати!.. ― прошептала я.

По моей коже бегали искры, из глубины живота поднимался невыносимый жар. Ноги словно налились свинцом. Но мою душу разрывали противоположные эмоции.

Контраст между сном и явью глубоко ранил меня… но так же приводил в ярость.

Парень снова перешел на мой рот… и в этот момент я вцепилась зубами в его губу и укусила его со всей силы.

Он отшатнулся от меня.

― Черт!..

Кровь потекла вниз по его подбородку. Третьяков дотронулся до ранки и посмотрел на свою ладонь. Снова встретился взглядом со мной… В его глазах был непроницаемый мрак.

Я встала на ноги, подобрала с пола свои трусики, кое-как нацепила их на себя. Мое тело дрожало, не то от волнения, не то от злости, не то еще от чего-то.

― Мерзавец!.. И ты будешь говорить, что любишь меня? ― я никак не могла отдышаться. ― За эти годы ты ничуть не изменился. Я повзрослела. Построила жизнь вдали от тебя, и ты мне в ней не нужен!

Но мне в очередной раз не удалось оттолкнуть его от себя, ни словами, ни действиями. Он снова надвинулся на меня, навис надо мной, как скала.

― Это ты не изменилась, ― хрипло прошептал Давид, сжав мои плечи руками, наклонившись к моему лицу, ― все так же врешь мне и самой себе.

Выбравшись из захвата, я разорвала дистанцию между нами. Казалось невероятным, что несмотря на все это безумие, на все, что произошло сейчас и раньше… он был прав.

Как… как я могла что-то чувствовать к этому человеку? Как это вообще возможно?

Но любовь и ненависть не зря называют двумя сторонами одной медали. Чем сильнее я любила его, тем сильнее ненавидела. Мое сердце никогда не дружило с логикой. Именно поэтому я должна была любой ценой не дать ему одержать надо мной верх!

― А хочешь, я расскажу тебе правду? ― внезапно вырвалось у меня. ― Когда мы расставались, я была беременна!

Сказала… и сразу пожалела об этом.

Потому что Давид изменился в лице. Его губы приоткрылись, а глаза словно зажглись внутренним светом, какой-то глубинной радостью. Ни разу не видела его таким.

― У нас есть… ребенок?

Я промолчала. И что меня дернуло сказать это? Наверное, думала, что эта новость ему не понравится, оттолкнет от меня. Ребенок ‒ это слишком серьезно, а между нами никогда не было ничего серьезного.

― Ника, где он? ― снова сжал плечи руками, всматриваясь в мое лицо.

― А где он может быть? ― нехотя ответила. ― Я сделала аборт. Мы же тогда едва окончили школу. К тому же ребенок никак не вписывался в мою жизнь. Меня ждала карьера модели, рекламная кампания «Андреа Сарто», с которой мне так щедро помог твой отец, ― усмехнулась краешком губ. ― Видел все эти рекламные ролики, плакаты и билборды? Представляешь меня на них с огромным животом?

― Ты… избавилась от моего ребенка? ― Давид побледнел и словно обмер… будто этот малыш, о котором минуту назад он и не подозревал, вдруг стал ему жизненно необходим.

В моем сердце словно провернулся кусочек льда… но я не позволила себе сломаться и расчувствоваться, как в тот роковой день.

― От твоего… или от его ребенка. Откуда мне знать? ― равнодушно пожала плечами.

Я понимала, что бью его по больному, но все равно произнесла эти слова.

Третьяков с силой сжал мои плечи, так, что мне самой стало больно… а затем с отвращением оттолкнул меня от себя. И нанес свой удар.

― В тот последний день я сказал, что ничего к тебе не чувствую… Значит, я все правильно тогда сказал. Лицемерная, пустая, бездушная дрянь, ― его глаза были ледяными, почти спокойными, но его тело сотрясалось мелкой яростной дрожью.

С трудом взяв эмоции под контроль, он прошел к выходу из комнаты, больше и не взглянув в мою сторону.

Меня саму колотило от смеси чувств, в которых было почти невозможно разобраться. Я обняла себя руками. Сделала глубокий вздох… это не помогло.

Мой худший кошмар… Тогда и сейчас!

Вытащив телефон из крошечной сумочки, нашла в нем знакомый контакт. Закрыла глаза. Вытерла слезы тыльной стороной ладони.

― Привет, ― дождалась ответа на другом конце. ― Передай трубку моему зайчику.