Я с тебя худею

Я утыкаюсь лицом ему в грудь и что-то бессвязно бормочу.

— Хэй? Ты чего? — зовет он, но я не отвечаю.

Это неправильно! То, что делает с ним отчим. То, что ему приходится бросать здесь все, что он так любит и уезжать в столицу. А особенно то, что я останусь тут без него в тот момент, когда поняла, как же классно, когда он рядом.

— Ты же не собираешься плакать? — он заставляет меня поднять голову и посмотреть ему в глаза.

— Я, вообще-то, пьяная, могу себе позволить! — надуваю губы, действительно намереваясь дать волю слезам, но Соколов не позволяет опомнится и кусает меня за нижнюю губу. — Ай, больно!

— Будешь реветь, я тебя всю искусаю! — рычит он и крепко стискивает меня в своих ручищах. — И никакая ты не пьяная, ты еще несколько часов назад протрезвела!

— Разве? Ты же говорил, что из-за меня тебе даже за руль садиться опасно!

— Я снова тебя троллил, Ермакова! Скоро ты научишься различать, когда я шучу, а когда нет?

— Никогда! Это невозможно!

Он снова веселеет и мне становится чуть легче. Но я все же не могу настолько быстро перемениться, как он.

- А, на счет твоего отъезда в Москву ты тоже пошутил? — у меня наверняка сейчас такой взгляд, как у кота из «Шрека».

Соколов мотает головой и не отрывается от моих глаз, которые снова наполняются слезами.

— А ты думаешь, почему я так тянул вот с этим? — он касается моих губ своими, оставляет на них нежный поцелуй. — Знал, что, сделав это хотя бы раз, уже не смогу остановиться… — Я хмурюсь, желая получить вразумительное объяснение, но он вдруг прыскает от смеха и добавляет: — Наверное, поэтому у меня такие проблемы с алкоголем!

— На тебя так сильно повлияла эта история с Филиппом?

— Не просто повлияла, она разрушила мою жизнь. И делает это снова.

На языке вертятся банальные фразы, типа «мне так жаль» или «все будет хорошо» и ничего, совершенно ничего другого не могу придумать. Как это бесит!

— Не парься, Ермакова, — он улыбается, но улыбка не касается его глаз. — У меня осталось несколько минут прежде чем уехать на работу. И разговоры — последнее на что мне хочется потратить это драгоценное время.

— Сначала, обещай мне кое-что, — прошу я и решительно смотрю на него. — После работы ты вернешься сюда и…

— Не просто обещаю, а торжественно клянусь, — перебивает он, поигрывает бровями и тянется ко мне с явным намерением поцеловать. Я останавливаю его, закрыв его рот своей ладонью.

— Ты не дослушал!

— В этом и смысл: согласиться с той частью уговора, которая меня полностью устраивает.

— Ты можешь побыть серьезным хотя бы секунду?

— Нет, я очень спешу.

— Я тебя сейчас сама покусаю!

— Ни в чем себе не отказывай.

Закатываю глаза. Не знаю, как заставить его выслушать меня. Он нарочно избегает серьезного разговора, и я это чувствую.

— Ты сказал, что Фил хочет поговорить.

Соколов замирает и не двигается, не смотрит на меня, а прожигает взглядом. У него напрягаются скулы, а на шее проступают вены. Я быстро договариваю, чтобы он не успел перебить меня снова:

— А я обещала пойти с тобой! Сегодня вечером мы сделаем это. Вместе!

У Леши расширяются глаза, как будто я предложила похоронить его заживо или что-то похуже. То, чего он боится больше всего на свете.

— Я не могу…

Чувствую себя садисткой, предлагая ему сделать это так скоро, но я почему-то уверена, что это нужно сделать и все тут. Но не могу же я ссылаться просто на интуицию, раз уж других доводов у меня нет.

— Это — лучшая возможность оставить все в прошлом и начать новую жизнь, — не самый мотивационный аргумент, но какой есть. — Когда ты уезжаешь?

— В конце этой недели.

У меня сердце сжимается от осознания, что он уедет настолько скоро. Стараюсь побороть дрожь в голосе и говорю с нажимом.

— Тем более, нужно спешить!

У меня не получается убедить его, я вижу, что он чертовски напуган, а все мое красноречие куда-то улетучилось. Не стать мне мотивационным коучем.

Пока я думаю, как подтолкнуть его к этому серьезному шагу, Соколов неожиданно выдает:

— Ты так этого хочешь?

Киваю и смотрю на него умоляюще.

— Почему? — на его лице проскакивает искреннее недоумение.

— Потому что ты мне не чужой и…

— … и потому что ты чувствуешь, что должна отплатить мне той же монетой за то, что я помог тебе сегодня с твоим кризисом экзистенциальности? Но это же не одно и то же, Ермакова. Моя ситуация немного сложнее.

— Я знаю. Но у меня есть еще одна причина по которой мне важно, чтобы ты поговорил с ним.

Напускаю на себя завесу загадочности, и он клюет. В глазах искрится любопытство.

— И какая же?

— Сделаешь это — скажу.

— Шантажировать меня вздумала? — уголки его губ предательски подрагивают и растягиваются в улыбке.

— Так ты согласен?

— Хорошо, Ермакова, я обещаю поговорить с ним, хотя очень этого не хочу. Очень! — тяжело вздыхает он и запрокидывает голову к небу. — Но мне проще сделать это, чем слушать твои бездарные аргументы!

— Может, в этом и заключалась моя стратегия? — невинно хлопаю глазами.

— У тебя даже стратегия есть?

— Да! Взять тебя измором.

Леша широко улыбается, в глазах появляется задорный огонек. Он придвигается к моему лицу и шепчет в мои губы:

— Тебе, Ермакова, я разрешаю брать меня любым известным тебе способом.