Райский

Я моргаю, глядя на него, пока мой измученный разум пытается придумать ответ.

— Я пришла с Лони.

Он внезапно делает шаг вперед, загоняя меня обратно в ванную. Захлопнув за собой дверь, он на мгновение запирает ее, прежде чем окинуть меня свирепым взглядом.

— Тебе не следует быть здесь.

Я изумленно смотрю на него.

— С каких это пор ты говоришь мне, где я могу быть, а где нет? И почему бы мне не быть здесь? — требую я. — Потому что ты не хочешь, чтобы я видела, как ты ведешь себя как шлюха с каждой девушкой, которая хлопает на тебя ресницами?

На самом деле я не собиралась говорить ему, как я зла, но слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их остановить, и на самом деле нет смысла пытаться взять их обратно. Поэтому вместо этого я просто смотрю на него, а он смеется, явно забавляясь моим гневом.

— Ты только что назвала меня шлюхой?

Я закатываю глаза.

— Это слово никогда не подходило кому-то так хорошо, как тебе

— Ты ревнуешь?

Вопрос почти дразнящий, что еще больше бесит меня.

— Я не ревную. Меня просто тошнит от твоих дерьмовых эмоциональных игр. В одну минуту ты пытаешься быть моим рыцарем в сияющих доспехах, а в следующую ведешь себя так, как будто меня не существует, и полностью бросаешь меня, чтобы пойти и трахнуть случайных девушек, которые просто спотыкаются, чтобы добраться до твоего члена.

Пока я говорю, его лицо темнеет, ухмылка исчезает. В его глазах вспыхивает гнев, но это не останавливает мою тираду.

— Ты думаешь, я играю в эмоциональные игры? — говорит он, как только я замолкаю, его голос низкий и вибрирующий. — Ты их королева, Мэллори.

— О чем ты говоришь? Я не играла с тобой ни в какие игры.

Я всегда только пыталась переиграть его.

Он наклоняется надо мной, и я испытываю искушение отступить и отойти от него, но я стою на своем. Я не могу дать ему ни дюйма, иначе он будет ходить по мне.

— Я сказал тебе, что люблю тебя. И вместо того, чтобы ответить тем же, ты говоришь мне, что мы не можем быть вместе. Ты ревнуешь, когда я разговариваю с другими девушками, но потом идешь и флиртуешь с моим лучшим другом.

— Я…

— Если ты думаешь, что я интересуюсь какой-либо другой девушкой в этой школе, ты идиотка. Если ты думаешь, что я собирался трахнуть кого-нибудь на этой вечеринке, ты еще большая идиотка, — рычит он, игнорируя мое отрицание. — Ты делаешь все для себя. Это всегда связано с твоими проблемами, но ты когда-нибудь задумывалась о том дерьме, через которое прошел я?

Мой гнев снова вспыхивает из-за того, что он эгоцентрично отвергает сумасшедшую чушь, которая происходит в моей жизни. Проблемы? Какие у него могут быть проблемы?

— Мне так жаль, что твоя жизнь так чертовски тяжела, — выплевываю я. — Должно быть, так сложно быть миллиардером и постоянно заставлять всех делать все, что ты говоришь. Я полагаю, у тебя действительно есть психопат-убийца, о котором должен беспокоиться отец, так что ты прав, обе наши жизни в равной степени отстойны.

— Ты даже не представляешь.

Я замолкаю и хмурюсь. Его голос стал глухим, и я никогда раньше не слышала, чтобы он звучал так… надломленно.

— Сэйнт, — говорю я более мягким тоном, протягивая к нему руку. — Что ты имеешь в виду?

Его ноздри раздуваются, а рот превращается в жесткую линию. Ясно, что он не хочет углубляться в эту тему, что только заставляет меня знать больше.

— Прости, — шепчу я.

Он смотрит на меня сверху вниз, его глаза широко раскрыты и на мгновение охвачены паникой. Я наблюдаю, как он смотрит в сторону двери, и очевидно, что он подумывает о том, чтобы уйти от меня. Нежным прикосновением я хватаю его за руку, чтобы удержать рядом со мной. Он вздрагивает от контакта, его взгляд возвращается, чтобы встретиться с моим.

— Мэллори…

— Просто доверься мне, хорошо?

Не похоже, что он хочет кому-то доверять, но я выдерживаю его взгляд, отказываясь позволить ему уйти от меня. Не сейчас. Не после того, как он начал это.

Наконец, он, кажется, понимает это, потому что он испускает вздох поражения и качает головой.

— Ты действительно хочешь знать просто насколько испорченной была моя жизнь?

— Кажется, это справедливо, — отвечаю я. — Ты же знаешь, как у меня все хреново на самом деле.

— Хорошо.

Одарив меня натянутой улыбкой, он наклоняет голову.

— Но не говори, что я тебя не предупреждал.

Тревога расцветает в моей груди, но я качаю головой.

— Испытай меня.

Его губы хмурятся в тяжелой гримасе. Взяв меня за руку, он подталкивает меня к унитазу и заставляет сесть на крышку. Прислонившись к столешнице, он скрещивает руки на груди и смотрит на стену над моей головой.

— Когда мне было пять лет, я застал своего отца трахающим мою няню в моей спальне. Он связал ее и заткнул рот кляпом. Я не думаю, что она этого хотела, но ему явно было все равно. Что еще хуже, он заметил, что я наблюдаю, слишком потрясенный, чтобы двигаться… И он просто продолжал свои действия.

— Срань господня, я…

— Да, ты извиняешься. Я понимаю — Он все еще не смотрит на меня, когда продолжает: — Она уволилась вскоре после этого, но она никогда не выдвигала обвинений. Я представляю, как папа щедро заплатил ей, чтобы она держала рот на замке.

Мой желудок скручивает от отвращения. Джеймсон Анжелл гребанное животное, и я боюсь услышать больше, но это то, о чем я просила.

— Что еще? — шепчу я.

Он проводит рукой по лицу.

— Когда мне было семь, у меня была любимая собака по кличке Дюк. Я любил эту гребаную собаку больше всего на свете. Однажды я сделал что-то такое, что разозлило моего отца. Я даже не помню, что это было, но он так разозлился, что забрал Дюка и велел его усыпить. Ему не нужно было убивать его. Он мог бы отдать его в приют, да все, что угодно. Но нет, ему нужно было, черт возьми, подчеркнуть свою точку зрения и показать мне, что он был хозяином вселенной, и у того, чтобы перечить ему, были последствия.

Меня тошнит. Это так невероятно жестоко, и я не могу понять, как кто-то мог так поступить со своим ребенком. Он рассказывает мне еще несколько ужасных вещей. Как отец ругал его в присутствии друзей. Как он никогда бы не поднял на него руку, но он эмоционально и умственно оскорблял его самыми разными способами. Как его мать никогда ничего не делала, чтобы остановить его отца, и даже говорила ему, что ему нужно вырасти и перестать быть ребенком.

Однако как раз в тот момент, когда я думаю, что больше не выдержу, он раскрывает самое худшее.

— В мой тринадцатый день рождения мой отец решил, что мне нужно потерять девственность. Он был убежден, что я выступаю за другую команду, и хотел, чтобы я проявил себя.

Я смотрю на него в полном ужасе.

— Что? Ты серьезно?

Он кивает. Он все еще не смотрит на меня, но я внимательно читаю его глаза, и единственная эмоция, которую я никогда не думала, что увижу в нем, прямо там, пылает в его выражении.

Стыд.

— Он купил мне проститутку. Сказала, что она мой подарок на день рождения и что она сделает меня мужчиной.

Мне приходится протянуть руку и ухватиться за столешницу, чтобы не свалиться в унитаз.

— Нет, он не мог этого сделать, — выдыхаю я. — Это…

— Отвратительно? — бормочет он. — Унизительно? Травмирует? Так и было, и даже больше, поверь мне. Меня вырвало до и после того, как она трахнула меня, а потом мне пришлось пойти в кабинет отца, чтобы сообщить обо всем этом

— О Боже.

Я нахожусь в полном состоянии шока, я действительно не знаю, что должна или могла бы сказать прямо сейчас. Когда я открываю рот, чтобы заговорить, все, что я могу выдавить, это: — Твой отец-монстр.

Уголки рта Сэйнта сжимаются.

— Да, ну, он много работал, чтобы создать меня по своему образу и подобию.

Я хватаю его за руку. Это инстинктивное движение, и я даже не осознаю, что сделала это, пока мы не соприкоснемся.

— Ты не монстр, — настаиваю я свирепым тоном. — Мудак, конечно, но не монстр.

Наконец он смотрит на меня сверху вниз. Он выглядит усталым. Типа, смертельно усталым. Его глаза все еще немного остекленели, потому что он все еще пьян и под кайфом, но я вижу, что он быстро трезвеет.

Он пожимает мою руку, чтобы дотянуться и обхватить мое лицо ладонями.

— Если бы я не был монстром, — бормочет он, проводя большим пальцем по моей нижней губе болезненно нежным прикосновением, — У нас все было бы хорошо, да?

— Что? — Я задыхаюсь, качая головой. — Сэйнт, нет. Это не…

Но он уже убирает руку от моего лица и поворачивается к двери. Я хочу остановить его и попытаться предложить какое-то утешение, но я не знаю, что бы я сделала или что бы я сказала. Он был прав. Он всю свою жизнь мирился с кошмаром, и я могу только представить, что его отец пытался навязать ему за годы, прошедшие с его тринадцатого дня рождения.

Неудивительно, что он такой черствый. Почему ему так трудно быть близким с кем-то, кроме секса. То, что он мне рассказал, многое объясняет, и все же я не уверена, что это действительно может что-то изменить. Между нами так много плохого. Это не все наши ошибки, но мне кажется, что мы были обречены на неудачу еще до того, как встретились друг с другом.

Я наблюдаю, как он останавливается, положив руку на дверную ручку. Он ждет, что я его остановлю?

Открыв рот, я пытаюсь что-то сказать. По крайней мере, преложить ему, чтобы мы могли встретиться позже и обсудить все это ещё раз. Однако, я не могу подобрать слов. Мои губы снова сжимаются, и я смотрю на него, не зная, что мне сейчас делать.

Он ничего не говорит, но по напряжению в его плечах я могу сказать, что он разочарован. Я чувствую себя полным дерьмом, но я все еще не зову его по имени, когда он открывает дверь уборной и выходит обратно в коридор.

В следующее мгновение он уходит, и я остаюсь наедине только со своей виной и его ужасными воспоминаниями, проносящимися в моей голове.