Котировка страсти или любовь в формате рыночных отношений

— Дай сигарету. — Вдруг попросила она, так и не сумев справиться с собой.

Мысли о Картове, о Сергее, обо всем том, чем есть ее жизнь — оказались лишними, и запустили круговерть эмоций, едва-едва подавленных ездой, по-новой.

Костя задумчиво посмотрел на нее, но сигарету дал, не сопровождая это глупыми комментариями и замечаниями: «что она, обычно, не курит, так что же произошло?». Сам, видимо, все понял. Поднес зажигалку, и опять уселся на капот.

Черт. Иногда Карине начинало казаться, что он ее читает, как открытую книгу. Но она старалась убедить себя, что это не так. С какой стати Соболеву настолько к ней приглядываться?

Самообман — глупое и опасное занятие, но Карина не могла принять иную точку зрения. Это было еще опаснее. Разрушительно.

«И не холодно ему?», мелькнула какая-то вялая мысль, «в одном ведь костюме, на ветру в чистом поле выселся. Она, вон, в машине, вроде бы, а и то, дрожит. Или это опять нервы?»

Карина глубоко затянулась.

Слишком крепко для нее. И, вообще, ей, оказывается, больше нравится вдыхать этот аромат, кода курит он. Самой не так и приятно.

И, словно назло этому пониманию, она решила обязательно докурить сигарету до конца.

— А как он, конкретно, тебе с флэшкой помог? — Словно и не было никакой паузы, поинтересовался вдруг Костя, рассматривая посадку невдалеке.

Карина едва не закашлялась. Вот, ведь! Уже не отцепится. Ну и пусть. Ей не жалко.

— Сергей часто закрывал глаза на то, что я посещала интернет-клубы после… — Она еще раз затянулась. — Некоторых клиентов. Собственно, когда-то он сам в моем присутствии упомянул, что наглядные материалы служат во многих ситуациях неплохой страховкой. Словно невзначай, мимоходом. Но мы оба знали, что мое положение — вещь зыбкая. Особенно после того, как Картов создал этот клуб. Увлекутся, убьют невзначай, кто плакать будет? Дима? Вряд ли. Разве что расстроится немного, что надо искать замену.

Карина иронично усмехнулась, не сразу заметив, что пальцы, которые держат сигарету, начинают мелко дрожать. Выругалась в уме. Но сделала вид, что ничего не происходит.

— Тогда я, подумав над этими словами, начала обеспечивать себя «защитой», и пользовалась компьютерами в разных клубах, чтобы у меня ничего не нашли. Да и такой компьютер сложнее отследить, если что. Хранила все в виртуальной «коробке». Делала это тогда, когда домой меня сопровождал Сергей. Он, думаю, догадывался, что я делаю. Но никогда не спрашивал. И Картову об этих посещениях интернет-клубов — не докладывал. Хотя, я как-то сказала сама, что собираю информацию для своей защиты. Если хочешь что-то утаить, надо рассказать часть правды. — Карина хмыкнула. — Он только посмеялся. Думаю, Дима не верил, что я посмею выступить против него. Слишком долго управлял едва ли не каждым моим вдохом.

Костя молча слушал, прикурив вторую сигарету от первой.

— После…, — она чуть крепче сжала свою сигарету. — После Шамалко я тоже заехала в клуб. Уже тогда, когда отчиталась перед Димой. Сергей, наверное, решил, что я хочу себя от мести Виктора обезопасить, скопировав эти документы. И, я думаю, ничего Диме не сказал об этом. Он тоже не поверил бы, что я решилась на что-то подобное. У него самого на такое духу никогда не хватило бы.

Привкус табака стал противен. Она все-таки бросила сигарету в снег, так и не докурив. Резко встала с сидения и на два шага отошла от машины, продолжая глядеть на поле.

Ее вновь колотило. Почему-то, по совсем неясной для Карины причине, вспомнить именно в этот момент ТУ ночь с Шамалко, оказалось невероятно тяжело. Ей пришлось прижать ладони к вискам, чтобы не заорать в эту же секунду, не начать кричать, так же, как тогда, когда он ее избивал.

Что-то за ее спиной щелкнуло. Не зажигалка. Но Карина не обернулась, продолжая пытаться усмирить самое себя.

— Как думаешь, попадешь вон в то, крайнее дерево? — Перед ней появился пистолет.

И Костя, который этот пистолет держал в ладони, протягивая Карине, а сам смотрел все на ту же посадку.

Делая вид, что это не ее колотит от ненависти и боли, Карина проследила его взгляд.

— Не знаю, — честно призналась она, презирая себя за неровный, срывающийся голос. — Далековато.

— А ты представь, что это — Дима. — Усмехнувшись, предложил Костя, глядя на нее очень серьезными глазами.

Дрожь усилилась. Так, что зубы почти застучали.

Карина никогда не позволяла себе даже думать о таком. Ни разу за эти двадцать лет она не представляла себе, что хоть как-то пытается выместить на Картове свою ненависть и гнев. Потому что, рискни она такое вообразить — он бы по ее глазам узнал о неповиновении, пусть и мысленном. Нюхом бы учуял эти мысли. И наказал бы. Наказал так, чтоб больше неповадно было.

Ни разу за эти годы Карина не нарушала этого незыблемого постулата своего существования. Ни-ког-да.

И даже сейчас, глядя в серо-синие глаза совсем другого мужчины, почти ужаснулась крамольной и святотатственной мысли. Этому предложению.

Но ее пальцы, не спрашивая сознания и опыта, уже сами обхватили рукоять. Сами легли на курок. И глаза Карины сами собой нашли цель.

Просто потому, что глаза Кости гарантировали — это можно сделать. За такое «преступление» Карину не настигнет новая боль. Ни за какое, больше.

Первый выстрел вспугнул стаю ворон, и они закаркали, начали метаться, нарушив стоящую на поле тишину. После третьего — закричала она. Нет, зарыдала. А может, и то, и другое вместе. Однако ее палец, даже несмотря на это, просто не мог отпустить курок. И обойма закончилась слишком быстро. Но у Кости, оказывается, были еще патроны.

«Блин, может у него в багажнике еще и автомат есть? А если бы их, и правда, милиция остановила, обыскивать полезла? Было бы им что-то, или нет?», мелькнула где-то на краю сознания глупая и нелепая мысль.

И тут же исчезла.

В голове Карины, в ее душе и теле, сейчас не было места для чего-то еще, только для боли, и невыносимой, жгучей и черной потребности — снова и снова стрелять в это проклятое дерево, видя на его месте совсем другое, живое существо.

Он ехал куда медленней Карины, не хотелось ее будить, раз уж она так спокойно заснула в кои-то веки. Да и у самого Кости не было потребности сейчас гнать. В этот момент скорость ему не помогла бы. Кроме того, экстрима он натерпелся, когда сидел на пассажирском сидении, пока не понял, что, в принципе, можно расслабиться, водить она умеет не хуже его. А может еще и научить чему сможет, если попросить.

На душе было горько и смутно. А в ушах до сих пор стояло суматошное карканье воронья и ее крик вперемешку с рыданиями. Хотелось крепко-крепко обнять ее и пообещать, что больше никто и никогда не посмеет даже глянуть в ее сторону с угрозой, или еще какими мыслями. А делать этого нельзя было.

Твою ж, налево! Иногда ему хотелось пристукнуть Валентина, запрещавшего ему едва ли не все, что только можно. Но, с другой стороны, каждый раз, воочию видя, насколько верно предсказывает психотерапевт возможные реакции Карины и ее поступки — оставалось держать себя в руках и следовать предлагаемой инструкции. Да и потом, сам не дурак, ясно понимал, что начни он сейчас что-то говорить и заикаться про хоть какие-то чувства — она не то, что не поверит, начнет шарахаться от него, как от чумного. Что Карина в жизни от мужиков хорошего видела? Ни черта. Ни одного нормального поступка.

И в его любви подвох искать начнет. Двойное, тройное дно выискивать будет.

Подняв руку на приветствие постовых гаишников, Соболев въехал в город. Наверняка ведь, уже связались, доложили. И Верещагин, полковник милиции, уже звонил Никольскому, ноя, «что, конечно, все понимает, но нельзя же настолько наглеть. День на дворе. А как же жизни людей…». Нельзя, наверное. Только, в данный момент, душевное состояние Карины было для него важнее жизней остальных, как ни крути. Да и Боря, наверняка, уже позвонил Шлепко, а тот навестил Верещагина и все уладил в материальной форме. Вот и довольны все. И никаких претензий.

Одной рукой достав сигарету, он поджег ту от прикуривателя и затянулся, краем глаза поглядывая на Карину. И не поймешь: спит или нет? Время от времени ее веки тяжело приподнимались и чужой, отрешенный взгляд устремлялся куда-то вдаль. Вроде бы в горизонт Карина всматривалась, или в пейзажи за окном. Но на самом деле, и мимолетного наблюдения было достаточно, чтоб понять — смотрит она вглубь себя, и очень далека от всего, что творится снаружи. Сейчас она меньше всего походила на ту женщину, с которой Соболев познакомился в Киеве. Но и на Дашу, единожды показанную ему, эта женщина, сидящая на соседнем сиденье, не была похожа.

Она попала. Все шестнадцать раз. Две обоймы всадила в то дерево. И больше, наверное, смогла бы, да у него патроны закончились. И ни разу ведь не промазала. Будь там, и правда, Картов, изрешетила бы намертво.

Как же надо было измучить человека, чтобы он настолько стал тебя ненавидеть? Он не будет спрашивать, и так все ясно.

Снова скосил глаза. Она смотрела в окно.

Костя сдержал себя, промолчал, и до хруста в пальцах сжимал руль, не позволяя себе сделать то, что так хотелось — обнять ее. Нельзя, мать твою! Хоть бери и стреляй этого Валентина Петровича, а все равно нельзя, именно сейчас — нельзя. И так, огромное везение, удача или фарт какой, что она смогла при нем настолько открыться, что позволила себе столько эмоций ему показать. Это с ее стороны, куда больший акт доверия, чем, если бы она допустила Соболева к своему телу.

Для Карины ее тело — лишь разменная монета в глазах мужчин, ему же она, раз за разом, позволяет заглянуть в душу. Да и самому Соболеву, несмотря на вполне плотское желание, которое он и не думал отрицать, нужна была эта женщина все, целиком, без остатка. Со всеми своими «тараканами», шрамами и кровоточащими ранами в душе и разуме.

Кто б ему сказал еще пару месяцев назад, что Константину мало того, что до одурения понадобится женщина, именно эта, и никакая другая, а еще и придется за нее драться с ней же самой и ее страхами — в жизни не поверил бы. А теперь — и не спорит. Молча дерётся.

И, ведь, кроме ее недоверия, есть еще эта неразбериха с файлами, Картовым, и Шамалко, который, кстати, никак не хочет отстать. И тот, никем так и не идентифицированный ненормальный, который разнес его номер. И Сергей, начальник охран Картова, во влюбленность которого Карина так легкомысленно не верила. Видно, вообще, не допускала возможности того, что кто-то мог испытывать к ней подобные чувства. А вот Костя — очень допускал. Его самого сейчас узлом сворачивало от этой любви, и невозможности хоть как-то облегчить ее боль. От того, что не мог избавить Карину от всего, не проводя через такие муки.

И еще, он помнил тот взгляд этого Сергея в приемной у Картова. Очень хорошо помнил. Это тогда он не понял, чем вызвал такую лютую ненависть у человека, который и смотреть, по-хорошему, в его сторону не должен. Молчать себе, вперив глазки в пол, и следить за охраной своего хозяина.

Может Карина и сомневается, а вот он почти на сто процентов был уверен, что этот Сергей с самого начала, был безнадежно и по макушку в нее влюблен. Только это могло объяснить то, что столько лет Карине сходили с рук поступки, которые любой нормальный начальник охраны должен был не просто пресечь, а на корню убить в зародыше саму идею. А он еще и подкинул ту Карине. Потому и смотрел так на него, то ли просто ревнуя, подслушав, чего требовал Соболев, то ли еще и ненавидя за предполагаемый вариант «обычного» для того клуба развития его, Костиного, поведения в отношении Карины.