Тетрада Величко

И дикая, невыносимая боль, что сами себя всего этого так надолго лишили. Безумный, безотчетный страх, что могут умереть, а так и не ощутить больше друг друга. Не почувствовать вновь то, что никто не в состоянии дать ни ей, ни ему.

Кузьма запрокинул голову, ловя губами ее руки, ладони поцеловать пытался. И вновь на губы накинулся. А Кристина его брюки расстегивает, путаясь в ремне. Дергает, пытаясь еще больший доступ к телу получить, полнее его почувствовать, понимая, что с ума сойдет, если не ощутит его в себе. Сейчас, сию же минуту! Сколько ночей мучилась, прогоняя из тела это желание и потребность в самом любимом и дорогом! А все равно — не сумела. Заклейменная, что ли, им? Под кожей ее свои метки он расставил словно бы…

— Моя…

— Нужен мне… Родной! — закричала в голос, когда Кузьма припечатал ее к дивану, буквально вонзившись в тело одним рывком.

Про все забыла: про охрану, про причины, почему нельзя. Кристину словно током по каждой мышце пробило. Не могла замолчать, не могла прекратить к нему тянуться еще больше. Тяжело. Господи! Он другим стал. И ее тело изменилось, да только плевать! Все к черту. Одно целое с ним! Опять! И нет никаких мыслей, только безумное удовольствие, которое с болью спутать — проще простого. Потому что невыносимо такое наслаждение после того, как и прикоснуться друг к другу не могли толком.

Накрыл ее собой. Вдавил в диван. В рот впился своими губами, царапая щеки Кристины щетиной. А сам в ее бедра, в ее тело врывается. Такой большой, такой массивный. Ее весь!

— Мой! — уже она застонала, обхватывая его плечи руками. Ногами за бедра обняла. И заплакала, сама не понимая: хорошо или невыносимо. — Мой! Ненавижу! — выгнулась под ним, чтобы еще больше прижаться, всем телом соприкасаться. — Как ты мог отказаться от нас?! — укусила его за плечо, не в силах выносить тяжелые, бешеные удары его плоти, от которых нестерпимо хорошо. До дрожи, до крика.

И она стонала на каждый его выпад, на каждый толчок, на каждое погружение члена Кузьмы. В какой-то момент искренне поверив — что не выдержит: или умом двинется, или тело порвется от такого напора.

А все равно хорошо. Острое наслаждение, горькое. Как полынь с медом.

И его хриплые стоны на каждый ее крик, на каждый упрек, которые своим ртом глотал.

— Моя мавка! Моя только… — как заведенный повторял, хрипел в ее горло в такт с толчками. Словно других слов не помнил.

Его бедра сжимались, она своими ногами ощущала каждый рывок, напряжение всех его мышц. Словно он не только членом — всем телом своим в ее тело ворваться пытался. Снова сделать единым то, что сам когда-то и разорвал на половины, так и не сумевшие стать самостоятельными единицами.

— Ро-о-дной! — вдавила затылок в диван, распахнутым ртом в его грудь уткнулась, разрываемая на части оргазмом такой силы, что в глазах потемнело.

Накатило волной, сметая сознание. Все было: и фейерверки в потемневших глазах, и грохот в ушах! Родное тело стало непослушным и тяжелым, неуправляемым Кристиной.

Ни с кем не могла такого испытать. Невозможно просто. Никогда с тех пор, как он ушел.

Затрясло Кристину всю, заколотило под ним. А Кузьма от этого совершенно обезумел, ощутив ее оргазм. Еще сильнее, еще резче и мощнее стал погружаться. Еще глубже. И уже его трясло.

— Мавка! — с хриплым криком вонзился вдруг так неумолимо, что она не вытерпит, показалось.

Еще до конца в себя не пришла. Все тело пылает, кожа горит, кровь словно густой стала, едва-едва по мышцам патокой растекается. А ощутила, как кончает в нее, изливаясь горячим и влажным семенем — и вновь не выдержала. Кончила от этого с ним вместе. Уже даже не кричала. Из горла вырывался беспрерывный хрип-стон.

Кузьма сжал ее руками, не давая сделать вдох. Пальцы в ее волосах. Ее ладони на его спине, скользят по влажной от испарины коже. Его тело такая же дрожь разобрала. Словно у обоих дикий озноб. А на самом деле — горят. Даже сейчас — сердца грохочут. В ушах кровь шумит. И дыхание обоих такое громкое, что ничего больше не слышат. Да и не хотят, не нужны им иные звуки.

Пусть весь мир до пепла сгорит. Только бы им так и лежать одним целым.

Несколько секунд потребовалось Кузьме, чтобы хоть немного в себя прийти, видимо. Не разжимая своих рук, перекатился на бок. Ее на себя уложил, заметив, что вдохнуть не может под ним. Но не вырывается. Плевать! Можно и умереть, когда настолько счастлива…

— Мавка моя…

Куда нежнее и мягче прошелся по ее векам, по трепещущим ресницам. Словно извиняясь, сожалея об этом неистовстве, которое самого разума лишило. Совсем ласково к губам прижался.

— Ты как, любимая? Маленькая моя… Прости, что накинулся, будто дикий…

Не могла еще говорить.

Пульс утихал. А все равно в одном ритме. Воздух словно слаще стал. И тишина какая-то обоих укутала. Умиротворение, когда не пошевелиться, даже если очень нужно.

Кристина помотала головой — не получались слова внятно. Губы обветрились за несколько минут от того, как кричала, что закусывала их, от дыхания, когда кислорода мало.

— Ты как, родной? — даже не пытаясь выбраться из его рук, уткнулась куда-то в район плеча. Носом в кожу его, чтобы запахом Кузьмы дышать, его сердце слушать.

Господи! Совсем недавно ему с кровати помогала подниматься, а тут так накрыло обоих… Хоть бы не аукнулось.

Он рассмеялся почему-то. Невесело. Но все равно — обоим легче стало. Словно оба признали — что неизбежно было. И подсознательно понимали — шли к этому каждую минуту последних недель. Потому что так и не перестали быть единым целым.

— Теперь точно не подохну. Не сейчас. Уже на небесах, кажется, — в ее волосы уткнулся лицом.

А потом вдруг ухватил в жменю эти все пряди на затылке и заставил Кристину запрокинуть голову.

— Мавка моя, просто, чтобы момент прояснить: я здесь сидел. И здесь ел, — повернул ее лицо так, чтобы она на небольшом столике у дивана еще один столовый прибор увидела. — Не было девок никаких.

И бокал с вином, которое почти и не тронули. Взгляд Кристины метнулся к основному столу, словно удостоверяясь, что и там ничего не изменилось. Трое. Их здесь трое было. Неужели и правда встреча? А она такой скандал ему закатила… Хотя не могла сказать, что сейчас жалеет о том, во что это все выплеснулось. До сих пор поверить не могла, что не бредит и в сознании. Что не снится ей это — его тело, к которому притиснута; его рука, скользящая по спине, ласкающая Кристину; пальцы Кузьмы, накручивающие ее волосы. И стук его сердца под ее щекой.

— Но женщина все равно была? — хрипло уточнила она.

Кузьма рассмеялся веселее.

— Была. По делу. Ее, конечно, время от времени по-всякому называют, упрекая в том, о чем и ты подумала. Но это скорее от зависти. Не у каждого нашего депутата хватка и такие стальные я**а, как у этой главы партии, хоть и не особо большой в нашем созыве.

Настал ее черед улыбаться. Поняла, о ком он.

— Встреча, значит, — вздохнула.

— Встреча, — подтвердил он. — С лидерами других фракций и партнерами по коалиции. Через две недели пленарные дни начинаются. Надо договариваться о голосованиях и законопроектах уже сейчас.

— Лучше бы выяснил, кто на тебя покушался, — проворчала Кристина, еще не готовая все претензии по ревности снять.

— Об этом тоже говорили, мавка. Не твоя проблема. Я разбираюсь.

«Придурок».

Не сказала вслух, не выдала свое возмущение тем, что пытался ее отстранить. Но Кузьма все равно ощутил, криво улыбнулся. Поцеловал проступившую между бровей складку.

Ей осталось только вздохнуть.

— А в душ зачем ходил? — спросила о том, что так зацепило.

— Долбанная слабость еще, — глубоко вздохнул. — То и дело в пот бросает. От малейшего усилия. Не хотел, чтобы от меня, как от грузчика, несло, когда ты приедешь…

— Дурной! — застонала вдруг так, что самой этот крик резанул по ушам. Дернулась. Но он крепче руки сжал, не пустив никуда.

Снова больно в груди стало. В горле.

— Глупый мой! Я же любила тебя и грузчиком! Кем угодно любила! Потому что тебя, а не все другое!

Отвернулась, испытав укол отчаяния, о котором сейчас не хотела вспоминать. Опять ему в плечо лицо спрятала. От всего пыталась затаиться.

Он вновь ее до хруста костей сжал.

— Кристина… Малыш… — голос полон вины и боли, которую даже не пытался отрицать.

И прощения не просил. Вновь стукнуть его хочется.

Только и давал как-то ясно понять, что сейчас — не выпустит из своих рук. А ее начал терзать вопрос — надолго ли? И ужас охватил, безотчетный, неконтролируемый — едва представила, что вновь без него может остаться… Умереть легче. Точно уж — с моста и в глубину. Чтобы сразу. Не вынесет заново такой боли и муки…

— Не отпущу, мавка. Клянусь… — словно поняв ее мысли, он аккуратно отцепил ногти Кристины, оставившие следы на его коже, прижал пальцы к губам.

Хотелось верить. Но пока не могла. Разум еще был не в состоянии проанализировать и обдумать все, что случилось. Не мог сделать выводы.

Только сейчас про охранников вспомнила. Сначала смутилась, а потом отпустило немного, когда поняла, что они в этой кухне-совещательной закрылись. Далеко от приемной, где Вадим с Богданом остались. Да и двери хорошие. И звукоизоляция в кабинете Кузьмы должна на уровне быть. При его-то делах… Не зря же и встречу здесь проводил, а не в основном кабинете.

— Я таблетки уже месяц не пью, — вдруг вспомнила она.

И презервативов они не использовали…

Но даже испугаться — сил не осталось. Он из нее все выжал.

Да и не хотелось бояться. Глупо и нелепо — ну куда им сейчас еще и детей?! А по спине дрожь прошла, и совсем не страха, от одной лишь мысли, что может забеременеть. От него. От родного и любимого…

— Ты мне Владика обещал, помнишь? И Марину… — голос прервался.

Задохнулась.

Бред же… А у Кристины аж затрепетало все внутри. Зажмурилась. Сцепила зубы.

Ну о чем она думает?! Его убить недавно пытались…

Кузьма ничего не сказал. Выдохнул тяжело. Губами ее век коснулся. А его горячая ладонь накрыла ее голый живот. Мягко погладила, да так там и осталась. Тепло. Хорошо.

Тишина. Ничего не говорит все еще. А пальцы дрожат. Его, не у Кристины. Второй рукой крепче ее плечи обнимает. И губы на ее виске, не отрывается.

Говорить ни он, ни она не готовы. Слишком остро все. Слишком… Просто чересчур.

Лезет в голову мешанина всякая. Не важная, смешная, глупая.

Вот интересно: не помнила — как он с нее белье снял? А она с него когда стянула?

Голые оба. А Кузьма в носках. Не достала она туда, видимо. В любом другом — отвратило бы. А в нем — ее он. И все. До последнего волоска на коже, до каждой капли пота, которым так боялся ее оттолкнуть.

— Разберемся, мавка. Со всем разберемся, если появятся вопросы, — тихо прошептал, крепко, но уже мягко обнимая. — А сейчас — поехали домой.

Домой… Куда? Где их дом теперь? В той квартире, что подарил? В старой — у матери? Или в его — где Кристина ни разу и не была. Да и как сдвинуться — если мышцы, что масло, не может пошевелиться. И ему тяжело — видит, что и Кузьма устал. Но и в офисе торчать всю ночь — не вариант, прав он.