Тетрада Величко

Глава 28

Кристина была не единственной в их паре, кто видел ночами кошмары. Только признаваться Кузьма, в отличие от нее, в этом совершенно не хотел. Закатывал глаза, когда Кристина еще в клинике заводила разговор о том, что мешает ему спокойно спать ночами, и заявлял, что ей стоит меньше придумывать. Только вот сейчас Кристина точно знала, что дело не в ее богатом воображении. Отнюдь.

В этот раз она проснулась первой. И не от своего кошмара, которых стало гораздо меньше, да и яркость последних снизилась с тех пор, как она стала вновь спать в объятиях любимого. Ее разбудил резкий и сильный захват рук Кузьмы на ее теле. Жесткий настолько, что стало некомфортно, заставив выплыть из состояния отдыха сознание, профессионально привыкшее реагировать на любой стимул. Кузьма спал. Но его лицо было напряжено до такой степени, что сложным казалось разобраться: то ли его терзает боль в ранах, то ли нечто, что он видит во сне. И этот захват рук, от которого становилось больно…

И он ей что-то рассказывает? Ха! Они стоили друг друга, это без вопросов. Оба ночами мучились от кошмаров, о которых не особо желали говорить.

— Родной, проснись, — тихо позвала она, погладив Кузьму по щеке.

Для этого пришлось приложить немалые усилия — чтобы просто высвободить уже онемевшую немного конечность.

Однако на ее старания он лишь усилил захват. Куда больше? И до того дышать сложновато было.

— Кузьма! — повысила голос Кристина. — Я задохнусь.

Его лицо исказилось еще сильнее. Но Кузьма все же открыл глаза, прищурившись. И словно бы с трудом приходя в себя, попытался сориентироваться в обстановке.

— Мавка? — хрипло спросил? Констатировал?

Шумно выдохнул, хотя Кристина и не видела, чтобы любимый задерживал дыхание.

— Все в порядке? — уточнила она, отмечая, что удерживающие ее руки все еще не расслабились. — Что снилось?

Он посмотрел на нее каким-то долгим и тяжелым взглядом. В темноте спальни, разгоняемой лишь лунным светом, из-за того, что оба поленились задернуть шторы вечером, это изучение показалось ей совсем мрачным. Погнало по спине Кристины холодную дрожь, несмотря на крепкие и горячие тиски его объятий.

— Кузьма? — ее голос тоже упал.

— Ничего, — наконец, выдохнул он.

Ну да, ну да. Она же идиоткой стала, как только концы волос осветлила. Ей можно такой бред втолковывать. Ага.

— Мне бы развернуться, — буркнула Кристина. И не планировала, а обида прорезалась в голосе. — Жарко. Вдохнуть не могу.

— Кристина…

Да, она верила, что он сожалеет о том, что она ощущает его нежелание разговаривать. Только Кристине ни йоту от его сожаления не легче! Нахлебалась уже этого по горло за последние годы! Аж к горлу подкатило.

Отвернулась сразу, как только Кузьма хоть немного ослабил руки. Отползла на другой край кровати. Не потому, что рядом с ним не хотела находиться. А потому что это желание было невыносимым и непреодолимым несмотря ни на что.

Глупо надеяться, что после стольких лет порознь за пару дней все само собой притрется. Тем более когда все нерешенные проблемы так и висят дамокловым мечом над ними. Поговорить бы, разобраться. Наорать, что ли! Да не привыкли. До сих пор таятся и прячут все, что на душе, хоть вроде бы и вместе теперь. А полного доверия нет. Не интуитивного. За это и вспоминать нечего. Они на клеточном уровне друг друга принимают. А вот тяготы и тревоги — делить не привыкли. Он все старается ее выгородить и оттолкнуть в этом, словно не понимает, что ранит и режет таким отношением душу.

И она ему не говорит ничего. Молча глотает свои слезы и обиду. То ли в вечном дурном женском «пусть сам поймет и угадает», забывая, что и любимый — человек, которому не дано читать чужие мысли. То ли просто в настолько же идиотском желании облегчить ему жизнь.

А разве помогает это? Ей легче? Ему проще? Поэтому сейчас зубами скрипит и кулаки сжимает? От той ли легкости она в клубок свернулась, словно живот болью раздирает?

И почему от такого простого события — ощущение дикого предательства?

Ну не говорит, и что…?

Только Кристина очень хорошо знала ответ на последний вопрос. Все. Все в этом. Вся его привычка решать любые вопросы самостоятельно. И где гарантия, что снова своим умом ее благо не начнет определять? Вновь не откажется?

От одного лишь предположения — горло сдавило. Села в постели, пытаясь и вдохнуть, и ему не показать, что на грани истерики. Блин! Чем она его лучше?! Только как самой душу открыть, если самый дорогой и близкий тебе свою боль и тревоги не доверяет?! Неужели не заслужила за все это время, чтобы и ее мнение учитывалось? Чтобы ей позволяли его поддерживать? Или только тогда, когда совсем плохо? Когда при смерти?!

Иногда проклясть хотелось ей этот его чертов титановый внутренний стержень, ей-богу!

Тело предало, выдав эту обиду. Не удержала, сорвалось с губ придушенным, обиженным всхлипом.

— Японский бог! Мавка! — Кузьма потянулся за ней, с четко слышимой виной в голосе.

Как можно быть настолько близкими? Буквально осязать друг друга, и пытаться из души вытолкнуть? Неужели он действительно думает, что ей достаточно его тела и сердца? Они же с самого детства — единое целое. Как ампутация по живому…

— Все нормально, — не повернулась к нему.

Ускользнула из рук. Поднялась с кровати, растирая руками мигом озябшие плечи.

Глупо. Совсем по-детски. Не стоит поднимать такие мысли и темы ночью. В темноте — все всегда видится страшнее и больше: будь то детский монстр или обида на самого дорогого человека. Утром все покажется проще, незначительней. Тогда и стоит говорить. Да проблема в том, что утром оно не задевает так, не вылазит. Утром себя легко уговорить отодвинуть и не думать, понять и принять. Зато ночью и приходит отдача на все попытки спрятать и затолкать непроговоренное поглубже.

Подняла с пола футболку, которую он с нее вечером стянул. Вдвоем спать одетыми жарко. И мешало все, что разделяло. А теперь? Сами себе новые преграды выдумывают?

— Кристина.

Кузьма проигнорировал всю ее явную демонстрацию независимости и невозмутимости. В два шага пересек расстояние и крепко обнял со спины. Уже не так, как во сне. С потребностью.

— Маленькая моя, ты рвешь мне душу, когда грустишь, — напористо прошептал ей в макушку, целуя пряди.

— А ты — мне, когда не доверяешь, и эту самую душу от меня закрываешь, — огрызнулась в ответ Кристина, ни капли не смягчившись, хоть и прильнула к его телу.

Не могли друг без друга, да. Только и проблем своих не решили.

— Я доверяю тебе, — возразил Кузьма. — Так, как никому на Земле.

Она же только рассмеялась. Хрипло, надломленно, с той обидой и слезами, которые сейчас душили.

— Что ты обо мне не знаешь, родной? Что не выдушил? Не заставил рассказать? Когда тебя мое нежелание говорить останавливало? И разве я хоть раз отказала, не пустила тебя в свои мысли и душу? — глянула на него через плечо с обвинением и упреком. — А ты? Только когда подыхаешь, готов мне «кость» бросить, поделившись чем-то, что тебе спокойно спать не дает, да? Это твое доверие?!

Под конец голос повысился. Пришлось умолкнуть и глубоко вдохнуть. Не хотела скатываться в истерику.

Кузьма не ответил. Вместе этого так сжал зубы в районе ее макушки, что Кристина костьми этот звук ощутила. Дрожью по собственным мышцам.

— Я. Тебе. Доверяю, — выталкивая из себя каждое слово, сипло возразил он.

Кристина только хмыкнула.

Ничего не решили. Словно пару месяцев назад. Как все эти годы. Укололи друг друга, и отступили, пусть и оба понимают, что своими уколами себе кровь пускают, не только собеседнику. Они же одно целое.

Кузьма хрустнул пальцами, сжав кулаки. Прошелся по комнате.

— До сих пор хочешь курить? — сипло спросила она.

Слезы так и стояли в горле.

Он хмыкнул. Но с таким напряжением, что это физически ощущалось, словно уплотняя темноту между ними.

— Прикинь, да? Сколько лет, как бросил, а хочу. Да. — Кузьма остановился у окна, рассматривая что-то в ночном городе.

А потом сделал то, отчего у Кристины кровь похолодела. В спальне не было балкона в традиционной форме. Зато имелась странная с ее точки зрения блажь архитектора — «французский балкон». Это когда ты открываешь высокие стеклянные двери, и между тобой и безграничным пространством высоты двадцать третьего этажа остается тонкая витая железная ограда, высотой ей до груди. И все. Никакого пространства, никакого выступа. Двери, ограда, пустота. Вроде бы, чтобы не упасть…

Только у Кристины дух перекрывало даже тогда, когда она к закрытой стеклянной двери подходила.

А Кузьма взял и открыл ее. И встал у этой ограды, опираясь одной рукой на вторую, закрытую сейчас створку двери. Глубоко вдохнул. А у Кристины ноги начали подламываться в самом прямом смысле слова. И такая какая-то противная слабость появилась в коленях. Подкатила тошнотой.

— Кузьма, отойди, родной. Пожалуйста, — Господи! Кристина и сама слышала, что голос дрожит. И не боялась никогда высоты ранее вроде. Однако что-то в этом типа «балконе» ее просто в ужас приводило.

Он с удивлением, которое и в темноте было заметно, повернулся к ней, продолжая опираться на створку.

— Мавка, что такое? — нахмурился.

Прошлая тема не забылась, но как-то притихла, что ли.

— Не знаю, мне дико страшно, когда ты к этому балкону подходишь. Да и когда сама подхожу, — честно призналась она.

Ноги замерзли. И вся она. По коже мурашки пошли от зябкого воздуха ранней весны. А Кузьма все стоит и смотрит на нее с непонятным выражением. Опирается на дверь. Спиной к той бездне… И Кристине ни капли не становится спокойней.

Наконец, он отошел. Направился в ее сторону, по ходу движения стянув с кровати плед. Подошел, пока Кристина не совсем поняла его намерение. Взял и укутал ее с головы до ног в это покрывало. Так теплее стало, балкон не закрыл же. Кузьма сжал ее плечи, обнял крепко.

Оба понимают, что надо менять что-то. Разрушать этот проклятый тип общения, который как защиту вырабатывали все эти годы, чтобы хоть как-то с болью справиться, не подохнуть. А как именно — ни он, ни она до конца точно не знают.

— Иди сюда, малыш, там красиво очень, — неожиданно для нее, Кузьма вдруг потянул Кристину в сторону того самого балкона. — Не трусь, — улыбнулся он, точно поняв, что у нее подламываются ноги. — И это ты меня вечно на мост гоняла? — словно недоверчиво, покачал он головой, продолжая мягко подталкивать ее в сторону распахнутых дверей.

Но при этом крепко держал за пояс. Не отпускал от себя ни на йоту. Давал ощутить свою поддержку и то, что она может на него рассчитывать и опереться.

Кристина только фыркнула, когда он про мост разговор завел.

— Тебе меня больше попрекнуть просто нечем, вот ты и цепляешься за тот мост, — огрызнулась, пытаясь спрятать свой страх, наигранно бравируя.

Но не вырывалась, когда он ее к самой этой ограде подвел. Не дура же, на краю дергаться глупо. Но смотреть вниз все равно поостереглась. Не ровен час, голова закружится от этой его «красоты».

Кузьма ее шпильку пропустил. Или это Кристине так поначалу показалось, потому что промолчал. Встал за ее спиной, крепко обхватив Кристину поверх пледа за талию. Устроился подбородком на ее макушке. И все. Словно целиком погрузился в созерцание вида ночного города, раскинувшегося перед ними. Да, красиво. Не поспоришь. Если вперед смотреть… Очень красиво тогда, отрешаешься от высоты, и только шикарную панораму полусонного города видишь, с пустыми освещенными автострадами и подсвеченными куполами древних церквей и монастырей. С темными массивами парков. И редкими движущимися огнями такси. Интересно, сколько сейчас? Два часа ночи? Три? Второй день в «отпуске», а уже счет времени потеряла. Расслабилась. Потому что рядом с ним.