Тетрада Величко

— Ее бы с этим не оставили. Если бы я умер…

Кузьма зажмурился от боли — вся брюшная стенка, казалось, горела. Но стиснул зубы. Карецкий сказал, что ему пока обезболивающее нельзя, иначе они могут пропустить осложнение. Он просить не собирался.

— Моего бы тела менты не нашли. Вадик проследил бы за всем, — сквозь зубы процедил он.

Не то чтобы с радостью говорил об этом. Но продумал все варианты, пока Вадим его вез домой.

Руслан пялился на него пару мгновений, а потом так же тихо выматерился.

— Хрен редьки не слаще! А что с ней самой было бы, подохни ты на ее руках, подумал, обрубок идиота?! Да она бы в жизни не смогла больше медициной заниматься! Не говоря уже обо всем остальном! Ее морально размозжило бы просто! Она и сейчас — будто катком раздавлена! Боится до жути, что не все для тебя сделала! Не видишь, что Кристина сама не своя?! Неужели ты не видишь ее состояния, раз так сильно любишь?! — с откровенной злобой глянул Карецкий на него.

Кузьма видел. Все видел. И когда Кристина в ступор впала — видел. И понимал, что давит на нее. Возможно, слишком сильно, понимая, что имеет для этого все рычаги. Но и у него выбора сейчас не было. Вообще. Никак не мог он засветиться нигде. Не тогда, когда еще не разобрался, что к чему.

Потому, наверное, сейчас он лишь крепче сжал зубы и с трудом дотянулся до своих сигарет, лежащих на ручке дивана. Прикурил, затянувшись так же глубоко, как этот гребанный Карецкий, который пока помалкивал. Видимо, выплеснул все, что хотел. Выдохнул. Но и табак не перебил противный привкус, который во рту ощущал от всей этой паршивой ситуации.

— Я понятия не имею, кто ты и чем занимаешься, — опять заговорил Карецкий. — Хватает ума догадаться, что не особо законным. Только ты глаза открой! Ты же ее подставляешь по всем фронтам! За собой тянешь туда, где Кристине вообще быть не надо.

Кузьма медленно опустился на диван, понимая, что ноги подводят. Позорно падать казалось тупым. Но е-мое, как же это было больно!

Но еще паршивей становилось потому, что Кузьма был достаточно честен даже с собой, чтобы признать — этот долбанный Карецкий не столь уж во многом ошибался. А он заигрался. И теперь не уйти. Не отпустят его. Теперь Кузьме и свои долги возвращать, и Клоуна…

Он сам немало думал о чем-то подобном в последнее время. Сначала по наитию какому-то, чисто интуитивно не трепался о мавке ни перед кем. Потом уже потому, что хватало понимания, чем это может обернуться и для Кристины, и для него самого. Как через нее могут попытаться им манипулировать. Только Вадик знал. Но… этот парень был слишком повязан на самого Кузьму, да и тоже имел точки давления, которые можно было грамотно использовать при желании. Кроме того, пожалуй, являлся единственным человеком рядом с ним, кроме Кристины, кому Кузьма в принципе доверял. Заслужил это Вадим. Не раз доказал, что готов на все ради того, кто ему помог тогда, когда никто не обязывал. Чего сегодня только стоит поддержка, когда примчался по одному звонку, наплевав на все планы. Хотя за час до этого Кузьма отпустил его на семейную встречу, обещая, что не будет дергать на выходных. Не планировал ничего серьезного. С малышкой своей собирался все дни провести. Планы на будущее продумать до последней мелочи, все, что она ни захочет для свадьбы или их новой квартиры — учесть…

А сложилось все как-то по дебильному.

Каждый раз, когда хоть малейшая угроза была, что узнают про Кристину, что пронюхают — прятал. Как от сердца отрывал. С такой дикой болью и ломкой, словно это не оборотом речи было, а фактом. Будто и правда разрывал общие мышцы и связки, одну на двоих кожу, сосуды, по которым кровь общая текла. Слишком давно они вместе были. Не на словах, в реальности одним целым стали. Давным-давно, с детства самого. И Кузьма дебилом не был. Понимал, что должен ее уберечь любой ценой, ради этого и терпел. Однако, и он был достаточно честным, чтобы свои ошибки признавать, не оценивал ситуацию с той стороны, в которую его в этот момент Карецкий ткнул носом. С позиции Кристины и того, как на малышке это все рикошетом отбивается. Слишком сосредоточился на желании как можно больше дать ей, матерям, обеспечить всем. Подняться до такого уровня, чтоб вообще о насущном не париться.

А сейчас вот накрыло. И под сомкнутыми веками ее воспаленные, полные безумного страха глаза стояли. Дрожащие руки, с проступившими косточками у запястий, которыми она себя обхватывала. Словно боялась, что на части распадется. Тонкие пальцы, которыми хваталась за крестик, что несколько лет назад ей отдала его мать. Японский бог! Когда Кристина такой измученной и измотанной стала?! Почему он внимания не обращал? На учебу списывал и ее ритм разъездов по больницам? Или сам слишком увлекся тем, чтоб больше получить, укрепить свои позиции? Не до деталей стало? Почему не задумывался над тем, что она его каждую ночь ждала, во сколько бы не приезжал, и с какого дежурства она ни пришла бы…

Карецкого уже аж поташнивало от сигарет. А все равно прикуривал одну за другой. Понимал, что зря себя никотином накачивает, уже пульс шкалит, а нечем было руки занять, и куда-то спустить этот подрыв, что с головой накрыл, когда Кристину увидел этой ночь — некуда больше. Тем более после того, как рану осмотрел… Твою ****! Как она себя заставила? Как уговорила? Как выдержала страх и сомнения, накладывая швы, когда ни фига непонятно? Ведь не дура же, и не из тех, кого собственная тупость или невежество от любых сомнений и страхов защищают, и спят себе спокойно потом, ни о чем не парясь. Искренне удивляясь, когда осложнения у пациентов их потом «по темечку бахают». Наоборот, Кристина по жизни руководствовалась правилом, что иногда и семи раз для отмеривания — мало. И лучше все проверить еще раз, чтобы хуже человеку не сделать.

Хотя и в критической ситуации умела решения быстро принимать. Это он тоже уже в ней не раз отмечал. Этим она его и подкупила пару лет назад, когда Руслан всерьез за муштру Кристины и взялся. Можно сказать, по-новой открыл для себя эту девчонку.

Но здесь же не левый какой-то мужик. Не чужой. Бл***!

Он вот не знал, смог бы саму Кристину в такой ситуации зашить? Не дрогнули бы руки? А ведь у Кристины все эмоции в сто крат сильнее.

Рус, наверное, как никто другой знал, насколько Кристина на своем мужчине помешана. И соврал бы, если бы принялся утверждать, что его это долбанное отношение не раздражало. Особенно в последние годы. А поначалу даже смешило. Руслан был старше Кристины на шесть лет. И считал себя достаточно повидавшим жизнь, чтобы четко понимать «что и почем» вокруг. Детство в райцентре, где мало работы и много самогона, училище и армия — дали немало опыта и понимания реальности. А тут эта девчонка, искренне верящая в любовь. И не абстрактно ждущая чувство, о котором начиталась или насмотрелась где-то. А живущая своей любовью.

Руслан ее поддевал. То так подковырнет, то эдак. Про привычку разговор заводил, про удобство и про то, что «не бывает настоящей любви на земле». Что выдумка это все, для красоты песен и эффектных стихов. Оправдание для романтиков, которым стыдно страсти просто так поддаться.

А она смеялась всегда. Открыто и искренне. Действительно считала, что он ее веселить надумал. И так смотрела в ответ, словно в разы больше его в жизни видела и знала. Счастливая вечно ходила. Даже когда ей пытались трояк по зачету по патанатомии поставить. Препод денег захотел. А эта дурочка упорно ходила на пересдачу. Потребовала устроить ей зачет перед комиссией. Руслан уговаривал забить и дать денег. Порядки такие на некоторых кафедрах. Зарабатывают люди так. И ей же не последнее отдавать. Есть же деньги у нее, в чем запара? Но Кристина, что называется, «закусила удила».

— На других пусть зарабатывают. На тех, кто не знает ничего. А я — знаю и учусь, — отрезала она.

Возможно, впервые заставив заметить в ней твердость, которую Рус ранее не особо отмечал за красивым лицом, ладной фигурой и веселым характером.

А еще — на мгновение показав в глазах то, о чем Руслан даже не догадывался на тот момент:

— Слишком дорого нам обходятся эти деньги, чтобы им просто так разбрасываться, — с такой тоской и боязнью в глазах, которой он не то, что у Кристины еще не видел, а и вообще, у девятнадцатилетней девчонки, у которой все вроде хороше в жизни, увидеть и не ожидал.

Они тогда не то, чтобы дружили. Нет. Скорее общались время от времени. Руслан никогда не отказывал в помощи, если его просили, искренне верил, что в жизни хорошее и плохое возвращается. Да и потом, почему не помочь нормальному человеку, если ему это не доставляет особых сложностей. Вот и пересекались. Она иногда приходила спрашивать о ситуациях, типа этой, с зачетом. Хоть и не скажешь, что всегда прислушивалась к опыту Руса. Сама вон, варианты искала. Но тогда она зацепила что-то внутри него помимо чисто мужского интереса к симпатичной и неглупой девчонке. Правда, у Руслана забот и проблем хватало. Госы на носу, распределение и интернатура. Не разбирался особо. Пожал плечами и сказал, пусть сама решает.

Кристина зачет сдала. Самостоятельно. Заведующему кафедры. И экзамен потом автоматом получила. Больше того, заведующий ее в свой кружок взял, давал участвовать в научных работах и своих исследованиях. А преподавателю досталось прилично, насколько Руслан потом слышал слухи в общежитии. И даже в чем-то гордился своей приятельницей, ее знаниями, хоть не его заслуга, настойчивостью Кристины, упорством. Рад был за нее. Но и тогда они больше знакомыми были, не друзьями даже.

А вот тем же летом, через полгода, когда он пошел в интернатуру, а Кристина на сестринскую практику после третьего курса — все изменилось кардинально. Вот там они действительно раззнакомились, а не просто перекидывались парой слов при случайных встречах в коридорах универа.

Карецкого взяли на интернатуру в больницу, куда он так рвался. С первого курса чуть ли через ночь там ночевал. Готов был даже как санитар поначалу помогать, лишь бы поверили, что серьезно настроен, потом уже и ассистировать брали. В конце концов, заработал себе репутацию и авторитет: за него заведующий хирургии просил главврача, а тот лично отправлял запрос ректору на Карецкого, несмотря на то, что имелось направление в амбулаторию родного райцентра. И вот тут Руслану все его рвение зачлось, готовность всегда активно участвовать в общественной жизни университета, затыкать собой любые дыры: хоть елки на территории перед Новым Годом ночами охранять, хоть абитуриентам помогать анкеты заполнять в приемной комиссии. А мог и без проблем за продуктами смотаться в магазин или на рынок, когда деканат решал себе праздник устроить в конце рабочей недели. В общем, его знали и считали не чужим. Так что ректор тоже пошел на встречу и замолвил слово в здравотделе. Оставили его с серьезной перспективой работы и после интернаты. Хорошие хирурги и в столице на вес золота были.

А Кристину в ту же больницу распределили на месяц в гнойную хирургию. Он ее в первый же день июля встретил на лестнице: в хирургическом костюме, в шапочке «по линии бровей» и с краснющими глазами, выдающими, что только что ревела. Стояла в углу, где обычно врачи и медсестры курили, и с какой-то обидой смотрела на вытянутые вперед руки.