Неукротимый: возрождение

Глава 44

Лекси

Как только машина замедлила ход и остановилась, я выскочила из нее и бросилась к входу больницы с Амандой за спиной и моим сыном на руках.

— Помогите! — я тяжело дышала, мой голос прохрипел: — Мне нужна помощь!

Два медработника бросились вперед, и пока женщина открывала глаза моего маленького монстра, светя в них фонариком, мужчина спросил:

— Что случилось?

Что случилось?

У меня возникло безумное желание громко рассмеяться.

Иисус Христос. Сколько у него времени? Потому что, о Боже, мне есть что рассказать.

К счастью, Аманда ответила от моего имени.

— Ему дали «Фенерган», и мы не знаем сколько. — Она посмотрела на ЭйДжея сверху вниз. — Судя по его поверхностному дыханию, предполагаю, что по меньшей мере двойную дозу.

Медсестра приложила стетоскоп к груди моего сына и нахмурилась, прежде чем передвинуть его. Когда она нахмурилась еще сильнее, усталость последних нескольких дней настигла меня, и мои руки начали дрожать, но я изо всех сил пыталась удержать своего маленького мальчика на руках.

Мою дрожь заметили все.

Аманда произнесла:

— Позволь мне взять его, Лекси.

Но я сделала шаг назад.

Нет.

Никто не заберет его у меня. Я этого не допущу.

Когда медбрат протянул руки, моей первой реакцией было открыть рот и изрыгнуть длинную череду злобных непристойностей. Но мое нынешнее состояние истощения делало даже это слишком большим. Вместо этого я просто покачала головой, переводя взгляд с медбрата на медсестру.

Медсестра громко вздохнула.

— Послушайте. — Ее тон сказал мне, что она покончила с моим дерьмом еще до того, как оно началось. — Мне нужно надеть этому маленькому мальчику респиратор. Мне также нужно ввести ему капельницу, а я не могу этого сделать, пока Вы так дергаете его.

Я моргнула, глядя на своего сына, и на какое-то мгновение мне стало по-настоящему страшно отпускать его.

Мои плечи затряслись от рыданий, когда я опустила лицо к щеке ЭйДжея и прижалась к ней дрожащими поцелуями. Я посмотрела ей в глаза, и мое дыхание сбилось, когда я прохрипела:

— Пожалуйста, не забирайте его у меня.

Неужели они не понимают?

Я только что вернула его обратно.

Моим самым большим страхом на данный момент было то, что ЭйДжей проснется в незнакомой комнате, в незнакомом месте без меня.

Он нуждался во мне.

Нет.

Я нуждалась в нем.

От моего неприкрытого страха лицо женщины смягчилось.

— Вы пришли к нам за помощью. Так давайте поможем ему, милая.

Когда чьи-то руки нежно опустились на мои плечи, я вскинула голову, и его мягкие карие глаза, это все, что удерживало меня.

— Отпусти, детка.

Я покачала головой, мои губы задрожали.

— Нет.

Твитч медленно двинулся, а затем оказался рядом со мной. Его глаза не отрывались от моих, и твердыми, но нежными руками он принялся вырывать моего сына из моих рук.

Мне потребовалась секунда, чтобы среагировать. Оскорбленная, я скривила губы, когда поняла, что он делает. Я попыталась отступить, но его свободная рука обхватила меня за талию.

— Отпусти.

Почему он этого не понимает?

Я не могу.

Я просто не могу.

Мы боролись, пока он пытался отобрать у меня моего сына.

— Нет.

И все мое тело ослабло, когда он произнес:

— На этот раз ты вернешь его, Ангел. Обещаю. Просто отпусти.

Мой страх был высказан вслух, мое дыхание сразу же покинуло меня. Горе поразило, как удар под дых.

В моем ухудшающемся состоянии ему удалось отнять у меня нашего сына, и когда я подняла голову и открыто заплакала, а мои колени задрожали, он крепко держал меня. Я услышала, как он сказал:

— Возьмите его, — и я смотрела, как медработники забирают моего сына.

Они забрали его у меня во второй раз.

И я сделала единственное, что могла в тот момент.

Я разрыдалась.

Я выплакала все свое сердце.

***

— Антонио Юлий Фалько.

В тот момент, когда прозвучало его имя, я соскочила с колен Твитча и бросилась к довольно молодому доктору. Где я черпала энергию, можно было только догадываться.

— Да. Это я.

Я снова повернулась к Твичу и не могла не заметить темные круги у него под глазами. На мгновение я почувствовала себя ужасно. В своем маниакальном состоянии я совсем забыла о том, что он, должно быть, чувствует. Он проделал такую хорошую работу, заботясь обо мне, что я забыла вспомнить, что это было не обо мне. Это было о нас. И, возможно, мой обычно сильный мужчина нуждался в утешении в моих объятиях так же сильно, как я нуждалась в его утешении.

Сделав небольшой шаг назад, я вложила свою холодную руку в его, выдержала его взгляд и исправила свое заявление.

— Это мы. — Я снова повернулась к доктору. — Мы его родители.

— Я доктор Прахеш. — Доктор секунду внимательно наблюдал за нами обоими. — Вашему сыну дали довольно большую дозу «Фенергана». Количество, которое ему дали, привело к передозировке. Мы ввели ему активированный уголь. Мы используем его для лечения отравлений. Он останавливает дальнейшее всасывание в кишечнике и задерживает токсины, которые потом будут выводиться другим путем. — Он посмотрел на Твитча. — Антонио помещен в отделение интенсивной терапии. — Разговор принял неожиданный оборот, когда губы доктора сжались, и он признался: — Мы надеялись увидеть какой-то результат к настоящему времени, но пока никаких изменений в его жизненных показателях нет. — У меня внутри все сжалось, когда он продолжил. — Его дыхание — это то, что нас больше всего беспокоит.

Мое сердце бешено колотилось, пока я пыталась осмыслить то, что он говорил.

— Но ему не стало хуже. — Я сжала руку Твитча. — Это уже что-то, верно?

Типичная Лекси. Всегда ищешь луч надежды.

Доктор Прахеш согласился:

— Определенно. — Он посмотрел на нас, на пару перепуганных родителей, и сжалился, произнеся: — Вы можете посидеть с ним, если хотите.

— Да, — немедленно сказала я. — Нам бы этого хотелось.

Я не могла не заметить, что рука Твитча была такой же липкой, как и у меня. Сжав челюсть, он кивнул, и его приятный, как виски, голос прозвучал слишком хрипло, на мой вкус.

— Показывайте дорогу.

И как будто весь мир был против того, чтобы мы были с нашим сыном, голос, раздавшийся сзади, остановил нас резким:

— Антонио Фалько. — Мы оба обернулись и увидели сержанта Габриэля Бланко с напряженным выражением лица, и оно было сосредоточено исключительно на Тони. Когда он заговорил снова, он не стал утруждать себя любезностями. — Мне нужно, чтобы ты пошел со мной.

Твитч оглядел мужчину с ног до головы. Его тон был скучающим, когда он ответил:

— Зачем?

— Женщина мертва. Мне нужно заявление.

Гейб, человек, с которым я пила кофе дюжину раз, человек, который утешал меня в отсутствие моего сына, смотрел на моего мужа так, как будто тот был куском дерьма. И, хоть убей, я ничего не могла с собой поделать.

Я высвободила свою руку из руки Твитча и скользнула перед ним, человеческая баррикада. Мои глаза были полны ярости, я проигнорировала отрывистое биение своего сердца и шагнула к сержанту.

— Это чудовище отравило моего сына, Гейб. Она отравила его, и я не знаю, очнется ли он. — Мой голос был обманчиво спокоен, пока я тщетно пыталась выровнять дыхание. Мои руки дрожали, когда я выдавила из себя эти слова. — Хочешь заявление? Ладно. Я дам одно. — Глядя Габриэлю Бланко в глаза, я не заикнулась, когда позволила обвинению вылететь. — У вас есть все ресурсы мира, и вы не смогли сделать за несколько дней то, что моя семья сделала за одну ночь. Сегодня из всех ночей. — Я слегка покачала головой. — Позор тебе, сержант Бланко.

Прошла минута молчания, и чем дольше длился этот момент, тем отчетливее я видела, как Гейб Бланко задавал себе вопросы. И я была рада этому.

Снова взяв Твитча за руку, я посмотрела на Гейба, но обратилась к своему мужчине.

— Ну же, милый. — Мой голос был тусклым и безжизненным. — Мы должны быть там, когда он проснется.

Когда мы уже уходили, Гейб крикнул:

— Вы не можете убежать от этого. Я скоро вернусь.

Его пламенное заявление меня не испугало.

Мы не убегали.

Злодей из нашей сказки наконец-то был побежден, раз и навсегда.

Нет. Мы покончили с бегством.

Твитч притянул меня к себе и нежно поцеловал в лоб. Я положила руку ему на грудь и глубоко, с любовью вздохнула, пока мы подходили все ближе и ближе к тому, кто удерживал нас от безумия.

Наш сын.

Тишина пришла как передышка, и именно тогда я поняла, что единственное место, куда мы могли бы бежать в будущем — это объятия друг друга.

Потому что мы принадлежали друг другу, и ничто не могло разлучить нас.

***

Твитч

Прошло двадцать четыре часа.

Я официально сходил с ума. И пока Лекси спала в кресле в углу палаты, я лежал рядом с сыном на узкой больничной койке, наблюдая за трубками, выходящими у него изо рта и носа, и удивлялся, как мне удалось поставить человека, которого я любил больше жизни, в такое положение.

Чувство вины было для меня довольно новым чувством. Мне это не нравилось, это уж точно.

Я был в отчаянии.

И поэтому я умолял.

— Ты должен проснуться, приятель. — Ты должен, потому что я не смогу жить с этим позором. — Просто открой глаза. — Пожалуйста. — Ты нужен своей маме. — Ты нужен мне. — Пожалуйста, приятель. — Я крепко зажмурился и с трудом сглотнул, когда прошептал: — Мне так жаль, сынок.

Я тихо рыдал, чтобы не разбудить ее.

Это было самое меньшее, что я мог сделать в этом дерьмовом шторме, который создал.

***

Лекси

— Что Вы делаете? — спросила я, когда доктор Прахеш обошел кровать ЭйДжея и осмотрел респиратор, который поддерживал жизнь моего сына.

Он нажал кнопки на аппарате и некоторое время молчал, прежде чем ответить.

— Думаю, пришло время посмотреть, как ЭйДжей справляется с дыханием самостоятельно.

Твитч внезапно проснулся. Он сел, сонно моргая.

— Что Вы сейчас сказали?

— Что? — мой разум затуманился за мгновение до того, как полностью отключился. — Вы хотите отключить единственное, что поддерживает жизнь моего сына? — я не смогла бы усмехнуться, даже если бы захотела. Я наклонилась к нему, нахмурившись, и прошипела: — Только через мой труп.

— Док. — Твитч нахмурился. — Я понимаю, это Ваша работа и все такое, но — нет.

Но доктор Прахеш не видел всей серьезности в этой ситуации. Вместо этого он добродушно улыбнулся.

— Я знаю, что это трудно для вас обоих, но жизненные показатели ЭйДжея значительно улучшились. Его здоровый цвет кожи вернулся. Его лихорадка спала. А теперь я хотел бы сравнить его дыхание с тем, когда он только поступил к нам. Но я не смогу этого сделать, если мы не снимем с него респиратор.

Предполагалось, что родители должны были знать, что делать в таких ситуациях. Они должны были быть сильными, иметь план и доверять врачам. Но когда мы с Тони взглянули друг на друга, на наших лицах отразилась одинаковая неуверенность, и его неуверенность подпитала мою собственную до уровня, которого не должно быть у родителя.