Жернова. Книга 2

Глава 17. Сумрачные тропы

Сильно болел затылок, которым он приложился о каменную стену, в голове гудело. Вытирая кровавые сопли и потирая кожу вокруг рваного пореза на левом запястье, Бренн на миг вдруг подумал о часах, подаренных чужестранцем, и порадовался тому, что сейчас они мирно лежали в старом сундучке Морая. При ударах о камни они бы точно пострадали. Ну, да — он изо всех сил отвлекал себя мыслями о чем-то обыденном, чтобы не думать о крошечном растерзанном тельце, принесенном в жертву истинному Злу.

Посасывая кровь из прикушенного языка, подполз к пролому. Жуткий ритуал был завершен. Подземное капище опустело, погрузившись в пепельную мглу, лишь в глубине арки, где раньше клубились черные языки пламени, время от времени вспыхивали тусклые багровые искры. От выедающего все нутро гула осталось едва слышное гудение. Разлившаяся черным океаном яджу, от которой едва не лопалась голова, впиталась в камни. Неестественный холод растекался по всему огромному залу, и Бренн задрожал в ознобе. Взгляд притягивало чуть светящееся во тьме тело девушки, замершее в неподвижности на черном камне. Жертву оставили… Зачем? Как корм для старухи-урхуд, как источник крови до следующего раза? Он обежал взглядом колонны, отыскивая возможность… чего? Что он может сделать и нужно ли вообще что-то делать? Инстинкт вопил, что нужно немедленно убираться как можно дальше от этого забытого Жизнедателем места.

Гадство! Как Непорочные могли проглядеть скверну в самой сердцевине Бхаддуара? Неужто он первый наткнулся на зверский ритуал поклонения тьме… — думал Бренн, отыскивая трещины, чтобы надежно ухватиться за них пальцами, и нащупывая выступы для ног. Ему удалось добраться до наклонной полуразрушенной колонны, и уже по ней, цепляясь за глубокие прорези выдолбленных в камне рисунков, он спустился до холодных плит капища, сплошь исчерченных трещинами и сколами. Зачем было спускаться? Что он забыл здесь — в этом страшном подземелье, все еще дышавшее смрадом зла?

Оглядываясь и невольно сжимаясь от непроходящего страха, Бренн подошел к алтарному камню. Угрюмо посмотрел на объеденный гиеноголовыми труп, валявшийся у его основания, перевел взгляд на растянутую ремнями порху. Невольница так и не пришла в сознание, но тихо дышала. Отмахнувшись от вопящего во все горло инстинкта самосохранения он вытащил костяной нож, с сомнением проведя пальцем по краю лезвия, и решительно принялся перерезать ремни на запястьях и щиколотках порхи. От черного камня веяло ледяной стылостью, и кожа закоченевшей девушки на ощупь была холодной и влажной. Бренну показалось, что прошло бесконечно много минут, пока он мучился с ремнями, но костяной нож все же справился с поставленной задачей.

И что теперь? Девчонка была легкой, но не настолько, чтобы без труда затащить ее наверх? Внимательно огляделся, нашел брошенный йену мешок, в котором тот принес маленькую жертву, сунул его за рубаху. Сняв пояс, растянул его на полу, уложил поперек него порху, лег спиной прямо на холодное и липкое от крови тело и затянул пояс. Перекинул ее руки себе на грудь, скрестил и стянул в локтях одним из ремней. То же самое сделал и с ногами так и не очнувшейся бедолаги.

Перевернувшись на живот с крепко привязанной ношей, осторожно поднялся, придерживая девушку сзади. Притиснутая к его спине, она повисла на нем, как мешок. Сделал пару шагов — тяжеловато, но не слишком. Прижал подбородок к груди, чтобы скрещенные руки порхи перестали давить на шею. Только вот порха ли эта дева, приговоренная к долгой мучительной жизни-пытке на черном камне? — насторожился он, уловив нежный, горьковатый запах духов, исходящий от ее тела. Порха для утех? Скорее всего. Но даже если она наложница, которой по прихоти хозяина не сбрили густую гриву шелковистых волос, то клеймом владельца она должна быть помечена в любом случае… Однако пока он возился с ее безвольным телом, ни клейма, ни печати не увидел… Странно.

Бренн подтянул девушку за руки, чтобы приподнять ее на спине повыше, и задрал голову, разглядывая колонну, по которой спускался в капище, и выискивая первые точки опоры для рук и ног. У него получилось. Хотя и с трудом, — зачем врать самому себе. В общем, повезло, — если бы колонну вырубили вертикальной, а не наклонной, то сорваться с грузом, тянущим назад, было бы проще простого. Обратный путь — до дремавшего «в дозоре» Шагги — показался Бренну в два раза длиннее. С облегчением освободившись от ноши, он прислонил девушку к замшелой стене. И что с ней делать дальше? Кто она? Где ее спрятать? Он умыкнул чужую порху, но в процессе «воровства» не задумывался об этом, — слишком сильным было потрясение от увиденного… А теперь от вопросов не отмахнешься. Надо что-то решать.

Обрадованный появлением хозяина кот тщательно обнюхал девушку и уселся ей на колени. Глаза привыкли ко мгле, и Бренн пытался получше разглядеть в сумраке спасенную жертву и отыскать клеймо рабыни… Он невольно хмыкнул, откидывая пряди волос с тела порхи и рассматривая ее грудь и бедра. Девка была красива, даже несмотря на то, что гладкую нежную на ощупь кожу покрывали разводы крови и копоти. Теперь, когда он немного пришел в себя, прикосновения к женскому телу вызвали знакомую горячую волну внизу живота — но возбуждение быстро угасло, уступая место раздраженному состраданию к жертве и растерянности от всего произошедшего. С неохотой пришлось признать, что большинство его шустрых знакомцев воспользовались бы беспомощностью порхи, и уже давно поимели бы ее или на черном камне в капище, или здесь — в грязи, и затем бросили, ни на минуту не задумываясь о ее дальнейшей участи. А вот он — лох и жалкий кортавида-убийца — не в силах задавить неуместную жалость, хотя дураку понятно, что спасать надо себя, а не чужую невольницу, коих в Лааре десятки сотен… как собак нерезаных…

Ругая себя, Бренн развернул мешок, вспорол и сделал разрезы по бокам. Теперь, в такой рванине, девушку точно примут за порху, кем бы она ни была на самом деле, а длинные волосы можно скрутить и замазать грязью. Внутри бродило неутихающее раздражение и на себя, и на нее. Вся эта история со «спасенной девой», прямо, как в бабских книжицах, ломала планы и усложняла и так непростую ситуацию

***

Тело ломило. В глазах расплывались красные пятна. Она с трудом проглотила вязкую слюну, — распухший язык еле ворочался, а губы растрескались. Приоткрыла глаза, и тут же болезненно зажмурилась. Перед внутренним взором маячило страшное звериноподобное лицо, и внутри разрастался панический ужас. Часто задышав, она все же поняла, что она очень замерзла, сидит на острых камешках, и ее голая спина упирается в шершавые глыбы. Рядом кто-то дышал, двигался, и это заставило ее вновь замереть. Неожиданно ее голову резко наклонили, накрыв душной колючей холстиной. Забившись, она завизжала, и тут же жесткая ладонь зажала ей рот, а другая — стиснула шею. — Заткнись, дура! — зашипел голос, — или хочешь сдохнуть?

Она замотала головой, широко раскрыв глаза. Увидела едва вырванное из полумрака угрюмое худощавое лицо незнакомого парня, похоже, ее ровесника. — Я вытащил тебя из дерьма, порха — коротко сообщил он, — пошустрее приходи в себя, не то оставлю тебя здесь — недосуг мне с дурочкой возиться. — Он напряженно смотрел ей в глаза, и лишь дождавшись кивка, убрал ладонь с ее губ. Она растерянно оглядела драный мешок, надетый на нее лишь до плеч, и, поджав колени, стала лихорадочно натягивать бурую ткань, пытаясь прикрыть все тело и морщась от боли в опухших запястьях. В лицо бросилась краска стыда, и ей стало жарко. — Не суетись, порха, твои тощие телеса мне без надобности… — неуклюже успокаивал ее парень, — как звать?

Она открыла рот… и поняла, что не может вспомнить ни свое имя, ни кто она, и вообще — ничего из того, что с ней случилось. В памяти всплывали только темный ужас, холод, боль и кошмарные лица человекозверей.

— Отвечай! — грубо встряхнул ее спаситель, — слышишь? Или тебе язык вырвали?

— Я не помню, — сипло прошептала она, губы тряслись.

— Ладно, неважно, — махнул он рукой, с досадой глядя, как она одергивает на себе мешок… Несмотря на панику, она упорно пыталась рассмотреть парня. Крепкий, худощавый, с вьющимися, неровно остриженными светлыми волосами. Губы твердо сжаты, вдоль скулы тянется почти незаметный белесый шрам, приподнимавший угол рта, отчего казалось, что на угрюмом лице постоянно живет усмешка. Наверное, она бы сказала, что он хорош собой, если бы не сдвинутые темные брови и мрачный взгляд. Она глубоко вдохнула и вздрогнула — что-то теплое, пушистое прижалось к ее замерзшим ступням и издало сиплое гавканье. Дикими желтыми глазами из темноты на нее пристально смотрел лохматый кот.

— Это Шагги, — неожиданно кривовато улыбнулся ее спаситель, и в полумраке блеснули зубы, — он так гавкает, когда злится или боится. — Впрочем, как и люди… — А Шагги явно беспокоился. Задрав хвост и продолжая гавкать, кот решительно двинулся в сторону, противоположную той, откуда пришел хозяин, — куда-то вглубь расщелины, откуда едва тянуло сквозняком. — Подымайся, давай, надо уходить, — велел парень, тревожно оглядываясь. Быстро поднял ее за локти, и потащил за собой — в глухую тьму, куда ушел лохматый кот.

Шаря ладонями по камню, и пройдя лишь пару шагов, она вскрикнула, сильно ударившись пальцами босой ступни о камень. Она бы упала, разбив лицо, но, грязно ругнувшись, парень удержал ее, успев схватить за волосы, от чего ее голова дернулась назад. Теперь она старалась идти, чуть расставив ноги для устойчивости. Но это не помогло — острая каменная крошка впивалась в босые ступни, и она невольно дергалась, поджимая их. Юноша прошипел что-то себе под нос, и, остановив ее, завозился в темноте. — Надевай, скорее! — приказал он, сунув ей в руку свои башмаки, и где-то впереди в тон ему гавкнул кот, будто поторапливая. Башмаки болтались на ней, но идти стало гораздо легче. А парню, похоже, было плевать на каменное крошево, он и босой быстро двигался вдоль расщелины, таща ее за собой, и следуя за котом, который то и дело глухо мякал где-то впереди.

Казалось, что они идут бесконечно долго, колени дрожали, голова кружилась. Мерещилось, что влажные холодные стены готовы в любой миг сомкнуться и раздавить ее. Ничего не было видно. Ничего. Она чувствовала, как в груди нарастает паника, — и вдруг вспомнила, что кто-то объяснял ей, что в полном мраке ужас овладевает человеком просто потому, что глазу не за что зацепиться, а вовсе не из-за таящихся в нем чудовищ, особенно, если их там нет. И она боролась со страхом и удушьем, однако ей все равно чудилось, что она тонет в черной яме…

Резкий противный писк пронзил тишину. И, будто бы пользуясь случаем, чтобы смыть накопленное напряжение, она завопила во все горло, когда что-то мерзкое больно вцепилось ей в волосы, заворочалось на голове, а лица коснулось нечто холодное и кожистое. — Не ори, дура! — зашипел парень, — это всего лишь летучая мышь! Не дергайся, и я ее вытащу…

Она замерла, зажмурив глаза и стиснув кулаки, терпеливо ждала, пока он выпутывал из волос пищащее, бьющее ее по голове крыльями существо, и лишь приглушенно вскрикивала, когда он случайно выдирал пряди. Наконец, парень тряхнул рукой, посылая мышь во тьму, и наклонился, горячо дыша ей в лицо. — Сплети волосы, — на ощупь он отодрал от ее платья-мешка длинную полосу ткани и сунул ей в ладонь. Она стиснула липкий лоскут, покачав головой. Он уловил ее движение и хмыкнул: — Ты что, порха, — вообще все забыла? И имя свое, и даже как косу плести?