Жернова. Книга 2

Глава 11. Длинные тени прошлого

Морай пришел в сумерках, когда одинокие фонари еще не зажгли, и лабиринты улочек Канавы тонули во мгле. Едва Бренн склонился над горшком с тушеным кроликом, который притащил Дуги, за окном послышалось насвистывание мотива старинной песенки «любовь простушки Мери».

— Тебя пасли, афи? — поднялся из-за стола Бренн, еле дождавшись, пока кузнец отомкнет снаружи замок и откроет разбухшую дверь.

— Пасли, само собой, — усмехнулся в бороду кузнец, — аж до новой купальни, что на углу Стекловаров и Кривой ноги. В соглядатаи девку приставили, шуструю такую, востроносую. У входа в купальню меня караулит…

— А как же ты..? — начал было Дуги.

— Вход один, а выходов много, если знакомцев имеешь, — не дослушав, ответил Морай. — Хватит об этом, времени мало, а разговор долгий. — Он сел напротив, вздохнул: — О том, как тебе хреново жилось эти полгода, ты уже поди Дуги рассказал, ну а мне, расскажешь как-нибудь потом, ежели к тому времени не позабудешь…

Тягучая немногословная речь Морая стала отрывистой. Казалось, что он угнетен чем-то еще, кроме мыслей о том, как упрятать приемыша подальше от загребущих лап тех, кто за ним охотится. — В городе тебе оставаться нельзя… Да погоди ты, не дрыгайся! — шикнул он на подскочившего Бренна прежде, чем тот успел возразить. — Похоже на то, что тебя ищут все, кому не лень… Исчезнешь на время, и о тебе забудут, — серьезно посмотрел на него Морай, — за год-два много воды утечет, и сам ты обликом изменишься… Вот тогда и вернешься. Коли захочешь.

— И куда ты надумал меня задвинуть? — жестче, чем хотел, спросил Бренн, но тут же одернул себя, — прости, афи…

Морай досадливо мотнул головой, отметая ненужные извинения. — Я тут повидался с твоими знакомцами — балаганщиками из «Всякой всячины». Они уж месяц как куролесят на площади Старого дуба — каждый вечер кавардак устраивают. Карлик Хаган сказал, что через пару недель они шатер сворачивать будут, хотят прогуляться вдоль побережья со своими игрищами. И старик Гримар, — не за просто так, ясное дело, — согласился взять тебя с собой, коли не станешь воротить нос от черной работы. Мож и приплатит, не без этого… если зверей да людишек его врачевать помаленьку начнешь…

Бренн покосился на вмиг помрачневшего Дуги, мысленно перебирая возможности остаться в Бхаддуаре. — Не выйдет, афи, я ведь всех их подставлю, если меня в театре словят…

— Какого это рожна, — пожал плечом Морай, — по закону ты не порх, а свободный подданный, подмастерье и мой подопечный… Ни Служба отлова, ни скорпы тобой заниматься не будут. А люди Тухлого Краба за воротами Бхаддуара тебя разыскивать тоже не будут — много чести… Другое дело, жрецы. Им будто зады припекло, так тебя повидать алчут… С чего бы это, а? — кузнец прищурился, вглядываясь в лицо Бренна. — Ладно, — об этом позже, — махнул рукой Морай, угадав его смятение. — Дело в том, что… ну, чего уж греха таить, — кузня — не твое ремесло, Бренн, я уж давно это уразумел. Вот из Дуги знатный кузнец выйдет, и не простой кузнец — оружейник.

Дуги закашлялся — густой румянец, заливший лицо и шею, выдал радость от неожиданной похвалы и будущих перспектив…

— И земли другие повидаешь, — пытался успокоить Бренна опекун. — И Тартус, и Даму… Ведь фургоны Гримара по всем землям колесят, — никто тебя не выследит… А через год вместе с комедиантами и вернешься? Работа у них для тебя навроде легкой разминки будет. Ну — чего сбычинился, — он легонько толкнул его пальцами в лоб, — ты ж всегда хотел побродить по городам да весям… мир поглядеть, не так разве?

— Хотел, — не стал отнекиваться Бренн, — но не прям сейчас…

Кузнец хмуро свел покрытые копотью брови: — Хватит сопли на кулак наматывать! Не об своих ребячьих хотелках, а о жизни и смерти надо думать. Чудилось мне, что ты вроде как повзрослел… иль я ошибаюсь? И не задуривай себе башку — ты знал, что прежней жизни не будет. Скажем так — пока не будет… — поправился Морай после паузы.

На душе стало паршиво. Он вырвался на волю, но снова вынужден убегать и прятаться… Бросить все, что ему так дорого, расстаться с друзьями, с Бхаддуаром, с Гаванью, где кипит жизнь, казалось ужасной несправедливостью. «Правда?» — прошипел в голове ехидный голос. — «Тебе ли, подлому гнилому убийце, мечтать о справедливости? Да еще остаться в городе и подвергнуть угрозе всех, кто тебе вроде бы так дорог, как ты сам себе поешь?» Морай прав, тысячу раз прав. Надо уходить. На время… — принял решение Бренн.

— Ну, а коли тебе у балаганщиков тошно станет, — услышал он, вынырнув из своих мыслей, — устроишься учеником иль подмастерьем к кузнецу-якорщику… — Мастер говорил с натужным воодушевлением, и Бренн понимал, что тот просто не знает, как его защитить и куда спрятать. — Гримар своего не упустит, в каждой захудалой деревушке деньгу собирать будет, не говоря уж о городах, но через год, думаю, вы полный круг по сделаете, да обратно вернетесь… Вот и посмотришь.

— Угу, — ссутулившись, промычал Бренн, вдруг вспомнив о израненном Микко, который остался гнить за стенами Казаросса. А ведь он надеялся, что сумеет выкупить его…. Еще не зная, где возьмет деньги, он уже решил, что вытащит Микко со Скотного двора… А теперь… когда он сможет это сделать и доживет ли синеглазый порх до дня освобождения?

***

— Ты что — все накопленные деньги за меня отдал, афи? — задал Бренн вопрос, меняя неприятную тему разговора. — Просто так Хрящ вообще не заморачивался бы помогать.

Не отвечая, кузнец сжал ему здоровое плечо: — Ожоги как?

— Как всегда, — поморщился Бренн, — мазь помогает…

— Вот и ладно, — тебе и вправду везет, парень…

— Да неужто! — вскинулся он, — ты всерьез, афи?

— Более чем, — спокойно подтвердил Морай. — По всем раскладам ты просто обязан был сгинуть. И не один раз… Но ты жив. И даже не стал калекой. Это первое. Второе — у тебя есть настоящий друг, — Морай глянул на Дуги, — что во все времена большая редкость. Есть добрые приятели — и семья Ри, и Якоб, и Хаган. Ну и я — старый пень — еще пригожусь… Ну а в третьих — тебе не придется до отъезда театра сидеть в Канаве, хлюпать носом и сокрушаться о том, какой ты несчастный…

— Не понял. Это как?

— Вечор боги подкинули нам воздушный корабль с севера, Дуги не сказал? — приподнял бровь Морай.

— И что? Я и сам видел, как дирижабль из смерча вывалился, — медленно проговорил Бренн, вспоминая жуткую картину небесного гнева, пока он сам, как букашка, висел на скале Свартрока.

— Чудное дело — первый раз слышу, чтоб смерч через Лютую лужу воздушный корабль перетаскивал… — Да еще вместе с заморским принцем… — Кузнец помолчал, набивая трубку свежим табаком. — Так вот, по причине благополучного прибытия наследника энраддского престола Красный король объявил праздник, а любой праздник — это бардак и суета… Потому, ты уже сегодня сможешь неспешно перебраться к своим циркачам и заняться делом… Дядька Гримар, прикинув свою выгоду из-за кучи зевак, что ринулись в Бхаддуар со всей округи, решил пару недель повременить с отъездом — мошну потуже набить. А среди комедиантов тебя никто искать не додумается…

— Это уж точно, — хохотнул Дуги, — особенно если тебя как деву невинную размалюют, напудрят пошибче и парик нацепят…

— Не лыбься, Дуг, не смешно ни разу, — мотнул головой Бренн, — в Казаросса тебя под деву никто гримировать не станет. Хлопотно. Просто стручок с яйцами отрежут, и ты уже девка, готовая для дальнейшего употребления.

Повисла тяжелая тишина. Дуги смутился, и Бренн виновато похлопал его по плечу, понимая, что не стоило окунать приятеля в глубины той мерзости, которой он сам нахлебался в последние месяцы до блевоты…

— Хорош! — Мораю не терпелось продолжить разговор. Он глубоко вздохнул, будто перед прыжком в воду, и Бренн смутно ощутил, что тот хочет открыться, но сильно из-за того тревожится…

— Афи, ты должен сказать мне что-то… неприятное?

— Приятное иль неприятное — это только старая Ойхе знает — так ведь, Дуги?

Дуги нахмурился и хлопнул себя по коленке: — Ааа, да, Бренн, бабушка, непонятно как, узнала, что ты вернулся, а я ведь ничего ей не говорил, никому не говорил — веришь?!

— Дуг, не суетись — кому ж мне верить, как не тебе? — устало отмахнулся Бренн, — так что Ойхе?

— Велела прийти. На исходе ночи. Правда, зачем — я не понял.

— А тебе, Дуг, и не надо ничего понимать, — пояснил кузнец, — ты лучше подумай, как Бренна в дом провести, чтоб его снаружи ни один гнилой глаз не заметил…

— Да это не запара, — пожал плечом Дуги, — по крышам пройдем, если что… — не в первый раз…

Бренн хмыкнул, вспомнив, что именно по крышам быстрее всего можно добраться от Старого портового квартала, где тянулись угрюмые склады и мастерские канатных плетельщиков до Пьяной Русалки…

— Ну-ну, — усмехнулся Морай, — только не забывайте, что в те времена вы были раза в полтора легче. Крыши носами не пробейте! — Он со странным выражением лица мельком посмотрел на Бренна. — А насчет выкупа, который тебя так беспокоит… Часть денег мои, как опекуна и твоего мастера, а другая часть — матери твоей, Кьяры…

Бренн напрягся. Глухая тоска послышалась в голосе Морая, когда он продолжил: — Ей и пятнадцати не было, когда она брюхатая ходила по кварталу, искала работу. Одета бедно, но чисто, волосы под платок убраны. Только позже я понял — боялась она чего-то… Шибко боялась.

— А где ж ее родня была? — спросил Дуги, предупреждая вертевшийся на языке у Бренна вопрос. Но Морай на него не ответил, продолжая рассказывать. — Деньги у Кьяры кой-какие были — на них и жила. Но ей, кровь из носа, надо было найти работу, а никто одиночку не брал — считали беспутной бродяжкой из Канавы. Помню, зеленщица Барба все злорадствовала, что мол, матроны-попечительницы уже справлялись о безродной деве с дитем во чреве незнамо от кого, и скоро запрут ее в Доме милосердия для одиноких девиц, вынашивающих дитя, а после родов отнимут младенца, как у «склонной к распутству». Или вообще, отправят служить в Храм Плодородия…

Бренн похолодел, вспомнив сидящих на ступенях Храма рабынь с отрезанными носами, кормящих грудью поросят. Значит он был прав. Ее выгнала семья за то, что забеременела без мужа, и потому она жила одна в вонючем переулке Канавы и боялась, что Бренна сразу отберут у нее после рождения.

— В тот день она мимо кузни проходила. Якоб как-раз жеребчика взялся подковать, да тот зол был не в меру, — так ему в грудину приложил, что тот на двор улетел. Повезло — удар по косой прошел. Я на шум выскочил, гляжу — а дева пузатая коня за удила ловко так развернула, животом к его боку прижалась, за шею притянула и шепчет ему что-то. Жеребец зуб скалит, глазом косит, но стоит как вкопанный. А потом, вдруг успокоился, фыркает ей в нос, а она смеется… И глаза у ней — как солнечный камень на свету…

Бренн невольно коснулся левого виска…

— Ну, да, — чуть дернув углом рта, кивнул Морай, — цвет левого глаза у тебя, как у нее… А правый — синий, наверное, от отца достался. Случается такое порой…

Бренн поджал губы, промолчал. Да уж, гордиться нечем. Противно осознавать себя ублюдком, особенно, рядом с теми, у кого есть семья. И зачем только Морай начал этот разговор при Дуги, — было бы куда легче, если бы приятель ничего этого не знал…