Чужие чувства

Глава 7

Яркий свет пробился через тонкую кожу век. Мари открыла глаза, прищуриваясь. Пошевелила руками, провела ступнями по хлопку простыни. В ужасе медленно поползла взглядом по потолку, по стенам, в поиске окна повернула голову. Приподнялась. Комната с железной дверью: шкаф, письменный стол, стул, холодильник, электрический чайник, чашки, вторая дверь ― узкая, вероятно, уборная. Она попала в больницу? Но что всё это значит? Провела рукой по голове, в боязни, что её обрили наголо, мягкие волосы развеяли волнения. Откинула одеяло, обнаружив, что на ней атласный голубой халат, такой же как, у неё дома. Встала, подошла к шкафу, распахнула створки, аккуратно развешанные её платья, в углу шкафа её дорожный чемодан. Откуда всё этот тут? Приблизилась к столу, на нём стопкой сложенные фотоснимки с кадрами, снятыми в окно её рабочего кабинета, где она с букетами, после вручения. Каждый раз, когда она получала цветы, за ней следили? Это не Стефан отправлял ей послания? Но почему тогда он не признался и не стал выяснять, кто ей их дарит? Вопросов было больше чем ответов, но самое главное, кто мог таким ужасным методом устроить похищение? Дёрнула ручку входной двери ‒ закрыто. Зашла в уборную: минимум, который необходим для проживания ‒ средства гигиены, полотенца, гели, шампуни. Она в заточении, но где и кому это понадобилось? Оставалось только ждать. Мари посмотрела на себя в зеркало, повреждений на лице и теле нет, умылась холодной водой. Осмотр холодильника пугающе намекнул на то, что провизии внутри как минимум, на неделю.

– Мари, привет. Рад, что ты проснулась и уже проявляешь свойственное тебе любопытство, ‒ раздался голос из динамика, она вздрогнула от неожиданности.

– Где я? ― прокричала в ответ.

– Не волнуйся, тебе нет необходимости повышать голос, я тебя прекрасно слышу и вижу, ― спокойным тоном ответил собеседник. Мари попыталась вспомнить, почему этот голос ей показался знакомым, но пока тщетно ворошила обрывки памяти.

– Кто ты? ― в панике пыталась разговорить незнакомца.

– Мари, запомни самое важное и главное правило ‒ хозяин тут я. Пытаться управлять мной ‒ бесполезно.

Она узнала голос. Он из радиоэфира, это же тот самый слушатель, который общался с ней о рукописи отца.

– Это ты звонил тогда в радиостудию?

– Повторяю, мы играем по моим правилам. Чем раньше ты перестанешь этому противиться, тем быстрей вернёшься домой, ― выдержав паузу, продолжил с иронией в голосе, ― если захочешь.

– Меня будут искать, ― вновь прокричала Мари, ― меня обязательно спасут!

– Кто? ― рассмеялся он

– Стефан, Генри, друзья отца ‒ они обратятся в полицию.

– Посмотрим. Держу пари, ты будешь удивлена. Располагайся, я вернусь чуть позже.

Мари открыла ящик письменного стола: ручки, блокноты, чистые листы, стикеры. Нервно перешагивая из угла в угол, раздумывала о том, что всё это могло означать.

С гулом включилась вентиляция.

Если этот человек действительно был другом покойного отца, вреда он не причинит. Она уже была беспомощная в полной его власти, и он не нанёс ущерба её телу. Кому могло понадобиться забирать её из привычной жизни и для чего? Желудок заурчал от голода. Странная реакция организма на стресс, обычно это срабатывало иначе, но она не знает, сколько времени провела без сознания. Вернулась к исследованию содержимого холодильника. Вполне себе даже сносно, с учётом, что продукты соответствуют её вкусовым пристрастиям, неужели рукопись действительно существует? Хотя глупо писать роман, в котором списком обозначено, что любила дочь на обед, такую рукопись она бы точно отправила в корзину не задумываясь.

– Сколько я тут буду? ― крикнула она, опираясь на дверцу холодильника.

В ответ тишина. Интересно, а если съесть всю провизию, придёт ли кто-то холодильник заполнять. Мари поймала себя на мысли, что за период вычитки странных текстов, триллеров и низкопробных ужасов, её мозг воспринимал ситуацию в извращённой форме. Она должна плакать, биться в двери и кричать, чтобы её отпустили, но торчит перед холодильником в поиске с чего начать уничтожение продуктовых запасов. А что если всё это подстроил сам Стефан, собрал её вещи, договорился о том, чтобы жену на время поместили в изолятор ради укрощения скверного нрава. Если он понимал, что цветы не от него, могли ли его приступы ревности толкнуть на столь отчаянный шаг? По идее нет, ведь супруг боялся Генри и членов клуба, он понимал, что его не простят, если подобный план будет раскрыт.

Мари раскидала на кровати лотки с готовой едой, подняла повыше подушку, усевшись удобно, жадно накинулась на утку по-пекински, продолжила жареными щупальцами осьминога, с трудом вгрызлась в холодный стейк.

– Я вижу, ты с успехом заедаешь стресс, метод хороший, но боюсь, что с такими темпами ты потом просто не поместишься в дверной проём. Приятного аппетита!

– Спасибо, если честно, холодная еда, даже любимая ‒ отвратительна.

– Хочешь заработать на микроволновку? Имея хоть немного смекалки, ты могла бы использовать пар из чайника для разогрева.

– Обязательно воспользуюсь советом позже, что там по поводу заработать? ― продолжая пережевывать кусок говядины, она прислушивалась к голосу. ― Тебе деньги нужны, так бы сразу и сказал, сколько?

– В этом доме есть только одна валюта ‒ таланты.

– Мы же не в Вавилонии, ― приступила к поглощению чизкейка.

– Я всегда считал, что у тебя хороший вкус, но не думал, что ты все эти блюда предпочитаешь смешивать. Денег у меня достаточно, чтобы они были целью моей игры.

– Тогда что?

– Ты в эфире рассуждала о шаблонах и клише. В ящике стола лежат письменные принадлежности, попробуй написать эссе о любви, если оно мне понравится, я принесу тебе микроволновку.

– Сам лично?

– Посмотрим.

– Договорились, через час я буду готова.

– Не забудь про «розового пони», ― осёк язвительно редактора голос.

– Будет тебе о любви!

В скором времени Смит сожалела о проведённой акции протеста с едой. Живот раздуло и пучило, сидеть за столом было невозможно. Она писала и зачёркивала, комкала листья, скидывала их на пол, вновь приступала к безуспешной попытке сотворить хоть что-то о любви. Редактор так яростно боролась с неправдоподобностью чужих чувств в рукописях, но совершенно не могла создать того, что могло задеть до глубины души. Всё происходящее с ней напоминало сумасшествие, нехватка света из окна, непонимание времени суток, лишение свободы.

– Час прошёл, ты готова?

– Мне нужно ещё время. ― Пленницу мотивировало не желание микроволновки, а шанс открытой двери и возможности встречи с похитителем.

И снова листья, клочья бумаги, перечёркнутые строки. Поставив точку, редактор пробежала взглядом по строкам своего эссе.

– Я готова, ― произнесла она.

Тишина в ответ. Включила чайник, залив кипятком ложку растворимого кофе. Вновь металась по комнате в ожидании.

– Читай, ― раздался голос вскоре.

– В нём, как в оазисе пустыни, глоток для странника воды, слилось всё то, что делало её живой, ― завершила она чтение.

– Мари, я тебе не верю. Не пишут о любви в третьем лице. Я же просил тебя написать о любви, о твоих чувствах, а ты отгородилась нёми и еёми. Хочешь, чтобы я тебе поверил? Пиши в первом лице, о себе, от себя.

– Могу написать о ненависти, сейчас мне это будет проще сделать.

– О нет, когда наступит время писать о ненависти, я дам тебе такую пищу для размышлений, что твои строки будут полыхать огнём, ― ухмылка просквозила в тембре.

– Я утопаю в голосе твоём. Безбрежно, одиночеством гонима. Ты говоришь слова тем ртом, которым быть хочу любима.

– Не гениально, но слух ласкает, ― голос смягчился. ― В твоих стихах есть доля света, таланта только у поэта нету.

– Таланта есть во мне зачатки, но без печи мне жизнь не сладка.

– Я держу своё слово, ты начала писать и это уже достижение! Хочу почитать тебе сказку на ночь, чтобы ты спала крепко, а утром доставлю тебе обещанное.

– Я не особо любитель сказок.

– Даже если это отрывок из рукописи твоего отца?

Слёзы наполнили глаза Мари.

– «Мы были беспечными студентами, детьми, родители которых всегда мечтали о том, чтобы мы оправдали их надежды. Элизабет понимала, что если она сообщит своим строгим родителям о беременности и решении бросить обучение ради рождения нашей дочери, её выгонят из династии. Идея сделать предложение в праздничный день, когда вся семья будет в сборе, было единственно верным»… ― он читал и читал, а она, замерев от его голоса и манеры общения отца, сидела неподвижно, будто пытаясь спугнуть нахлынувшую на неё нежную грусть. Внутри постепенно оттаивал лёд. Это было настолько далёким от обстоятельств, которые её окружали, от похищения. Ради строк этого романа она готова писать, ждать, играть по чужим правилам, ровно до момента, когда чтец перелистнёт последнюю страницу. Ей протянули кислородную маску, в которой дозировано поступал важный для её дыхания ресурс.