Тени Аквамарина

Часть 15

Я бросил свой пульт в костер. Больше не хочу связывать себя ни с ZENO, ни со всем этим безумием, которое образовалось в результате развития цивилизации.

Если нужно уйти в лес и есть из гнилого дерева, я буду это делать. Только бы находиться в сознании и видеть мир вокруг себя. Несколько дней назад я был окутан туманом препарата «I2» и думал, что это и есть весь мир. Но стоило на секунду выйти из него, как я вспомнил что такое быть живым. Вспомнил, как ведут себя люди, и что значит чувствовать себя.

Следующий день мы провели в подготовке к тому, чтобы посетить город J. Мне рассказали многие тонкости того, как следует себя вести и обходить протоколы ZENO. Я ничего не запомнил, но вынес из общей информации, что города не сильно отличаются друг от друга. Мы можем быть распознаны как угроза, даже если на нас не падет подозрение в убийствах. Все, что ZENO не может распознать, воспринимается как угроза, а угрозы он устраняет. Каждый из нас был укомплектован одинаковыми предметами: рюкзак, перчатки, еда и немного воды. Рюкзак был слишком большой для такого количества предметов, но, как мне сказали, мы идем его заполнить. Пока мы собирались, со мной в основном разговаривал только Леон. Вообще все время, пока я был в лагере, говорил только Леон и Нурлан. Но Нурлан часто замолкал на полуслове и замыкался в себе. Леон договаривал за него, и в конце оба кивали.

Перед тем, как выдвигаться из лагеря, ко мне подошла Лиза. Она пугала меня, и, когда она вдруг заговорила со мной, я ссутулился. Она спросила: «Что ты чувствовал, когда был смотрителем?». Но я чувствовал только потерянность и непрерывную тоску, находясь внутри тумана. Я рассказал ей, как больно находиться вокруг человеческих сосудов и что я больше не хочу жить среди беспрерывного гудения труб, из-за которых мы перестали быть людьми. Она смотрела на меня, не меняя выражения лица. После моего ответа, она наклонилась к моему уху. Я машинально отскочил, чтобы она не коснулась меня. Ее губы были влажными и тонкими. Когда я осторожно наклонился к ней, она прошептала: «Подумай, прежде чем возвращаться, готов ли ты к новому вкусу свободы». Я ее не понял. Меня окликнул Леон, и мы пошли в город.

Я расспрашивал Леона, с чего началась их колония. Она началась с Него. Я подумал, что он первый смотритель, который решился выйти за пределы города. Однажды в очередное патрулирование он коснулся прохожего, потому что снял перчатку. Нам запрещено их снимать, но он сказал, что иногда в особые часы отчаяния он снимал ее и касался тумана. Он будто хотел узнать, что чувствует препарат, который так жесток к миру. Он пытался дотронуться до него и передать всю свою ненависть, чтобы он знал, что сотворил с миром и как его за это ненавидят. У всех со временем ухудшается психическое состояние после долгого пребывания в городах. Мы перестаем ощущать нить реальности, и без того утратив ее до всего происходящего. И в очередной раз, когда у Леона был срыв и он хотел дотронуться до «I2», он случайно коснулся чьего-то затылка. Прохожий почти сразу начал умолять его не отпускать его, дать почувствовать любую возможную эмоцию. Леона так же, как и меня, отвели в Главную башню. Правда, лишь для того, чтобы ZENO оторвал ему руки. Он отделался переломами, так как быстро отвечал на вопросы и кубы не успели сделать то, что должны были.

Я сказал ему:

– Если тебе не оторвали руки, значит, этого и не планировалось.

Но Леон был категоричен.

– Нет, я точно знаю, что это единственное, что они делают с теми, кто касается кого-либо. Но у них есть стандартный ряд вопросов, которые они задают всем перед тем, как раздробить руки. Обычно люди начинают стонать от боли, но ZENO важнее получить ответы, чем изувечить тебя. Ему необходимо убедиться в том, что программе ничего не угрожает.

Я слушал его, пока мы не решили устроить привал. Мы сели небольшим кругом и, помолчав, по очереди начали есть. Но Нурлан, который всю дорогу не проронил ни слова, пил только воду. Проглотив несколько кусочков того, что мне дали, я снова испытал желание съесть как можно больше, хоть из-за усталости не был сильно голоден. После очередного куска мое настроение резко изменилось. Я начал плакать. Слезы текли по моим щекам и капали на ботинки, потому что я сидел в позе лотоса. Мои руки стали очень тяжелыми и сами тянулись к земле. Доев до конца и вытерев слезы, я услышал, что каждый возвращается к старым привычкам по-разному. Это нормально. Я не мог поверить, что обычный прием пищи может вызвать у меня слезы. В лагере такого не было. Успокоившись и придя в себя, я отвернулся в сторону и смотрел на все, что нас окружало. Было тихо и спокойно. Но земля была выжжена. Она была слегка зеленой, но на горизонте не было ни одного дерева. Скорее всего, мы уже подходили к городу J. Видимо, чем ближе к месту, где тебя так тщательно пытаются контролировать, тем сложнее сдерживать в себе горечь от него. Даже если ты возвращаешься туда, чтобы взять еды, все равно оно будет действовать на тебя, как яд. Яд, который сжигает и убивает все вокруг себя. Оно заставляет лить слезы, даже когда ты находишься рядом, а не внутри этого места.