Сквозь страх

Глава девятая

Из больницы меня выписали примерно через две недели.

Быть может, могли и раньше отпустить восвояси, ведь критическим мое состояние уж точно не было, крови – всего пара капель, чувствовала я себя хорошо. Но на выписке не настаивала; домой, как другие, не просилась.

Неприятно признавать такое, но в глубине души была рада, что появился веский повод побыть некоторое время в другом месте. Мне требовалась передышка от… дома.

Не знаю, как можно иначе сформулировать, но атмосфера постоянного напряжения, повисших в воздухе вопросов, сомнения в собственной адекватности, недоверие в глазах мужа – все это действовало угнетающе.

В больнице же можно было не думать больше ни о чем, кроме самого важного, – жизни и здоровья будущего малыша. Мы, кстати, не знали еще, мальчик это или девочка. Решили, что увидим, когда ребенок родится.

Юра договорился, чтобы меня поместили в так называемую «коммерческую» палату, посему я была одна, никто меня не беспокоил. Мне ставили капельницы, давали витамины, измеряли давление, но большую часть времени я была предоставлена сама себе и отдыхала: читала, смотрела фильмы, на которые дома вечно не хватало времени.

А первым делом выспалась: удивительно, но тут, в больнице, бессонница моя отступила. Засыпала я легко, спала крепко и не просыпалась среди ночи. Как же это бесценно, думалось мне, сразу и настроение поднялось, и дурные мысли исчезли, и цвет лица улучшился.

Конечно, то, что меня не было, усложнило жизнь моим близким. Ксюше уже не нужно было в школу, но оставаться дома одна она не могла. Юра работал, пришлось его матери взять на себя обязанность сидеть с внучкой. Татьяна Петровна не хотела «мотаться каждый день на другой конец города», поэтому Юра перед работой каждый день завозил к ней Ксюшу, а вечером забирал обратно. Пару раз она оставалась ночевать у бабушки и, когда звонила мне, с восторгом говорила, что они устраивают девичники.

– Это как? – спрашивала я.

– Мам, ты что, не знаешь? Это когда девочки могут оторваться по полной.

– Ого, звучит пугающе!

– Не бойся, – снисходительно отвечала дочь, – мы едим мороженое и конфеты прямо в постели, а после не чистим зубы. Пьем разные соки и газировку, можно даже смешать несколько, тогда получится коктейль! Смотрим допоздна фильмы и заказываем пиццу!

Я со стыдом думала, что вполне счастлива вдали от дома.

Юра навещал меня почти каждый день. Я смотрела на него и думала, что он расцвел в последнее время. Муж всегда был симпатичным, интересным мужчиной, но то ли сознание своего аристократического происхождения, то ли обладание новым домом придали ему дополнительный лоск, шарм, даже некую царственность.

Он так гордился своим новым положением, так радовался, что я не могла отравить его счастье просьбой все-таки продать дом. Купить что-нибудь попроще, попонятнее, без тайн, теней, подвала и загадочных ночных шумов. Которые, впрочем, могли быть и плодом моего воображения. Тут, в светлой комнате, в здании, полном людей, в это верилось гораздо лучше.

Поэтому, когда они с Агатой заявились ко мне вдвоем за день до выписки и сообщили, что на днях формальности будут улажены, мне ничего не оставалось, как сделать вид, будто я очень счастлива.

– Наверное, ждешь не дождешься, чтобы домой вернуться, да? – сочувственно спросила Агата. – Потерпи еще чуточку.

Я улыбнулась, надеясь, что улыбка получилась искренняя.

– И еще одна отличная новость! – Юра лучился. – На нашу квартиру нашелся покупатель! Риелтор сказала, позвонит на днях, посоветуется с кем-то и скажет, но она уверена: ответ будет положительный. Тот человек в восторге, внесет залог как миленький!

Я понимала восторг неизвестного мне человека. Ему достанется удобная, хорошая квартира, будет себе жить-поживать. А вот мы…

Отогнав мрачные мысли, я сказала, что это великолепно.

– Не то слово! – подхватил Юра. – Ремонт завершим, дом будет как конфетка.

Да уж, конфетка. С непонятной начинкой.

Юра забрал меня из больницы и привез домой в понедельник. Специально с работы отпросился, украсил прихожую шариками, цветы мне подарил. А Ксюша нарисовала картинку «Добро пожаловать домой, мамочка!»

– В следующий раз мы будем встречать вас с Марком.

– Ага. Или с Лидочкой.

– Мне все еще не нравится это имя, – притворно надулся муж.

Мы провели вместе чудный день. Со мной обращались, как с королевской особой: Юра заказал ужин в ресторане – мои любимые блюда, Агата прислала розы, Ксюша не отходила ни на шаг, поминутно обнимала и целовала.

Я была счастлива и не подозревала, что счастья на мою долю не выпадет еще долго… Если оно вообще мне будет хоть когда-то отпущено.

Последний хороший день, рубеж – вот чем был тот понедельник.

Уже во вторник утром Юра, который только что уехал на работу, позвонил и обрадовал меня известием: за нашу квартиру внесли залог, сделка состоится через две недели.

Квартира у нас с ним в совместной собственности, но я давно уже составила доверенность на мужа, поэтому ходить по инстанциям мне не придется. Это было рационально: что беременной женщине делать в Регистрационной палате и прочих учреждениях?

Но у меня возникло ощущение, что все решается без меня, а я сижу на периферии, на обочине жизни и могу лишь наблюдать за происходящим, никак в нем не участвуя.

– Я привезу роллы и пирожные, которые Ксюша обожает, не готовь ничего, – сказал Юра, – отметим!

– Хорошо, – ответила я. – Как раз думала мясо разморозить. Значит, не буду.

– Ты что-то невеселая.

– Тебе кажется.

Юра не стал больше расспрашивать. Мы попрощались, я пожелала ему удачи и задумчиво поглядела в окно. Я была в кухне-столовой, готовила нам с Ксюшей завтрак. Небо с самого утра собиралось расплакаться дождем, ветер толкал по небу тучи, словно тяжелые, груженые чем-то вагоны.

На лестнице послышались крадущиеся шаги. Я улыбнулась: Ксюша решила устроить сюрприз. Обычно она спала примерно до половины десятого, а сегодня встала потихоньку и сейчас войдет неожиданно, заявит, что уже давно не спит, переделала кучу дел: оделась, умылась, прибрала комнату.

Я приготовилась изобразить сначала изумление, потом восторг, похвалить дочку – какая умница, а потом спросить, чем она хочет заняться. Наверное, после завтрака мы почитаем немного (на лето учительница задала немало книг), погуляем в парке (если погода позволит), а потом Ксюша захочет порисовать. Читать она не слишком любила, а вот рисование было обожаемым занятием, и преподавательница в студии считала, что у девочки отличные задатки, которые надо развивать.

Шаги – легкие, осторожные, почти неслышные – замерли возле двери. Давай же, заходи! Но Ксюша почему-то не спешила. Так и стояла в коридоре, выжидая непонятно чего.

Мне стало не то чтобы тревожно, но…

– Ксюша! – не выдержала я. – Я тебя слышу, выходи!

Никакой реакции.

– Уже неинтересно, я же знаю, что ты там!

Я пересекла комнату, распахнула дверь и выглянула в коридор.

Ксюши не было. Готова голову дать на отсечение, что слышала шаги! Сейчас белый день, я не сплю, померещиться мне не могло. Убежать дочка не могла тоже: вот как раз удаляющихся шагов я не слыхала.

Но проверить надо. Я подергала ручку двери, ведущей в нежилое крыло, – заперто. В сторону кладовки и подвала смотреть избегала, но там Ксюши точно не будет, к тому же двери заперты.

Она стояла на лестнице. Стояла и смотрела; терпеливо ждала, когда я обращу на нее внимание. Не Ксюша, нет. Другая девочка в длинном светлом платье. Убедившись, что я смотрю на нее, она развернулась плавно и изящно, как маленькая балерина, и пошла наверх.

«Ксюша!»

Я рванула вслед за призрачной девочкой. Бежала так быстро, как только могла, но, когда оказалась на втором этаже, увидела, что никого в коридоре нет. Призрак исчез, растаял, как и полагается призракам.

Дверь в детскую была приоткрыта. Я не могла припомнить, была ли она прежде закрыта или нет. Дочка спала на спине, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Одеяло неопрятной кучей валялось на полу. Краем сознания я отметила, что куча эта слишком велика, но тело действовало быстрее мысли. Желая закутать дочку, я взялась за одеяло и подняла его…

Не должна была пугать Ксюшу, ребенок спал, это недопустимо, но что я могла поделать? Есть вещи кошмарные, невыносимые, и единственное, что ты можешь, – это кричать, плакать, исторгая из себя ужас.

На полу передо мною сидел мальчик. Маленький, примерно лет трех или около того, очень бледный, отчего темные глаза его казались еще темнее, еще больше. Черные брючки, белая рубашка с кружевным жабо, черные башмачки – сидел он, съежившись в комок, прижав колени к груди, обхватив себя. Стоило мне убрать одеяло, мальчик резким, ломаным движением вскинул голову и открыл рот, точно собираясь завопить.

Одеяло выпало из моих рук, я попятилась, пытаясь обуздать, побороть свой ужас.

– Мамочка! – Ксюша подскочила в кровати. – Ты чего кричишь? Ты меня напугала!

Она сонно терла глаза, а я приказывала себя заткнуться, обратить все в шутку, дышать ровнее… Но вместо этого пролепетала, ненавидя себя за эту сцену, за то, что пугаю ребенка:

– Я видела мальчика. Он был здесь. – Я посмотрела на одеяло. Теперь это вправду было просто лежащее на полу одеяло, плоское, никакого бугра под ним. – А до этого была девочка.

Дочка внимательно смотрела на меня.

– Это правда, мамочка? Ты видела?

Я молча прикрыла глаза, что должно было означать «да». Сил говорить не было. В горле пересохло, и мне казалось, что я грохнусь в обморок. Живот стал каменным, тяжелым, и я присела на край кровати.

Ксюша погладила меня по руке, села ближе, обняла.

За окном раздался перестук капель – сначала негромкий, как горошины по полу, потом все громче. Небо больше не могло удерживать потоки воды, и они низверглись, пригибая к земле цветы, деревья, травы. Мне тоже хотелось плакать, но я не могла позволить себе слез: говорят, что вид плачущей матери крайне губителен для маленького ребенка. Мама плачет – мир рушится.

Мой мир разваливался на глазах, пусть хотя бы Ксюшин будет целым.

Некоторое время мы сидели, обнявшись, и дочь гладила меня по спине.

– Все будет хорошо, – проговорила она серьезно, как взрослая.

– Папа привезет роллы и пирожные, которые ты любишь.

– Круто!

«О да, – подумала я, – настоящий праздник. Если еще вчера было куда отступать, имелся запасной аэродром, то теперь все. Наша квартира продана».

Мне показалось, что я услышала щелчок, с которым захлопнулась дверь моей тюрьмы.