Сквозь страх

Глава четырнадцатая

Как я и ожидала, Юра был в бешенстве. К тому времени, как он вернулся с работы, я сделала все, что собиралась, и даже успела потушить мясо на скорую руку. Но это, конечно, не спасло меня от скандала.

– Ты чего тут устроила? Что это за… за…

– Перестань кричать и выслушай меня.

– Какая идиотская мысль на сей раз посетила твою голову?

Это было оскорбительно, но я постаралась пропустить его слова мимо ушей, списав на потрясение и расстройство.

– Я уже позвонила мастеру, который делал ремонт. Нашла визитку. Они приедут завтра и все починят.

– Интересно, что ты ему сказала? Что у тебя видения, поэтому ты раздолбала стену? Конечно, пускай все узнают, что у моей жены крыша поехала!

Этого я стерпеть уже не могла.

– Значит, больше всего тебя волнует, что подумают о твоей жене посторонние люди? А что думаю я, тебя не беспокоит?

Юра, видимо, сообразил, что перегнул палку, потому что ответ его прозвучал уже спокойнее:

– Извини, я не то хотел сказать. Но сама подумай, я прихожу с работы и вижу, что ты разрушила стену! Сложно сохранять самообладание.

– Я сказала мастеру, что меня беспокоит шум по ночам, возможно, крысы. Сказала, что мы решили проверить, нашли внизу кучу документов, все очистим от грызунов и мусора, можно будет заново установить стену. Ты доволен? Прозвучало логично и похоже на правду.

Юра выпил воды (мы были на кухне), посмотрел на меня и спросил:

– А на самом деле? Что ты там обнаружила?

Он старался говорить небрежно, будто его совсем не волновало, что я отвечу. Однако мне показалось, что за нарочитой небрежностью скрывается тревога. Юра тоже видит и слышит что-то, но не говорит мне из-за упрямства?

Я взяла с полки и подала ему листы бумаги.

– Полюбуйся.

Муж стал рассматривать тронутые временем страницы. Листы были вырваны из ученических тетрадок и альбомов.

– Это детские рисунки, – сказал он. – И что?

– Смотри внимательнее, – посоветовала я. – Приглядись, кто нарисован. В здании, как тебе известно, находился круглосуточный детский сад. Дети жили с понедельника по пятницу и явно что-то видели по ночам. И днем, наверное, тоже.

В коробках и ящиках под лестницей я обнаружила, по правде сказать, горы хлама. По всей вероятности, после закрытия детского сада и передачи здания методическому центру все ценное и важное увезли, а вот старые меню, какие-то мелкие распоряжения, расписание занятий, детские рисунки, рваные книжки и прочее просто свалили под лестницу, собираясь выбросить. Но руки так и не дошли.

Я несколько часов разбиралась с этим барахлом, пристроив на лоб Юрин фонарик (такие используют шахтеры и строители, муж тоже купил, на мое счастье). Таскать коробки наверх, чтобы разобрать все при свете дня, я не рискнула: они были тяжелыми.

Ничего ценного найти не удалось. Кроме двух вещей. Первое – рисунки, которые рассматривал сейчас Юра. Второе…

Это была тетрадка в клеточку, которую я спрятала в комнате Ксюши, среди ее игрушек: запихнула в мягкое брюшко плюшевого медведя. Знаете, бывают такие мягкие игрушки, с замочком.

Записи делала одна из нянечек, молодая девушка. Почему я не показала записи Юре? Пока была не готова сделать это, прежде хотела прочесть сама. Если там ничего полезного нет, это одно. Но если есть, я должна узнать первой, обдумать, подготовиться к разговору. Глупо, быть может, но это было мое собственное расследование, Юра мне никогда не верил. Так что, если доказательства моей правоты существуют, я сама преподнесу их ему.

Прочитать тетрадку я не успела, слишком много времени убила, разбирая документы, поэтому решила сделать это завтра, когда Юра отправится на работу. Пусть изучит рисунки, тем более что они тоже весьма красноречивы.

Всего их было шесть. В коробках нашлось много образцов детского творчества, но нечто напоминающее увиденных мною гостей из прошлого оказалось только на этих шести. Нарисовали их три разных ребенка, судя по манере рисовать.

Подписан был только один рисунок, весьма схематично изображающий старуху в черном длинном платье с брошью возле ворота. Старуха стояла с поднятыми кверху руками, подпись гласила: «Калдуня». Некий Саша нарисовал колдунью, и он видел ее, иначе откуда брошь? Это характерная деталь.

Два следующих изображения были нарисованы другим ребенком, использовал он только черные и красные карандаши, рисовал ломаными линиями. Будь я психологом или педагогом, задумалась бы о его психической стабильности.

Юный художник изобразил целый ряд фигур: на первом рисунке – три, на втором – четыре. На первом был мужчина в высокой шляпе, женщина в длиннополом одеянии, а между ними – ребенок, девочка. У всех были красные губы, красные глаза и красная обувь, а еще была алая надпись «Миртвицы». Второй рисунок примерно такой же, только ребенка посередине – два, мальчик и девочка. Взрослые были показаны маленькими, а дети – огромными. Второй рисунок назывался «Луди умирли».

Три последних картинки были нарисованы то ли страшим по возрасту воспитанником, то ли просто более одаренным в плане изобразительного искусства. Пользовался художник всем спектром красок, который был в арсенале: изображения когда-то были яркими, хотя сейчас сильно выцвели.

На первом рисунке была девочка, похожая на принцессу – пышный наряд, волосы до пояса, большие глаза. Она стояла на верхней ступеньке лестницы, и можно было подумать, что это просто фантазия, но подпись не оставляла сомнений: «Девочка Дама жывет унас в садики».

Еще был рисунок той же «Девочки Дамы» рядом со старухой – уже знакомое темное платье и брошь. Желтое лицо, похожее на череп, скалится в улыбке, открывающей зубы. Жуть жуткая. Совершенно не обладаю талантом художника, но, если бы потребовалось нарисовать ту старуху, что я видела в подвале, изобразила бы ее похожим образом. Захотела бы подчеркнуть неестественный цвет кожи, черную дыру безгубого рта, худобу. Никаких сомнений: ребенок рисовал не ведьму из своих фантазий, а то, что видел в реальности.

Последний рисунок изображал опять-таки «Девочку Даму». Она была в комнате, где тесными рядами, почти вплотную друг к другу, стояли восемь кроватей (должно быть, одна из спален). Девочка как бы парила над ними, а на кроватях лежали дети (ручки и ножки-палочки, овальные тела и круглые головы, тут художник в подробности не вдавался).

– И что это за чепуха? – спросил Юра, перебирая листы бумаги. – Что это доказывает? Что у детей богатая фантазия?

– Если бы ты видел этих призраков, то сразу понял бы: дети нарисовали именно их, я сразу узнала!

В глазах мужа мелькнуло выражение жалости, смешанной с раздражением.

– Вот видишь, ты сказала: «Если бы видел». Но я не видел. И с какой стати… – Он умолк, но я и так поняла, что Юра собирался произнести.

– Договаривай, – горько сказала я. – С какой стати ты должен мне верить? Я понимаю, одного моего слова недостаточно. Того, что я говорю: эти рисунки похожи на тех… сущностей, что бродят по нашему дому, тебе мало. Какие доказательства требуются? Что может убедить тебя, что я не вру и не схожу с ума? Ты решил, что этого нет – и точка!

– Но ты должна понять, что это звучит безумно! – Юра запустил руку в волосы и взъерошил их.

– Согласна. Такое не каждый день случается. Но вот случилось! Почему ты даже предположить не можешь, что я могу видеть нечто? И Ксюша тоже. Ты утверждаешь, будто я внушила ей, но это не так. Может быть, мы более восприимчивы. Ты не хочешь мне верить, и я не понимаю, почему. Мы всегда доверяли друг другу, а теперь тебе легче посмеяться надо мной, выставить безумной, чем допустить мысль, что я могу быть права!

Все, что накопилось за последнее время, выплескивалось из меня, я кричала, краем сознания радуясь, что дочь не слышит, и не могла остановиться. Даже мысль о том, что агрессивное поведение лишь убеждает Юру в моей ненормальности, не могла меня остановить.

В довершение всего в дверь позвонили, и Татьяна Петровна, когда Юра открыл, вплыла в дверь со словами: «Что за шум, а драки нет?»

Юрина мать пришла не одна, с нею была Агата. Они встретились во дворе, и на лице подруги было написано: «Что стряслось?»

Все видели, что я сама не своя: волосы растрепаны, лицо красное.

– Ты тут какими судьбами? – отрывисто спросила я, и подруга немного обиделась.

– С Юрой говорила, – сказала Агата, – он волновался. Я думала, ты позвонишь, потом сама набрала, но ты не ответила, вот я и решила проведать.

– Извини, я собиралась позвонить. А твоего звонка не слышала, была…

– Лора была занята, разнося наш дом, – ядовито заметил Юра.

В итоге все узнали, что я устроила. Посмотрели на дыру в стене, потом на рисунки. Покачали головами, спасибо еще, пальцем у виска не покрутили. Выслушали невнятные рассуждения (я старалась говорить кратко, спокойно и четко, но не очень-то получилось) про увиденное мною в доме. Все это выглядело и звучало дико даже на мой взгляд, что уж говорить про других.

– Ну я не знаю, – пробормотала Татьяна Петровна, – всякое, конечно, бывает. Лорочка, ты вот спишь, говоришь, неважно. Может, специалисту показаться? – Она изобразила оживление. – У моей приятельницы муж – травник. Или гомеопат. Неважно. Он может осмотреть тебя и безопасное лекарство посоветовать. Хочешь, позвоню?

– Спасибо вам, – еле выдавила я, – возможно, позже.

Только травника-гомеопата мне не хватало.

– Как хочешь, – поджала губы свекровь.

После все пили чай, пытаясь вести светскую беседу, затем цирк завершился: гости ушли. Агата перед уходом отвела меня в сторону.

– Почему ты мне не позвонила, не рассказала? – зашептала она. – Прости, я от неожиданности отреагировала не так, как следовало бы.

– Тоже считаешь, что я выдумываю… – без обиняков начала я.

– Прекрати!

– … или умом тронулась?

– Нет, конечно! – горячо ответила Агата после крошечной заминки. Почти незаметной, но я все же заметила.

Как тяжело, когда никто не верит. Пусть и любят, и хотят помочь, и из лучших побуждений стараются убедить тебя, что ты не права. Но ждешь ведь от близких совсем другого.

– Мы с тобой позже все обсудим, хорошо? Пока постарайся успокоиться и не думать обо всем этом.

Слова, слова…

Зачем произносить их, колебать воздух, множить и множить эти глупости в пустоте? Агата и Татьяна Петровна ушли. Подруга взялась подвезти маму Юры, и я была готова поспорить: всю дорогу они обсуждали, что со мной происходит, рассуждали о степени моего безумия и его истоках. Может ли беременность так повлиять на психическое состояние или же это всегда было в бедной Лоре, только ждало повода проявиться?

Фу, гадко.

С Юрой мы до конца вечера так больше не перекинулись ни единым словом. Он посматривал на меня, прикидывая, стоит ли вернуться к разговору, но решил, что не стоит.

А утром, едва дождавшись, когда муж уйдет на работу, я пошла в комнату Ксюши, взяла тетрадку и углубилась в чтение. Оказалось, это нечто вроде дневника, только записи велись нерегулярно, с перерывами, вперемешку с рецептами, записями расходов, номерами телефонов, нарисованными фасонами платьев и юбок. Первая и несколько последних страниц были вырваны, так что все обрывалось на полуслове.