Сквозь страх

Глава двенадцатая

Когда я вернулась, было около шести вечера. Мы с Татьяной Петровной, мамой Юры, ходили на литературное мероприятие – презентацию журнала, о существовании которого я узнала непосредственно в ходе его представления публике.

Татьяна Петровна должна была пойти со своим новым мужчиной, однако тот не смог: срочно вызвали на работу (посетив презентацию «Литературного вестника Быстрорецка», я не удивилась бы, если бы он просто оказался умнее меня и вовремя придумал предлог для отказа). Татьяне Петровне не хотелось, чтобы пропало приглашение, вдобавок ее подруга писала стихи и издавалась в «Вестнике».

Промучившись три часа, я была отпущена на все четыре стороны, взяла такси и вскоре подходила к дому. Вечер был тихий и теплый, дневная жара спала, и мне подумалось, что можно прогуляться по парку, посидеть на лавочке. Однако я устала и хотела в туалет, так что открыла дверь и вошла.

Юра был дома и позвал меня из кухни:

– Привет, Лорик! Я купил нам японской еды, будешь?

Муж был в курсе, что я сегодня культурно развивалась вместе с его мамой, так что ужином не занималась. Уже три дня, как Ксюша в лагере, и, хотя страшно по ней скучала, я не могла не признать, что была избавлена от значительной части домашних обязанностей, больше отдыхала. В этом Юра оказался прав.

– Буду, – ответила я, разуваясь.

– Как презентация? – Муж вышел навстречу, вытирая руки полотенцем.

– Тебе ответить честно или вежливо?

Юра засмеялся и ушел накрывать на стол. Я поднялась по лестнице и вошла в нашу комнату, чтобы переодеться. На ходу расстегивая пуговицы на платье, подошла к шкафу, в первый миг ничего не заметив. Но потом посмотрела по сторонам и вслух произнесла:

– Что за ерунда?

Комната была такая, как всегда, но вместе с тем многое в ней изменилось.

Изменилось в мелочах.

Светильник с абажуром в форме тюльпана, который стоял возле кресла, теперь находился около окна. Само кресло с правой стороны переместилось на левую. Покрывало на кровати, которое прежде было бежевого цвета, стало светло-сиреневым. Изменили цвет и шторы, и коврики возле кровати. Ночник был матового стекла, а теперь стекло стало прозрачным. Картина была другая: вместо морского пейзажа – натюрморт с ромашками и яблоками.

Я распахнула шкаф, осмотрела вешалки со своей одеждой. Тут все без изменений. Что касается остального… Я не могла сообразить, что произошло.

– Юра!

– Да?

– Поднимись сюда, пожалуйста.

Я слышала, как напряженно звучит мой голос, и Юра, наверное, тоже это заметил, потому что примчался быстро.

– Думал, ты спустишься, я уже все разложил.

– Юр, что ты устроил? – спросила я.

– Что устроил? – Он недоуменно смотрел на меня.

Я обвела рукой комнату.

– Вот это. Покрывало, ночник, шторы, картина и все остальное.

Муж послушно осмотрелся, и я надеялась…

Сама не знаю, на что. Думала, он тоже удивится тому, как все изменилось, и мы вместе станем гадать, в чем причина. Или был вариант, что Юра скажет: решил, дескать, устроить тебе сюрприз, мне давно хотелось все тут поменять.

Это я была готова принять, а вот того, что произошло дальше, предвидеть не могла.

– А что не так? – спросил Юра.

У меня слегка закружилась голова.

– Сам не видишь? Покрывало было бежевым, еще утром. На картине было море. Все другое тоже поменялось. Разве это не ты сделал?

Юра подошел ко мне и взял обеими руками за руки, как будто мы собирались кружиться.

– Лора, прости, но я правда не понимаю, о чем ты. Все как обычно. Так всегда было. Никакого моря, покрывало и шторы мы вместе выбирали, чтобы в тон… Ты забыла?

– Я не забыла, – раздраженно ответила я, – в тон, но только тон был другой – бежевый! Все же изменилось.

– Послушай, милая…

От его успокаивающей, терпеливой интонации у меня снесло крышу.

– Прекрати обращаться со мной, как с душевнобольной! – рявкнула я. – Привидения, голоса и шаги в этом чертовом доме мне, по твоему мнению, чудятся из-за беременности. Хорошо! Но я отлично помню, что находится в моей спальне! Ты передвинул кресло и светильник, поменял тут все, а теперь делаешь вид, что ничего не изменилось! Зачем тебе это? Чего ты добиваешься?

Юра побледнел и прикусил губу.

– Чего я добиваюсь? Наоборот, чего ты от меня хочешь? Твои дикие идеи меня скоро с ума сведут! Говорю тебе, в нашей спальне все осталось по-прежнему!

Я вырвалась из его рук, оттолкнула Юру и побежала в комнату Ксюши. Не обнаружив никаких перемен, развернулась к мужу и хотела сказать, что это ничего не значит, пусть он объяснит остальное, как вдруг Юра торжествующе улыбнулся.

– У меня есть доказательство! До и после ремонта я фотографировал комнаты, чтобы была видна разница. Сейчас, погоди.

Он вытащил из кармана телефон и стал искать нужные снимки. Я пожалела, что не сделала того же, поэтому нет у меня ни одного снимка, доказывающего мою правоту. Юра нашел то, что искал, и сунул телефон мне под нос.

– Полюбуйся.

Он был прав. Он прав, а я нет.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я подшаманил что-то, изменил даты и цвета, еще чего-то сделал.

Я не могла произнести ни слова. Чувствовала себя больной, безумной, раздавленной. Настаивать не имело смысла, я уже и сама во всем сомневалась. Взяла свое домашнее платье и ушла в ванную.

Вечер прошел в напряженном молчании. Я была погружена в свои мысли, пытаясь разобраться, понять, что случилось, и не находя ответа. Юра поначалу сердился, потому что говорил отрывисто, хмурил брови, а потом, похоже, решил для себя, что я чокнулась, и сделался подчеркнуто предупредительным, улыбка так и сочилась медом. Видимо, по Юриным представлениям, так следовало обращаться с теми, кто не в себе.

Ночью я долго лежала без сна. Беруши не использовала: мне и без того казалось, что я нахожусь в тупике, в плотном коконе, откуда не выбраться, и в этой ситуации отсекать один из органов чувств, обрекать себя на глухоту было страшно.

Юра заснул, хотя тоже не сразу, а я все ворочалась, не могла найти удобную позу. Большой живот мешал, ребенок внутри меня не мог угомониться: толкался, поворачивался, должно быть, чувствовал мою тревогу.

Услышав около часу ночи шаги в коридоре, я не удивилась, у меня не оставалось сил на эмоции. Кто-то шел от главной лестницы по коридору мимо комнат, останавливаясь время от времени, бормоча и касаясь пальцами стен. После скрипнула дверь – та, что была наглухо заколочена и вела на лестницу для слуг. Голоса – детский и женский – переговаривались в ночи, а после я услышала стук каблуков по ступеням запертой лестницы.

«Вот так и сходят с ума, – подумала я. – Чудятся призраки давно умерших людей, тревожат их шаги и голоса. Потом кажется, что вещи и предметы становятся другими, а что дальше? Я перестану узнавать родных и в результате меня запрут в палате с мягкими стенами?»

Чувство жалости к себе охватило меня, слезы подступили близко-близко, и я не сдержала их. Лежала и плакала в темноте, не могла успокоиться. Мои всхлипы разбудили Юру, он обнял меня, прижимая к себе, баюкая, как ребенка. Я хотела попросить его прислушаться: услышит ли он происходящее за дверями? Но поняла, что все уже стихло, привидения сгинули, ушли за границу миров.

Заснув под утро, проснулась я поздно. Юра давно ушел на работу. Спустившись вниз, я увидела, что он приготовил для меня завтрак: тосты с повидлом, омлет. Это было мило, хотя омлет остыл, пришлось подогревать его в микроволновке.

Я сварила себе какао, а потом долго сидела за столом, завтракая без особого аппетита и глядя в окно. Позвонила Ксюша, и я на время забыла о своих неприятностях. Юра тоже позвонил, говорил осторожно, тихо, словно боясь меня вспугнуть.

«Как же мне это надоело», – подумала я и не сразу сумела изобразить оживление, когда муж пригласил меня на ужин.

– Заеду за тобой в шесть, столик забронировал. Ресторан «Плавучий дом» возле набережной Быстрой. Он ведь тебе нравится. Устроим романтический вечер, что скажешь?

«Что скажу? Молодец, стараешься», – подумала я.

Теперь мне грех жаловаться на отсутствие внимания со стороны супруга. Что за жизнь пошла? То я боюсь Юриной измены, то меня беспокоит собственное душевное здоровье. Полгода назад ничего этого не было, жила себе и жила, жизни радовалась.

Вечер получился отличный. Мы давно никуда не выбирались вдвоем, оказалось, что мне этого не доставало. Удалось забыться, расслабиться, почувствовать себя, как раньше. Юра заказал наши любимые блюда, смешил меня, старался всячески развлечь, и я была благодарна ему за эту передышку.

– Надо почаще устраивать такие вылазки, – сказала, когда садились в машину, чтобы ехать обратно. – Спасибо тебе.

Юра странно посмотрел на меня, и я подумала, что он не может понять, как вести себя со мной. Должно быть, я кажусь ему взрывоопасной, словно бутыль с нитроглицерином: тряхни посильнее – и взрыв обеспечен.

Дом встретил нас тишиной и запахом книжной пыли (как в библиотеке) вкупе с ароматом лимонного освежителя воздуха, который нравился Юре. Здесь всегда так пахло, я уже привыкла.

«Пусть будет обычный вечер, – подумала я. – Переодеться в домашнее, принять душ, лечь в постель. Больше никаких приключений».

Но мне снова не повезло.

Открыв дверь, Юра вернулся во двор: ему показалось, в машине что-то стучит, и он решил проверить. Я хотела пойти на второй этаж, но увидела, что дверь в левое крыло, которая всегда была заперта, приоткрыта. Стоило мне обратить на это внимание и задаться вопросом, почему, послышался звук музыки.

Никаких сомнений: кто-то играл на пианино, причем играл умело, а инструмент был не расстроен, звучал отменно. Я не стала говорить себе, что кто-то пробрался в дом. Кто-то живой. Знала уже, что дело не в этом.

Переведя дух, подошла к двери и открыла ее. Музыка немедленно прекратилась, возле пианино никого не было, но меня занимало даже не это. Комната. Господи, даже сейчас, рассказывая об этом, я понимаю, до чего нелепо звучат мои слова. Особенно после того, как Юра доказал мне, что в прошлый раз перемена обстановки мне померещилась…

Комната была другой! Я будто попала в декорации исторического фильма: портьеры, обитые шелком стены, старинные столики с гнутыми ножками, хрустальная люстра, до блеска натертый воском паркет, бархатная обивка диванов. За приоткрытой дверью в библиотеку виднелись книжные полки, доверху забитые книгами, на полу я увидела толстый зеленый ковер.

Попятившись, я вышла из комнаты. Но холл, в который вернулась, тоже преобразился. Только передо мной были не интерьеры девятнадцатого века, а вестибюль детского сада: на стенах – плакаты и план эвакуации в случае пожара, письменный стол в углу, а на нем – черный дисковый телефон и настольная лампа. Стены выкрашены казенной зеленой краской, пахнет молочной кашей и тушеной капустой, сверху доносится шум детских голосов. На лестнице – лысый ковер, на двери справа висит табличка: «Кухня. Посторонним вход воспрещен!»

Ступни мои вросли в пол – не двинешься с места. Я стояла, ожидая, когда кто-то из персонала или детей спустится вниз. Прошлое и настоящее сместились, переплелись, а я запуталась в паутине времен, повисла вверх ногами, как муха, и не могла выбраться. Не могла сообразить в точности – где я? Кто я?