Полутьма

Глава 11

Лето в нашем поселке как отдельный вид повышения активности. Дачный туризм, агрофитнес, дайвинг в колодце, сафари за грибами, лагерь «у бабушки». Тянутся старые-новые люди. Это те, кто «молочные» Москвичи. Причем к разряду «Москва» у наших относятся все поселения, что в радиусе трехсот километров от нее. На самом деле молодежь все любят. Вот и сейчас, когда я безнадежно стараюсь спрятать лицо от пылающего огненного шара в небе, хромая от одного дерева к другому и вознося молитвы SPF 50, шум с лавочки доносился до моего дома.

Обычно я не выхожу посреди дня из дома по понятным причинам. Но сейчас, пока три группы направляются прочесать выделенные мной участки, нужно было занять себя чем-нибудь полезным. Например, хотя я и не сильно верила в версию с жителями, проверить ее. Находиться все это время в замкнутом пространстве с вампиром было просто невыносимо.

Баб Клава заняла боевую позицию на лавочке. Ровно сгорбленная спина, вытянутая вперед шея – обманный маневр, внушает противнику слабость. Рука согнута в локте, с частотой две семечки в минуту через каждые тридцать секунд описывает идеальную прямую от кармана ко рту. Парадный платок отглажен, узелок выверен до миллиметра. Глаза прищурены, легкое напряжение выдает лишь то, как бабуля с каждым словом чуть подается вперед.

– Виталька, говорю, ну куда такая дорогая машина-то, это ж целую квартиру купить можно, – хук в исполнении баб Клавы, и кожура семечки точным движением летит в урну.

Любовь Васильевна, заслуженный завуч школы лет дцать назад, берет паузу на отражение удара, цокая языком и отправляя еще одну кожуру в урну. Фиолетовая седина переливается от мелких гипнотизирующих противника кив-ков.

Подумываю заснять видео и направить в НБА. Тут явно две мировые звезды.

– А почем брал-то? – вот тут Дудь может позавидовать невозмутимости лиц обоих.

Хук баб Клавы прошел мимо, встретившись с грамотным блоком. Баб Клава смеяет темп на три семечки в минуту. Любовь Васильна замедляется.

– Ой, да разве ж он скажет, – отступает баб Клава, – «мерседес»-то дешево стоить не будет.

– Ох, Виталька, – цокает Любовь Васильевна, – молодец он у тебя, конечно. Смелый парнишка. «Мерседес» да с ипотекой.

Две кожурки практически сталкиваются, прежде чем упасть в урну. Пар из ушей баб Клавы грозится разорвать платок надвое. Взгляд цепляется за предметы вокруг, пока Любовь Васильна победоносно цокает. Конечно, именно в этот момент я предательски икаю. Да, такое случается, когда ты, подгорая на солнце, идешь до страдальческой лавки, а до этого всю ночь пил только кофе. У меня обычное обезвоживание, и желудок сжимается, напоминая об этом.

Но два цербера уже выловили глазами новую жертву.

– Главное, что не пьет, – примирительно выдает Любовь Васильевна, а баб Клава в знак уважения цокает ей в ответ, – Кузнечик, здравствуй!

– Здравствуйте, – нервно облизнув губы, я быстро хромаю из под тени на лавку, щурясь на солнце и обрушиваюсь рядом с бабульками.

Сканеры запущены. Нос баб Клавы втягивает воздух, пропуская каждую молекулу на предмет наличия алкогольных паров. Любовь Васильевна рентгеновскими лучами отслеживает малейшие колебания воздуха на предмет дрожи в конечностях. А я очень плавным движением достаю из кармана семечки и, закинув ногу на ногу, копирую позу баб Клавы. Принимайте нового игрока, дамы.

– То, что не пьет – это правильно, – киваю я, скидывая кожуру обратно в пакет, – нам Мишки достаточно.

Уважительное цоканье и щелк баб Клавы. Вход на опасную территорию засчитан, я в игре.

– Ты уж не сильно его учи, Кузнечик, – качает головой Любовь Васильевна, – хоть какой, но все мужик Машке.

– Хомут он Машке, а не мужик, – щелкаю семечкой, запуская цепную реакцию, – лучше никакого, чем такой.

Приманку заглатывают целиком, но не успевает Любовь Васильевна открыть рот, как громкая мелодия раздается на всю улицу. Старенькая раскладушка завуча быстро скользит в дрожащие пальцы, а на ее лице отражается разочарование. Баб Клава торжествует. Сегодняшняя битва хоть и ушла в непредсказуемое направление, но явно закончилась ее победой. От разочарования Любовь Васильевна даже не прощается толком, лишь прикладывает телефон к уху и спешит к своему подъезду. Нельзя ей в жару долго на улице.

Мне – тем более.

Баб Клава смакует свою победу и совершенно забывает обо мне, а время идет. Поэтому я вновь щелкаю семечкой, но ближе не двигаюсь – тень.

– Вот я и говорю, – привлекаю внимание баб Клавы, – зачем Машке такой? Она умница, красавица, рукастая и хозяйственная. Мне вот одной хорошо.

Откровенная провокация мигом приводит баб Клаву в сознание. Она оглядывается, щурится и тут же наклоняется ниже, обдавая меня запахом корвалола. Опасливо кошусь на крестик, вылезший из ворота бабушки, но боюсь снова ее отвлечь.

– А Сережка? – она практически подмигивает мне. – Какая ж ты одна, мне-то можешь не врать, я все понимаю. По тебе вон видно. Пока проблемы, видно, были у него, пила по-черному, а сейчас вон какая, приободрилась. Видать, наладилось все, а?

– Баб Клав, – немного улыбаюсь, не давая ответа и позволяя той самой пофантазировать, скромно убираю глаза в пол, – с чего вы взяли, что мы с ним вообще знакомы?

Женщина оглядывается и быстро пододвигается ко мне. Крестик на ее шее опасно раскачивается, но я наклоняюсь ближе, чтобы не упустить и слова.

– Я ж по молодости отца его знала, – шепотом говорит баб Клава, – Вагнеры-то приезжие. Главное, мужики у них все как под копирку. Мать говорила, что до войны они тут обосновались. Дед его дом этот и поставил. Потом куда-то отозвали его и не возвращался больше. Я с Димкой-то, отцом его, общалась немного. Неразговорчивый парень был, нелюдимый какой-то. Говорят, прибили где-то.

Киваю, нервно облизывая губы. Значит, Вагнер здесь обитает последние сто лет. Убежище себе среди людей выстроил и таскается туда-сюда. Должно быть еще какое-то место, в которое переезжает вампир, когда время подходит. Не стареет же.

– Так при чем тут я и Сергей? – подталкиваю баб Клаву к сути.

– Да так Сережка-то десять лет назад в отцовский дом переехал. Мы еще все шептались, что женщин у Вагнеров не видать. А тут года четыре назад он тебя и привез посреди ночи.

Баб Клава щелкает семечкой, а у меня ощущение, что кожура застряла в глотке. Хочется закашляться, но каким-то усилием сдерживаю себя. Баб Клава хмурится. Опомнившись, вновь цепляю полугрустную улыбку, продолжая судорожно рыться в памяти.

– Его ж ищут, понимаю все. Он в открытую-то и не жил тут никогда, – ловлю каждое слово, крепко закусив кончик языка, – а тут, значит, давление у меня подскочило посреди ночи. Не спится. Я на балкон. Смотрю – Сережка с барышней идет. Быстро вы так шли, ближе туда, – баб Клава кивает в сторону леса, – только вот на зрение никогда я не жаловалась. А на следующий день, видно, и уехали. Ты потом, когда в поселке появилась, я и удивилась, что Сережка тебе ключи от дома не дал. Ну ничего, дело молодое, разобрались, видимо.

– Почему полиции не рассказываете? – сердце стучит в ушах, и я в шаге от того, чтобы судорожно не забежать в подъезд.

– Мать-покойница во сне явилась и велела не говорить никому, – баб Клава пожала плечами и выплюнула кожуру на асфальт, – но ты-то и так это все знаешь.

Я забываю обо всем, что хотела спросить. Наспех попрощавшись с баб Клавой, быстро хромаю в тень деревьев. Парк спасает. Вытащив из кармана антисептик и крем, быстро вытираю лицо и намазываю новый жирный слой. Да, все мои скромные пожитки большей частью уходят на то, чтобы не сгорать при каждом появлении на улице. Кожу печет, и я понимаю, что завтра буду красная.

Привалившись спиной к дереву, я сползаю на землю. В нос рвутся ароматы сочной зелени и далеких еще отсюда елей. Иногда кажется, что именно мое обоняние стало немного лучше, приблизившись к животному, но никакой практической пользы это не приносило. Просто все чуть острее.

Вытащив телефон из кармана, открываю заметки, быстро набивая текст разговора с баб Клавой. Мысленно ругаю себя, что не включила диктофон, но на это действие не уходит много времени. Ведь пока пальцы печатают текст, натянутая внутри до боли струна вытаскивает наружу воспоминания.

Почти четыре года назад я была здесь. Тогда группа В существовала, может быть, месяц – два, не больше, плохо помню. Но было тепло, точно. Мы прилетели среди ночи и прочесывали лес там, где произошло два случая растерзания человека медведем. Еще слегка болела голова, потому что вечером того дня после доклада по проекту перед высшими чинами мы сидели с Дашкой в ресторане. Это был очень неудачный вечер.

Как и ночь. Мы прочесали огромный кусок леса и ничего не нашли.

Проводя ладонью по траве, я почувствовала пальцами что-то липкое. Прищурившись, заметила, как блеснула тончайшая нить, цепляясь к дереву. Почему-то вид паутины сейчас тут же высушил все внутри, заставляя желудок сжаться. Медленно вдохнув, с силой приложилась затылком к дереву, но накатывающая паника не желала отступать. Выдох, Сима. Рваный, с всхлипом, он сорвался с моих губ, пока я крутила события того дня четыре года назад, как калейдоскоп.

Бабочка, сорвавшаяся с ближайшего дерева, стремительно врезалась в растянутую сеть. Трепыхая крыльями, она пыталась выбраться. Липкая тюрьма окутывала несчастное насекомое все больше, с каждым ее движением приближая конец.

«Мы вольные, сражающиеся живущие, а не существующие в амбарах, к чему упорно движет вампиров новый лидер, гораздо вкуснее».

Паутина блестит от собравшейся на ней и еще не высохшей росы. Я стараюсь не смотреть туда, где все еще борется за жизнь бабочка. Не могу смотреть. Ком стоит в горле, а я сильнее вжимаюсь спиной в дерево, подтянув колени к груди.

«Я хочу есть, но не должен. Это сжигает меня и приносит удовлетворение. Эйфорию на грани смерти».

Пальцы судорожно ищут номер телефона дяди. Я вижу иконку пришедшего сообщения, но не открываю его. Сейчас некогда. Перед глазами все плывет, и я готова выкинуть этот чертов телефон, но мозг упорно борется за преобладание разума над чувствами. Нужно действовать срочно. Как можно быстрее. Пока паук не дополз до бабочки. Сердце бьется о легкие, срывая с губ хриплые полутона. Я не ошибусь снова.

«Моя еда с собой».

Какая же я дура. В трубке раздаются гудки. Слишком медленно. От резкого движения крылья бабочки становятся почти прозрачными. Посбивала всю пыльцу.

«Того, что мне доверяет полковник, недостаточно?»

Звонок скидывается, и я готова вопить от отчаяния. Экран виснет, и я судорожно перезагружаю телефон. Пожалуйста. Ледяной пот стекает по вискам, а кора царапает кожу на спине от рваных движений.

«Это сделал ты».

Подпрыгиваю, тут же морщась, и опираюсь рукой на дерево. Голос дяди напряжен, но спокоен. Медленно выдохнув, нахожу глазами бабочку.

– Отмени приказ и верни группы назад, – паук медленно ползет в сторону насекомого.

– Сима, – интонация голоса не меняется, – Сергей спрашивает, что пошло не так.

Глушу нервный смешок, что сводит гортань до боли. Подойдя ближе к паутине, я делаю это. Хватаю маленькое черное тельце и откидываю в сторону. Вряд ли бабочка сможет вырваться. Но теперь все только в ее руках.