Встречи с неведомым

Лешица

На окраине Вийки, там, где за полями темнеет полоса начинающегося леса, стоит большой мрачный дом. Со всех сторон дом окружен деревянным забором, поверху которого тянется колючая проволока.

Дом сохранился со времен старой России. Когда-то там жил помещик со своей семьёй, после было здание сельсовета, теперь – это «Тихая обитель», интернат для скорбных умом. Со всей области свозят сюда больных, в надежде что чистый воздух и тишина благотворно повлияют на их помутненный разум.

Дед рассказывал, что есть среди обитателей интерната особые необычные пациенты. Об одной из них мой следующий рассказ.

Поначалу я очень боялся странную тетку, что бесцельно бродила по поселку.

Безмолвная, нескладно худая, ссутулив плечи, она неуверенно шаркала по дорожкам, передвигаясь очень медленно и как-то вбок. Волосы носила очень длинные, заплетенные в густую лохматящуюся косу.

Чаще всего тётку можно было повстречать возле деревьев, где она словно статуя, стояла прильнув к какому-нибудь стволу и замерев.

У неё были очень тонкие и странно удлиненные пальцы, и привычка непроизвольно шевелить ими, сплетать и расплетать. Левое запястье перехвачено было свалявшейся плетёной косицей. И тётка болезненно морщилась всякий раз, кода касалась её.

Первый раз я увидел тётку на лугу. Она лежала среди травы, а вокруг пестрым хороводом вились бабочки. Было их так много, что я не поверил глазам! Разноцветные, маленькие и побольше – они кружили над ней, садились на лицо, на руки. А она ничего не делала, просто лежала, закрыв глаза.

– Чокнутая, чокнутая! – неподалеку крутились мальчишки, орали изо всех сил. - Чокнутая Леся!

А она будто не слышала, существуя в своем особенном мире.

- Пошли отсюда, - погнал дед пацанов. – Взяли моду над больным человеком изгаляться. Пользуетесь тем, что она ответить не может.

- Ты, лешицу не бойся, - успокаивал он меня, - она не тронет, безобидная та Леся и несчастная. Поэтому её и выпускают пройтись. Почитай с юности в интернате живет.

Осенью и весной Леся уходила в поля – ложилась ничком на вскопанную землю, зарывалась лицом, словно в душистый цветочный букет. После, погрузив руки в теплую мягкую массу, перебирала её, даже совала в рот, будто пробовала на вкус… Так и сидела, пока кто-то из работников интерната не приходил за ней.

Раз, перемазанную в земле, страшную и мычащую встретил я её прямо на дороге. Шла тётка в сопровождении двух крупных женщин, из персонала интерната.

- Опять горемычную повели. Станут теперь отмывать, а она биться будет! – позади стояла Васильна, наша с дедом соседка – сухонькая бойкая старушка за семьдесят.

- Воды боится, как огня! И расчёски боится! Ты думаешь, почему у неё волосы такие? Спутанные колтуном? Ножницы не выносит, ни обрить, ни подстричь нельзя – сразу падучая накрывает. Я по молодости нянечкой работала в обители, всякого насмотрелась… Леся эта – особая. Не человек она, лешица. Кожа у неё – что кора. Помню, мыли мы её – все руки ободрали, такая грубая и шершавая.

Как водится, Васильну прервали на самом интересном месте – её окликнула какая-то незнакомая женщина, и продолжение истории я узнал уже вечером. От деда.

- Что лешица она – то домыслы наших сплетниц. Доля ей выпала незавидная – с малолетства по интернатам мотаться.

Дед помолчал, пожевал губами.

- Эта Леся жила с бабкой-травницей. Лет пять ей было, когда потерялась в лесу… Долго искали и без толку – и наши ходили, и из района даже приезжали в помощь. А через неделю вроде как сама объявилась. Отсюда и странности все пошли. От стрессу, значит. Хотя, - дед замолк, затянулся папиросой, закашлялся, - хотя… всё может статься... И ведь хорошая девчоночка была! До того, как потерялась… Веселая, уважительная, песни пела – заслушаешься, голосок звонкий, чистый. А когда нашлась – все изменилось. Никто её больше не видал, бабка скрывала.

Дед вздохнул, полез за махоркой, долго скручивал папиросу…

- Бабка тоже сильно поменялась. Вроде радоваться должна была, после возвращения внучки, а на деле вышло иначе. Угрюмая ходила, стала людей сторониться. Порола девчонку, под образа ставила на колени. Говорила – мол, надо дурь из неё выбить. А откуда той дури-то взяться было, не понятно…

Любаня, ну, Васильна, бегала к бабке за травками и видала, как та над девчонкой измывается. Пришла раз – а та на полу, будто мертвая лежит и кругом волосы набросаны. Бабка рядом, с ножницами в руках, без сил к лавке привалилась и взгляд - безжизненный, пустой. Любаня её ругать принялась, а она - не вмешивайся в то, чего не знаешь. И вроде бы проговорилась, что не Леся это – а лесная, лешица. Внучка лешего. Будто леший увёл настоящую Лесю, и за это бабка отомстила. Его внучку забрала…

- А почему она свою внучку не вернула?

- Кабы знать...

- Но как она смогла у лешего внучку украсть?? Как Леший ей позволил? Почему после не забрал свою лешицу?

- Ты видел на руке у Леси плетёнку? Такие из волос и трав делаются да заговором скрепляются. Это вроде как сеть! Сделала её невидимой для лешего, для всех нечистых невидимой. И Лесе память о прошлом отвела.

Лешица – она ведь нечисть. Видит наш мир иначе, чем мы, иначе чувствует и ощущает. Плохо ей среди людей, а назад к своим дорога закрыта. Всё из-за плетенки той.

- Но ведь её можно снять?!!

- Неее… Ни разрезать, ни развязать не получится, такой наговор. Думаешь, не пытались в интернате?

- Её бабка сдала в интернат?

- Государство. Бабка померла вскоре, а девчонку забрали в детский дом. В область. А через несколько лет привезли обратно в «Тихую обитель». Так и мается здесь…

Следующим летом Леся пропала. В интернате случился пожар. Загорелись занавески в комнате, где жила лешица. То ли случайно, то ли кто-то специально поджёг. Пламя быстро затушили, никто не пострадал, только у Леси обгорела рука – та, на которой наверчена была плетёнка. После этого она и сгинула.

Я думаю, что без этой плетёнки она почувствовала зов своих, поняла, как найти к ним дорогу.

И ушла. В лес. Туда, где получила, наконец, успокоение.