Провокации против России

В этой сложной обстановке Сталин показал себя в высшей степени мудрым политиком, сформулировав свою позицию убедительно, четко и ясно. 10 декабря 1941 г. через советского посла Рузвельту было передано следующее:

«Мы не считаем возможным объявить в данный момент состояние войны с Японией и вынуждены держаться нейтралитета, пока Япония будет соблюдать советско-японский пакт о нейтралитете. Мотивы:

Первое. Советско-японский пакт обязывает нас к нейтралитету, и мы не имеем пока основания не выполнять свое обязательство по этому пакту. Мы не считаем возможным взять на себя инициативу нарушения пакта, ибо мы сами всегда осуждали правительства, нарушающие договоры.

Второе. В настоящий момент, когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая сюда половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить теперь состояние войны с Японией и вести войну на два фронта. Советский народ и советское общественное мнение не поняли бы и не одобрили бы политики объявления войны Японии в настоящий момент, когда враг еще не изгнан с территории СССР, а народное хозяйство СССР переживает максимальное напряжение.

Наша общественность вполне сознает, что объявление состояния войны с Японией со стороны СССР ослабило бы сопротивление СССР гитлеровским войскам и пошло бы на пользу гитлеровской Германии. Мы думаем, что главным нашим общим врагом является все же гитлеровская Германия. Ослабление сопротивления СССР германской агрессии привело бы к усилению держав оси в ущерб СССР и всем нашим союзникам».

Прочитав телеграмму Сталина, президент сказал советскому послу, что он сожалеет о таком решении советского лидера, но, будучи на его месте, он поступил бы точно так же, Рузвельт просил Литвинова передать советским руководителям его просьбу о том, чтобы не объявлять публично о решении соблюдать нейтралитет с Японией, оставить этот вопрос в подвешенном состоянии. Это, по мнению Рузвельта, должно было привязать к границам СССР как можно больше японских войск и тем самым ослабить силу удара Японии в ее дальнейшей войне против США и Англии.

Не будет преувеличением сказать, что только Сталин мог так убедительно и глубоко разъяснить свою позицию: «нецелесообразность вступления СССР в войну в настоящий момент и что это станет возможно в случае успешного развития обстановки на советско-германском фронте». Дальнейшие события показали, что в решении этого вопроса, как, между прочим, и во многих других, Сталин оказался провидцем.

Что касается президента Рузвельта, то в его сознании произошел перелом в сторону развития дружественных советско-американских отношений, укрепления доверия между Вашингтоном и Москвой. Об этом он не только, не боясь, говорил открыто, но и практически делал в течение всей войны.

Сталин никогда не делал реверансы Черчиллю. Их отношения складывались далеко не просто. Советский лидер не сразу ответил на послания британского премьера. А когда между ними завязалась активная переписка, то в ней было много упреков. В своем первом личном послании 18 июля Сталин упрекал Черчилля за нежелание открыть в 1941 г. второй фронт на Западе. В последующем, 3 сентября, он укорял его в том, что обещанная им помощь самолетами-истребителями запаздывает, поступает в разное время отдельными группами и не может внести серьезных изменений на фронте. Восхищаться действиями советских войск недостаточно, им нужна более конкретная помощь. Никакой опасности для Гитлера на Западе не существовало.

«Я понимаю, — писал Сталин, — что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной».

Британский премьер оправдывался. Он заверял Сталина, что «отныне у нас одна цель, одна-единственная — уничтожение нацистского режима»; что Англия готова идти на союзническую коалицию с Россией; что взаимопомощь будет возрастать.

Сталин не доверял Черчиллю, но не теряя надежды, рассчитывал только на собственные силы — на закаленные в сражениях войска фронтов первого стратегического эшелона, на стратегические резервы и ресурсы Сибири, Урала, Дальнего Востока, на гигантскую народную волю к жизни, к сопротивлению. Расчеты его оправдались и это спасло советский фронт. Впоследствии Черчилль говорил, что Сталин «был непобедимым мастером находить в трудные моменты пути выхода из самого безвыходного положения».

Люди старшего поколения гордятся мудрым и достойным поведением своего лидера в ходе войны. Даже в тяжелейшие дни битвы за Москву, когда немцы стояли в десятках километров от столицы, когда решалась судьба Советской России, Сталин во взаимоотношениях с Черчиллем и Рузвельтом вел себя с таким высоким достоинством, что не он, а они, будущие союзники по антигитлеровской коалиции, вынуждены были искать пути установления с ним нормальных, доверительных взаимоотношений. Когда Рузвельт узнал о жесткой негативной реакции Сталина относительно затягивания англосаксами военных поставок и их неготовности открытия второго фронта, американский президент сообщил Черчиллю, что он, Рузвельт, один может наладить отношения со Сталиным лучше, чем весь британский Форин Оффис и американский госдепартамент.

Черчилль понял, что он переборщил в своем поведении со Сталиным и с согласия Рузвельта в августе 1942 г. направился в Москву на переговоры со Сталиным, которые, кстати, сыграли решающую роль в создании будущей союзнической коалиции. В последующем Рузвельт и Черчилль считали за честь для себя встречаться и вести переговоры со Сталиным в любом месте и в любое время по решению советского лидера.

Любопытно, что Гитлер считал Сталина «самым хитрым и умным политиком и полководцем современности».. «Поэтому, — убеждал он своих генералов, — только быстрый разгром России, порабощение и истребление русских обеспечат Германии господство над миром». Однако блицкриг не состоялся. Разгром немцев под Москвой стал началом конца третьего рейха.

6 ноября, выступая на торжественном заседании по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции, Сталин назвал германскую армию «людьми с моралью животных… Если они хотят иметь истребительную войну, они ее получат». Накануне нашего контрнаступления под Москвой Гитлера охватил страх поражения. Он впервые признался своему ближайшему военному советнику генералу Йодлю: «Если дело пойдет так и дальше, если оно затянется, то победы нам не одержать».

Благодаря необычайной энергии и способности Сталина, в самый горький час, когда все висело на волоске, в московском небе появился крест надежды: в октябре — ноябре пол Москвой сосредоточились свежие сибирские, забайкальские и дальневосточные военные резервы[67]; советский народ выразил решимость, несмотря ни на какие потери и трудности, стоять насмерть, до последней капли крови и выстоять — война становилась народной; одновременно закладывались реальные основы великой антифашистской коалиции. Разгром немцев под Москвой де-факто и де-юре ускорил ее создание.

14 августа 1941 г. в бухте Ардженция острова Ньюфаундленд состоялась встреча Рузвельта и Черчилля, после которой была обнародована англо-американская декларация (Атлантическая хартия). В целом она носила демократический характер и играла положительную роль в международных отношениях, хотя игнорировала роль СССР в обеспечении системы послевоенной безопасности. Советский Союз поддержал ее. Рузвельт и Черчилль направили послание Сталину: «Мы полностью сознаем, сколь важно для поражения гитлеризма мужественное и стойкое сопротивление Советского Союза, и поэтому мы считаем, что в этом деле планирования программы распределения наших общих ресурсов на будущее мы должны действовать при любых обстоятельствах быстро и без промедления». С этой целью они предложили провести трехстороннюю конференцию.

29 сентября — 1 октября 1941 г. в Москве состоялась конференция представителей СССР, Великобритании и США по вопросу о военных поставках Советскому Союзу. В подписанном протоколе Лондон и Вашингтон обязались с 1 октября 1941 г. по 30 июня 1942 г. ежемесячно поставлять СССР 400 самолетов, 500 танков, зенитные и противотанковые орудия, алюминий, олово, свинец и другие виды вооружения и военных материалов. СССР выразил готовность снабжать Англию и США сырьем, в котором они нуждались.

Московская конференция имела важное значение в плане мобилизации ресурсов трех стран и организации военных поставок в тяжелейший для СССР период войны. Прогрессивная общественность мира приветствовала решения конференции.

Однако на советско-германском фронте положение резко ухудшилось. Гитлеровские дивизии взяли Можайск, Волоколамск. С середины октября разгорелись ожесточенные бои на всех главных оперативных направлениях, ведущих к Москве. В эти грозные дни состоялись два события, имеющие важное политическое значение для формирования будущей коалиции. Это доклад Сталина 6 ноября на торжественном заседании по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции (станция метро «Маяковская») и легендарный военный парад 7 ноября 1941 г. на Красной площади.

Я разговаривал с участниками заседания и парада. Они отвечали словами вождя: «Наше дело правое — враг будет разбит. Победа будет за нами!» В это время враг находился в 40 км и рвался к столице, приближаясь к каналу Москва — Волга и Истринскому водохранилищу. Город был на осадном положении и готовился к обороне.

Холодным утром 7 ноября с Красной площади прозвучали обращенные к воинам Красной Армии слова Сталина: «На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии».

Никто тогда в мире (ни в Берлине, ни в Лондоне, ни в Вашингтоне) ничего подобного не ожидал. По оценке Сталина, военный парад будет равняться фронтовой операции. На деле он превзошел задуманное, вызвал бешенство и злобу в Берлине, явился холодным душем для фрицев под Москвой — ведь они уже раструбили на весь мир, что Красная Армия разгромлена, а Сталин убежал из Москвы. И вдруг… военный парад!

Союзники в Вашингтоне и Лондоне по достоинству оценили реализованный замысел Сталина. «Организация в Москве обычного традиционного парада в момент, когда на подступах к городу идут жаркие бои, представляет собой великолепный пример мужества и отваги», — писала газета «Ньюс кроникл». Воодушевились народы мира. Они поверили в то, что Советский Союз не допустит распространения «коричневой чумы» на другие страны, разгромит фашизм и освободит порабощенных им людей.

Так в сумерках и метель ноябрьского утра 1941 г. всходило над Москвой солнце грядущей Победы. Рождался коренной поворот в ходе войны. Начала укрепляться антигитлеровская коалиция.

На вашингтонской встрече правительств США и Англии в конце 1941 г. было принято соглашение по главному принципу ведения войны: сначала совместно с Советской Россией разгромить фашистский блок государств в Европе, обороняясь на Дальнем Востоке; затем после разгрома Германии направить все военные усилия против Японии. Из чего исходили Лондон и Вашингтон в этом вопросе? Из того, что фашистская Германия, по их оценке, — самый опасный конкурент английских и американских монополий, главный центр фашистского блока государств. В первую очередь, конечно, учитывалось, что против Германии ведет войну СССР, который является решающей силой антигитлеровской коалиции.