Прощай, Германия

Глава 5. Травма

Глава, в которой описывается насколько трудной и опасной бывает военная служба.

Жизнь каждого простого советского человека незаметно протекала своим чередом в ежедневной суете малых дел и событий, а тем временем в мире происходили глобальные перемены, потому что страна и весь лагерь социализма трещали по швам, укоренившаяся размеренная жизнь летела в тартарары и новости с Родины приходили всё более удручающими. Бывшие братские страны дружно сбежали из Варшавского договора и покинули СЭВ, а в Югославии заполыхала гражданская и межэтническая война. Прибалтийские республики демонстративно отозвали своих депутатов из Парламента и тихо игнорировали распоряжения центра, Средняя Азия и ранее не особо утруждавшая себя уплатой налогов, нынче и вовсе перестала платить в казну, наоборот требуя масштабных дотаций, а Кавказ бурлил шумно, с резнёй, с погромами, со стрельбой.

Президент и Верховный Совет, пытаясь спасти монополию на власть Коммунистической партии и мнимое единство народов — назначили референдум с вопросом о сохранении СССР. Командирам и политорганам были спущены указания, обеспечить поддержку линии партии. Какой партии? Да всё той же — КПСС!

Кудасов и Статкевич собрали комбатов и заместителей, поставили задачу — победа единства СССР должна быть подавляющей. Назначили честнейшую и независимую счётную комиссию во главе с секретарём парткома. Солдаты проголосовали как обычно строем, члены семей, те, кто до обеда поленился прибыть на участок — по вызову.

Поздно вечером Громобоев зашёл в кабинет замполита полка доложить о сто процентной явке семей батальона и стал нечаянным свидетелем явного мухлежа. Настоящего преступления! На просторном рабочем столе Статкевича лежали в стопках бюллетени для голосования, одна пачка побольше, вторая поменьше, третья ещё тоньше. Большая стопа была тех кто «за», поменьше — «против», немного «воздержавшихся» и испорченных голосов. Статкевич и парторг перечёркивали и портили листы, где голосовали против Союза, делая их недействительными, либо стирали резинкой карандашные галочки и ставили жирные отметки в нужном квадратике черной пастой. «Напёрсточники» шикнули на Громобоева и велели выйти прочь. Понятное дело, чёрные дела надо делать в тишине и наедине…

Ольга мыла на кухне посуду, а Эдик как было обычно заведено в свободный вечер, совместно с Ваней Червинским переписывал видиокассеты. Они задумали по возвращению домой открыть свои частные видеосалоны-кинотеатры. Хороший бизнес! Работа по снятию копий была не пыльная, нужно лишь сходить в город и взять видеокассету хорошего качества в немецком прокате, вставить в её видик, в другой видео плейер кассету плохого качества, но с русским озвучиванием, потом сиди и монтируй запись для себя. По комнате были раскинуты связки шнуров, параллельно работало четыре аппарата! Занятие довольно нудное и требующее внимания, звук не всегда совпадал с изображением, и требовалось то чуть нажать на паузу, то чуть ускорить. Домашнее видеопиратство.

Иван рассказывал Громобоеву, историю, как они с женой не пустили в лагерь дружбы с немцами свою двенадцатилетнюю дочь Олесю.

— Пропал залог, сто марок! — сетовал майор.

— А почему вы не отпустили дочку? Побоялись конфликтов? — недоумевал Эдик. — За немецкими детьми должны хорошо следить.

— Сейчас всё поймёшь. Мы с трудом пробили эту путёвку и даже заплатили половину стоимости. Полезный лагерь для улучшения языковых знаний, ведь вокруг одни немецкие дети и воспитатели, она бы за месяц практически освоила разговорный язык. Дочка принесла список вещей необходимых взять с собой, мы его прочитали и сразу отказались от этой затеи. Десятым номером в списке стояли презервативы. Представляешь? Олеське всего двенадцать, тринадцать только исполнится летом, а ей велят прихватить с собой пачку презервативов! Дочка в слёзы, но жена уперлась и не пустила…

Вдруг на кухне раздался громкий вскрик, Ольга вбежала в комнату побледневшая как смерть, уставившись на безымянный палец.

— Что случилось? Порезала руку?

— Камушек потерялся… — чуть слышно вымолвила она. — Бриллиант…

— Как потерялся? — не понял Эдик.

— Я мыла тарелки, смотрю, а на перстне нет камушка. Соскочил в раковину и улетел. Смылся вместе с мусором. Наверное, крепление ослабло…

Приятель посмотрел на Громобоева и удручённо покачал головой.

— Плохо дело! Говорят, пропажа бриллианта к несчастью.

— Ваня, не каркай, — отмахнулся Эдуард. — Не болтай и не отвлекайся, следи за звуком и изображением! Мне через час кассету надо идти сдавать. Ерунда это всё и глупые суеверия!..

На следующей неделе начиналась намеченная планами весенняя проверка. В чём она заключалась? Да как обычно в войсках: проверить навыки солдат и офицеров, заодно напоить, накормить проверяющих, задобрить подарками. Каждый день в полку суета: стрельбы, вождения, тактика и сдача зачётов по прочим дисциплинам. Стволы танковых пушек и артиллерийских орудий от непрерывной стрельбы раскалялись, на полигоны падали многочисленные авиационные бомбы — это старалась авиация, всё то, что не успевали вывезти эшелонами, расстреливалось и подрывалось.

Громобоев, честно говоря, недоумевал, в то время как в стране был жёсткий дефицит на бензин, солярку, керосин, страна почти голодала, а здесь родная армия делала всё, чтобы поскорее и как можно больше сжечь топлива в двигателях самолётов, танков, бронетранспортёров. Ладно, допустим, вывозить обратно накладно, вылить на землю нельзя, но ведь можно реализовать на месте, за валюту, а на выручку накупить продовольствия, промтовары, ширпотреб. Советский Союз агонизировал под тяжестью экономических проблем, а в это время армия зачем-то всё больше растрачивала ценные ресурсы, бряцала оружием, стараясь запугать весь мир.

И опять-таки, на взгляд капитана, вывоз военного имущества домой был довольно странным — в вагоны грузился всякий ерунда: разобранные столы, стулья, скамьи, солдатские металлические койки, матрацы, подушки. Всему этому «добру» самое место было на свалке, но нет — хлам тщательно разбирали, укладывали в штабеля под самую крышу, а то наоборот, бросали в навал. Перевозка каждого вагона по дорогам Германии и Польши стоили тысячи марок — опять же даром потраченные деньги. Мебель в результате погрузки-разгрузки-транспортировки, превращалась в доски, постельные принадлежности в тряпки годные для старьёвщика.

Эшелоны по прибытию часто разгружали под открытое небо, годное имущество либо растаскивалось, либо гноилось под дождем и снегом. Обычно это происходило так потому, что части в основном расформировывались, офицеры разъезжались по городам, где имели жильё, солдаты увольнялись в запас, а техника выводилась в чисто поле на бессрочное хранение. Бессмыслица какая-то! И зачем только осуществлялся такой странный вывод войск? Почему не реализовать ненужный хлам на месте, пусть и за гроши, зато сэкономить огромные средства на вагонах, вместо ста вагонов — один. Лучше было бы купить компьютеры для нужд армии и государства. Бесхозяйственность — это и есть отсутствие настоящего хозяина. А может быть делалось специально — для удобства скрыть настоящее масштабное воровство.

В тот тёплый погожий денёк батальон должен был сдать зачёт по вождению танков. Громобоев попросил комбата освободить его от экзамена, так как никогда прежде современный, скоростной танк «Т-80» не водил. Нельзя же сдавать экзамен, на незнакомой технике!

— Я же пехотинец. Случалось, на прежнем месте службы в Союзе водил медлительное старьё типа «Т-55».

— Где же ты служил, в какой далёкой дыре? Ты бы ещё «тридцатьчетверку» освоил… — усмехнулся Дубае.

— Служил под самым Питером, — ухмыльнулся Эдик. — «Тридцать четверок» не было, а вот за рычагами «ИС-3» доводилось посидеть.

Комбат был занят контролем очередных заездов и прохождением механиками-водителями препятствий, он отмахнулся от Эдуарда, и велел:

— Просто так прокатись, как сумеешь. Поставлю тебе троечку. Но будь аккуратнее.

Громобоев поспешил на исходную. Там с циферблатом в руках стоял проверяющий подполковник из штаба армии и экзаменуемые офицеры.

— Садись в этот крайний танк, — попросил его Ницевич. — Мне надо на «мастера» сдать, а в нём сиденье не фиксируется, а во время движения седушка может отстопориться и упасть. Ты ведь поедешь тихонько, тебе всё равно ведь.

Эдуард кивнул в знак согласия и уступил машину Фёдору: надо — так надо. По команде занял место в танке, завёл и поехал. Вначале на первой передаче, потом на второй, на третьей. Машина оказалась лёгкой в управлении, маневренной и скоростной.

«А чем я хуже Ницевича, попробую дать результат», — мелькнула шальная мысль, и капитан прибавил газу. Машина разогналась, впереди показалось препятствие — танковый ров. Эдик снял ногу с педали газа, но танк и не подумал сбавить скорость — как пёр, так и пёр. На старых модификациях, стоило сбросить газ, как бронемашина плавно и неспешно вползала в яму, а на этой вышло всё наоборот, недаром движок вертолётный — не танк, а гоночный болид! Многотонная «восьмидесятка» на скорости всей своей мощью жестко влетела в ров, так же на скорости вылетела, подпрыгнула и снова плюхнулась. Вторичное приземление на гусеницы после прыжка оказалось жёстким, от удара сиденье, как и предупреждал Ницевич, действительно слетело с крепления, и Громобоев ощутимо ударился кобчиком о металл. В глазах потемнело, тело пронзила острая боль, ноги отнялись и потеряли чувствительность.

Эдик с трудом заглушил двигатель, танк потарахтел мотором несколько секунд и заглох. Наступила тишина, которая зазвенела в ушах. Капитан прижал ларингофоны к горлу, нажал на тангеиту, запросил вышку танкодрома и простонал в эфир, о том, что сильно ударился и не может пошевелиться.

— Сам доехать сможешь? — нетерпеливо прокричал комбат. — Что у тебя там стряслось?

— Вряд ли. Ног совсем не чую.

— А чёрт тебя дери! — выругался Дубае. — Сейчас санитарку вышлю…

Эдик открыл люк, выполз наружу, лёг на броню, спину пронзали тысячи острых и раскалённых игл.

— О-о! — простонал Громобоев и сполз с танка на землю. Потёр рукой поясницу, подёргал ногами. Каждое движение вызывало острую, пронзительную боль. Он перекатился на живот — стало ещё хуже. Посучил ногами, перевернулся вновь на спину.

Вскоре к танку, подпрыгивая на ямах и кочках, подкатила «таблетка». Из санитарки шустро выскочил тощий капитан-военврач, следом через боковую дверцу выкатился упитанный боец-санитар, держа за металлические ручки видавшие виды брезентовые носилки. На эти носилки пострадавшего аккуратно уложили, хоть травмированный капитан и попытался ковылять самостоятельно.

— Теперь лежи уже! Доездился… Спине сейчас покой нужен. Не дергайся! — велел медик. — Если хочешь после выписки бодро ходить и мужиком быть — не ерепенься, и поменьше шевелись! С позвоночником шутки плохи!

От этих слов спина заболела ещё сильнее, к боли физической добавилась боль душевная — кто же себе такое пожелает — стать обездвиженным инвалидом в тридцать лет?! В этот момент к месту происшествия примчался запылённый танк, из-за рычагов выскочил Фёдор и принялся оправдываться: