Многоценная жемчужина

ГЛАВА 193

Сказывали нам о иже во святых авве нашем Аполлинарии, папе Александрийском, что был он весьма милосерден и сострадателен; пример же тому приводили вот какой.

Был в Александрии некий юноша, сын первых в городе людей; когда же родители его скончались и много оставили ему, в кораблях и золотом, он не был успешен в управлении наследством, но всё потерял и дошел до крайней бедности. Не то чтобы он проел имущество или растратил его, но его разорили многоразличные несчастья на море. Из великого стал он малым, по слову Псалмопевца, рекшего: «Восходят до небес, и нисходят до бездн» (Пс. 106:26); вот так и юноша был весьма возвышен обладаниями, а стал сверх меры унижен.

Меж тем блаженный Аполлинарий, прослышав об этом и видя юношу в толикой нужде и бедности, а притом знав прежде родителей его и помня богатство их, желал утешить его и подать ему хоть малую помощь, но не решался, страшась оскорбить. И всякий раз, как случалось ему встретить юношу, он ощущал уязвление до самых недр души, примечая его запущенную одежду и унылое лицо — признаки крайней нищеты. В такой-то заботе пребывал папа, и вот в один прекрасный день, подвигнутый от Бога, умышляет он дивный умысел, достойный его святости.

Призвав к себе правоведа святейшей Церкви, он наедине спрашивает его:

— Можешь ли ты сохранить одну мою тайну, господин правовед?

— Уповаю, владыко, на милость Сына Божия, — отвечал тот, — что, если ты повелишь мне нечто, не открою того ни единому человеку и никто не узнает от меня, что доверишь ты рабу твоему.

Тогда говорит ему папа Аполлинарий:

— Ступай и напиши заемное письмо на пятьдесят литр золота как бы от лица святейшей Церкви на имя блаженной памяти родителя того юноши, да прибавь и свидетелей, и условия и так возвысь меня ради главу его.

Правовед тот, незамедлительно исполнив поведанное ему от папы, принес заемное письмо и вручил повелевшему. Однако после смерти отца юноши прошло уже лет десять или более того, а хартия была совсем новенькая; папа и говорит правоведу:

— Ступай-ка, господин правовед, и положи хартию ту под пшеницу или под ячмень, а чрез несколько дней принеси мне.

Тот ушел, а через предписанное время вернулся и принес хартию.

Тогда говорит ему папа:

— Теперь ступай и скажи юноше тому: сколько, мол, ты мне дашь, если доставлю тебе одну грамоту, от которой тебе будет большая польза? Да смотри, господин правовед, больше трех номизм с него не бери, а грамотку-то отдай.

Отвечает ему правовед:

— Правду говорю, владыко, я и того с него не возьму, если повелишь.

— Нет, — говорит ему папа, — непременно желаю, чтобы ты взял три номизмы.

Вот идет правовед к юноше:

— Сколько ты мне дашь, если дам тебе одну вещь, которая премного тебя облагодетельствует?

Тот соглашался на всё, чего бы с него ни потребовали. Правовед по размышлении говорит ему:

— Пять или шесть дней тому назад, перебирая в доме моем хартии, нашел я грамотку сию и припомнил, что блаженной памяти родитель твой, имея ко мне доверие, оставил ее у меня на несколько дней; но он умер, и вышло так, что она пролежала у меня до сего дня и совсем выпала у меня из головы, и мне на ум не приходило отдать ее тебе.

Говорит ему юноша:

— Сколько же ты желаешь получить?

— Три номизмы, — отвечает тот.

Тогда спрашивает юноша:

— Да точно ли ты знаешь, что лицо, за которым числится долг, платежеспособно?

— Без сомнения! И платежеспособно, и благорасположено, так что ты получишь долг без затруднения.

Говорит ему юноша:

— Видит Бог, что у меня нет ничего; но если я получу долг, то и в придачу к трем номизмам отдам тебе всё, чего ни пожелаешь.

Тогда отдает ему правовед заемное письмо на пятьдесят литр золота. Взяв грамотку, юноша является к святейшему папе, кланяется ему в ноги и подает ему грамотку. Когда же взял ее папа и прочитал, он начал представлять себя смущенным, и говорит юноше так:

— Да где же ты был до сих пор? Отец твой уже больше десяти лет как умер. Ступай-ка, сударь мой, не дам тебе никакого ответа.

А тот отвечает папе:

— Правду тебе говорю, владыко, у меня и не было письма того, а хранил его правовед и сам того не знал. Дай Бог ему здоровья, что хоть теперь отдал он мне его, сказав, что-де перебирал хартии и нашел его.

Папа покуда отослал юношу, сказав:

— Я подумаю.

Хартию же оставил у себя.

Когда же прошла седьмица, приходит юноша к папе; папа же снова корит его:

— Зачем медлил представить грамотку?

По виду его можно было заключить, будто он не желает отдавать ничего. Говорит ему юноша:

— Владыко, видит Бог, что не имею, чем накормить моих; пособите мне, как Бог Вам внушит.

Тогда отвечает ему иже во святых отец наш Аполлинарий, делая вид, будто уступает мольбам его:

— Заплачу тебе сполна: об одном прошу тебя, господине брате, ты уж не требуй со святой Церкви лихвы.

Тогда поклонился юнец ему в ноги, говоря:

— Как желает и велит владыка мой, сделаю; и если велишь убавить и самый истинник, убавлю.

А папа говорит:

— Не нужно; довольно мне и того, что уступаешь ты нам лихву.

Затем извлек он пятьдесят литр золота и дал юноше, и отпустил его с пожеланиями всяческих благ за уступку лихвы.

Таково было тайное поведение божественного Аполлинария, таково прекраснейшее деяние сострадательности его. Бог же по молитвам его столь помог юноше, что тот поднялся из толикой нужды, вернулся в прежнее свое состояние и превзошел родителей своих богатством и всяким изобилием, притом для души своей получив великую пользу.