Лев Новоженов

Целебное средств

Учитель русского языка и литературы Иван Захарович, по прозвищу Глагол, стоял на остановке и ждал автобуса. Иван Захарович пытался сосредоточиться на своем, но шум большого города мешал ему. Особенно назойливо лез в уши разговор двух приятелей, встреча которых происходила совсем рядом.

— Ну как она, жизнь? — спрашивал один другого.

— Жизнь как? Нормально жизнь! А у тебя как жизнь?

— У меня жизнь нормально.

— Жена как, дети?

— Дети, жена нормально. А у тебя жена, дети?

— У меня дети нормально, жена…

— А на работе как?

— На работе-то? Все нормально!

— И у меня!

— Значит, говоришь, жизнь нормально?

— Ага!

— И у меня — ага!

— Ну тогда все нормально! До скорого!

— До скорого!

С этим «нормально», засевшим в голове, как гвоздь, пожилой словесник вскарабкался в автобус.

— Вы чего в проходе застряли, мужчина? — ласково спросили за спиной Ивана Захаровича. — Продвигайтесь в середину салона, а то остальные не влазят.

— Нормально я стою! — огрызнулся вдруг Иван Захарович и сам испугался того, что сказал.

— Обидчивый какой! — проговорили сзади. — Чуть что — сразу в эту… в амуницию.

— Не в амуницию, а в амбицию, — поправил Иван Захарович.

— Не играет значения! — сказали сзади.

— Нет, не имеет значения! — топнул ногой Иван Захарович.

Но тут с другой стороны кто-то как гаркнет над ухом Ивана Захаровича:

— Вы на «Школе» сходите?

Голова у Ивана Захаровича закружилась, и он медленно стал оседать на пол. Рядом стоявшие подхватили его.

— С человеком плохо! — пронеслось по автобусу.

— Ему бы сейчас воды!

— При чем здесь вода! — прошептал Иван Захарович. — Пушкина дайте!

— Пушкин есть у кого-нибудь? — громко спросил поддерживавший Ивана Захаровича гражданин.

— Дюма есть! «Три мушкетера»! Дюма не поможет? — откликнулся кто-то.

— Не надо Дюма. Пушкина или Лермонтова! — слабым голосом попросил Иван Захарович.

— Есть, есть Лермонтов! — на помощь сквозь толпу уже пробиралась девушка с маленьким томиком в руках.

Услышав шелест страниц, Иван Захарович открыл глаза и впился в знакомые строки. Щеки его порозовели, дыхание выровнялось.

— Спасибо, мне уже лучше! — сказал он.

— Кому — что! — заметил какой-то пожилой гражданин. — Лично мне Тютчев больше всего помогает Одним им и спасаюсь. Я без него на улицу и не выхожу.

И гражданин похлопал себя по карману, где у него, видимо, лежал томик Тютчева.