Драгун, на Кавказ!

Глава 3. Чайка

– Наш полковой берейтор, господин Хофман Иван Фридрихович, – представил высокого худощавого мужчину средних лет командир взвода. – Имейте в виду, его чин соответствует чину подпоручика, как у меня, поэтому для всех вас он есть господин и лицо начальственное, тот, с кем вам нужно себя держать со всем подобающим почтением. Его же помощники для вас – это как младшие унтер-офицеры, и их так же надлежит слушать, как и отделенных командиров. Господин Хофман будет учить вас, как нужно правильно управляться с боевой лошадью. Как вам поступать с ней в бою и как на отдыхе. Как за ней ухаживать и как кормить. Как правильно седлать и как надевать всю многочисленную конскую упряжь. В общем, он даст вам науку, как стать самым настоящим кавалеристом за очень короткое время. Пожалуйста, Иван Фридрихович, вам слово.

– Благодарю вас, Павел Семёнович, – берейтор учтиво кивнул подпоручику и сделал шаг вперёд. – Прежде чем я допущу здесь стоящих до верховой езды на лошади, вы все должны будете овладеть множеством самых разных навыков. И только потом, уже постигнув азы кавалерийской науки, сможете, наконец, сесть в седло. Вот давайте и начнём с этих самых азов. У любого пехотинца обучение всегда начинается с того места, где он правильно, как это и следует служивому человеку, учится ходить сам лично и воинским строем. То есть с плаца. Вот это выровненное поле с оградой по краям, где мы сейчас с вами стоим, называется манеж, и для кавалериста оно есть то же самое, что и для пехотинца плац. Обучаться кавалерийским наукам вы будете под моим началом и под началом моих помощников, – кивнул он на стоящий неподалёку десяток служивых, одетых в повседневный драгунский мундир. – Всех вас сейчас разобьём по группам и поставим им в обучение. Мои помощники будут смотреть за каждым из вас, подсказывать и поправлять. Для начала же я требую вас уяснить следующее: то, что кавалерист без лошади – это всё равно что пехотинец без ноги, на месте он прыгать может и даже стрельнуть сумеет, если повезет, но ни в какую атаку никогда не пойдёт, и устойчивости в нём, чтобы выдержать удар, никакой вовсе даже нет. А потому, в общем-то, он есть совершенно бесполезный для армии человек. Вот и выходит, что главное в кавалеристе – это не его сабля или ружьё, а боевой конь, дающий возможность сражаться с любым оружием и быстро, причём очень быстро, передвигаться. Почему я особо подчеркнул «боевой конь», потому как он так же отличается от ваших деревенских кляч, как и опытный гренадёр от сельского пахаря. Боевой конь знает строй и порядок. Он не боится оглушительной стрельбы и других звуков боя. Он умеет подчиняться своему седоку и обладает большой выносливостью. Боевой конь отличается высокой скоростью и всегда обгонит самого искусного бегуна. Советую вам проникнуться к нему с самого начала если уж не любовью, то уважением, и постарайтесь быть ему помимо хозяина ещё и другом. Тогда, глядишь, он вас в бою и от врага отобьет, и отведёт от смертельного удара. А если раненым окажетесь – спасёт и вынесет на себе из сечи.

Пород у кавалерийских лошадей очень много, здесь, на Кавказской линии, их основных четыре. Это две местные, выведенные горцами: карачаевская и балкарская, одна закавказская – карабахская, ну и наша казачья, донская. У господ офицеров есть ещё и арабские скакуны, и туркменские ахалтекинцы, и наши орловские рысаки, встречаются даже английские или немецкие кони. Но вам, полковым драгунам, доведётся ездить верхом только на местных. Драгунская лошадь занимает среднее положение между тяжёлыми кирасирскими и лёгкими гусарскими или уланскими лошадьми. Она должна быть не выше двух аршин и двух вершков и не ниже двух аршин и одного вершка роста. Масть её для нас особо не важна, ибо мы есть не гвардейская, а обычная армейская кавалерия. Самые основные масти лошадей – это гнедая, рыжая, серая и вороная. Не очень принято брать в армейскую кавалерию чалую и пегую, хотя, как по мне, так это есть чистой воды предубеждение. Лошади с такой мастью работают ничуть не хуже всех прочих, и смотрятся они вполне себе достойно. Ну да ладно, ближе к делу. Сейчас вы пройдёте за ограду манежа, туда, где около навеса будете постигать все таинства верховой конской амуниции. Живую скотину вам никто мучить не даст, для этого у нас так называемые колоды – муляжи имеются.

Действительно, в дальнем конце загона за оградой стояло несколько колод, грубо имитирующих тело лошади. Имелось на них даже и какое-то подобие голов с пропилом, изображающим пасть. Вот на эти самые муляжи и учились надевать целую неделю конскую сбрую новобранцы. Сначала получалось у них «не очень». Незнакомые названия сбруи путали вчерашних крестьян: вальтрап, пахвы, мундштучные и трензельные оголовья, чепрак, трок и прочее, прочее. Но мало-помалу, с руганью и тычками от помощников берейтора дело всё же начало понемногу двигаться, и уже к концу недели каждый смог уверенно седлать «деревянную лошадь».

– Ну вот теперь вам можно доверить и живую, вашу, ту, с которой вы скоро пойдёте в боевой поход, – объявил наконец берейтор новобранцам.

– Тимоха, у нас будет свой боевой конь! – восторгался Лёнька. – Ты представляешь, настоящий, большой, драгунский, прямо как у барина. Я такого до службы только лишь у него одного и видал. С седлом и со всей богатой сбруей. Деревенские лошади чтоо, они ведь перед армейскими совсем даже неви́дные. На них-то и сёдел ни разу в жизни никто не надевал. А если в упряжь и запрягали, то только лишь в самую простую, тележную. Какая уж им верховая сбруя! Так, ежели в ночное отогнать, то за гриву одной рукой зацепишься, а другой за шею обоймёшь и ногами теснее, теснее её сжимаешь, чтобы не свалиться. Кобыла чуть было по просёлку поскачет, а у тебя аж ветер в лицо. Вот думаешь: какой же я лихой наездник! Ах и богатырь! Но если вдруг батюшка такое увидит, то выдерет он тебя, конечно, по самое не балуй! Ибо беречь скотинку надобно, а не лихачить на ней. Ведь конь – это первый кормилец в семье после самого мужика. У кого он есть, тот в деревне крепким хозяином считается.

Тимоху и самого волновала предстоящая встреча с его конём.

«Господи, я, тот, который в первый раз в жизни и на лошадь-то сел только лишь год назад, да и то ведь с трудом держался за башкира Азата. У всех наших ребят здесь хоть какой-то опыт общения с ними имеется, а мне-то как теперь быть? – тревожили его мысли. – А если я не справлюсь, а если опозорюсь? В пехоту? В самый дурацкий полк или в крепостную нестроевую команду? Нет, нужно постараться!»

Идти куда-то от ставших уже такими близкими людьми: Лёньки, Никиты, Захара или Антипа – очень не хотелось. Даже этот рыжий, занозистый Фрол был, в общем-то, совсем своим, пусть и тянуло ему иногда дать от души в ухо.

Августовское жаркое солнце коснулось огненным шаром горизонта, и по земле побежали длинные тени. Прошёл ужин, за ним вечерняя поверка, и у служивых до сна было ещё немного свободного времени. Тимофей читал купленный на местном рынке букварь, учебник грамматики и правописания, пытаясь постигнуть мудрёные правила русского языка восемнадцатого столетия. Ленька, усердно сопя, чинил сапог. Антип, сидя на топчане, мурлыкал какую-то простую песню про берёзку и чесался. Захар резал новую ложку подле светильника. В углу собралось сразу шестеро. Двое двигали на расчерченной в клетку скамье чёрные и белые кругляши, а все остальные давали игрокам громкие советы. Игра в шашки была в самом разгаре.

– После вечерней зари сразу не засыпай, – предупредил Лёньку Тимофей. – Пойдём с тобой вместе дело делать.

– Ты чего это задумал, Тимох, никак худое? – встревоженно посмотрел на него друг.

– Увидишь, – ответил тот. – Да ты не боись. Я сам всё рискованное на себя возьму, тебе только лишь послушать и поглядеть по сторонам нужно будет.

На улице совсем стемнело. Проиграли вечернюю зарю полковые трубачи. Игроки ссыпали шашки в небольшой мешочек и разлеглись по своим местам. Захар вздохнул, отложил в сторону недоделанную ложку и задул жировой светильник. Прошло немного времени, и со всех сторон раздалось мерное сопение.

Тимофей подождал ещё около получаса, затем привстал, наскоро намотал портянки на ноги и сунул их в сапоги.

– Лёнька, Лёнька, – прошептал он и чуть дёрнул друга за ухо.

– Ой! – вскрикнул тот и замычал в подставленную Тимкину ладонь.

– Да тихо ты, дурень! – зашипел тот. – Я пошёл на двор, а ты через пару минут за мной. Только чтобы тихо!

– Перемотай портянки, – прошептал он вышедшему на улицу другу. – И потом за мной сразу двигай.

– Тимох, а куда это мы? – спросил топающий за Гончаровым Лёнька. – Ежели что, так я на худое не подряжался!

– Не бойся, сейчас в этот переулок свернём, ещё пройдём и на месте уже будем, – ответил ему Тимофей. – Дома тут, как видно, совсем недавно построили, фруктовые деревья ещё совсем маленькие, а там чуть дальше за ручьём уже старые предместья стоят. Вот туда-то нам как раз и надо. Я в одном месте за заборным плетнём хорошую яблоню заприметил, плоды на ней все красивые, наливные, видно, что совсем вызрели.

– Ну ты даёёшь! – удивлённо протянул Лёнька. – Яблоки навострился воровать, словно бы мальчишка из помещичьего сада. Ребятам такое расскажешь, так ведь засмеют. Это ж надо, ночью, вместо того чтобы спать, он в сад лезет. Дурной ты, Тимоха!

– Вот и посмотрим завтра, кто из нас двоих дурной, – проворчал друг. – Ну всё, вроде мы пришли, кажись, тот переулок. Ты стой здесь у куста и если вдруг кого увидишь или услышишь на улице, то мяукни мне, что ли, или гавкни погромче, а я полез.

Тимка перехватился рукой за самый верх плетня и быстро перебрался вглубь садика. Оставшемуся одному на тёмной улице Лёньке стало как-то не по себе, и он вслушивался тревожно в ночь. Прошло несколько минут, и в глубине того двора, куда залез его полоумный друг, вдруг бешено залаяла собака. Затем раздались треск и топот. Через забор перелетела пузатая котомка, а за ней следом и бравый драгун.

– Бежим, Лёнька, хозяева проснулись! – рявкнул Тимоха и понёсся по улице. Блохин летел следом, вслушиваясь в крики за спиной.

– Ну вроде всё, убежали, – через пару переулков Гончаров остановился и, тяжело дыша, достал из кармана яблоко. – Держи, – протянул он его Лёньке. – Ты только попробуй, сам увидишь, какое оно вкусное. Лошадям такое точно понравится.

– Каким таким лошадям? – непонимающе протянул Блохин. – Да объясни же ты толком, что это за ночные скачки у нас ни с того ни с сего и при чём здесь вообще лошади?

– А притом, конопатый, что для лошади морковка или яблоко – это ведь самое настоящее лакомство, – разъяснял ему Гончаров. – Можно было бы и на горбушку хлеба, конечно, соли насыпать, они такое тоже любят, да вот с горбушкой и с солью как-то у меня не заладилось. Самих вон тут впроголодь держат на одной каше, не больно-то от себя чего оторвёшь. А чтобы с лошадьми подружиться, им нужно, как и девкам, гостинцы давать и слова ласковые говорить. Ты не забыл, что у нас завтра самое первое свидание с ними? Ну, в смысле, с лошадьми. Я не знаю, как ты, а вот я бы хотел, чтобы у меня всё заладилось. Здесь вот целая котомка этих гостинцев, будем ими закармливать своих сивок понемногу, глядишь, и нам тогда станет легче кавалерийскую науку постигать, и не затопчут нас насмерть при первом же знакомстве. Ты-то вон управлялся с лошадьми у себя, а я же говорю, что нет у меня такого опыта, не имели мы их в своём хозяйстве.